– Эй, послушай, – говорю я чуть громче. – Я сказал: ты, наверное, меня не помнишь…
Снова никакого ответа, поэтому я подхожу к нему и стучу по плечу. Пальцам моим нелегко, но мальчишка меня замечает. Он буквально подпрыгивает на диване. Парень не слышал ни единого моего слова. Вот чертовы машины!
Он смотрит на меня широко раскрытыми глазами – он явно удивлен, но потом улыбается.
– Эй, ты мой новый бро!
Джейсон прищуривается и внимательно меня рассматривает. Я понимаю, что, наверное, все еще хмурюсь.
– Помнишь, что я тебе говорил? Ребенок твоего возраста должен называть меня «мистер» или «сэр». И в компьютерных письмах тоже.
Мальчишка пожимает плечами. Он выглядит здоровее, но все же делает глубокий вдох через канюлю.
– Хорошо, – кивает он. – Эй, это мистер Бро!
Я ворчу, но с этим можно согласиться. Мальчишка еще слишком мал.
– Конечно, мы не настоящие братья. Это такая программа, понимаешь? Отец Джеймс узнал, что ты в листе ожидания. Он позвонил в больницу, и ему сказали…
Мальчишка явно не понимает, о чем я говорю. Я трясу головой и перехожу к делу:
– Хочешь увидеть бейсбольный стадион?
Глава 8
Стук биты, отбивающей мяч, – самый прекрасный звук в мире. Уступает он только словам Дженни: «Я люблю тебя». Конечно, бита должна быть деревянной. Настоящей. Сегодня дети играют металлическими битами… честно говоря, меня от этого тошнит. От звука удара по мячу у меня кровь из ушей идет. Это кощунство, вот что это такое. Но когда мы с Джейсоном подходим ко входу на стадион Лемон-Гроув, раздается самый знакомый звук, и я возвращаюсь на несколько десятилетий назад. Впрочем, по меркам большинства это все равно старость.
Еще нет двенадцати, но наша команда уже тренируется вовсю. Наверное, во второй половине дня будет игра. Я постарался привезти Джейсона в самое далекое от болезней и смертей место, какое только смог придумать. И подальше от безразличного отца. В место живое и спокойное. Нет в мире места лучше бейсбольного стадиона.
– Знаете, почему люди ездят в больницу? – спрашивает Джейсон.
Я считаю вопрос риторическим, но, когда киваю охраннику, который отлично меня знает и открывает нам ворота стадиона, Джейсон отвечает сам:
– Потому что они болеют.
Я киваю, задирая подбородок, словно пытаясь сказать: «Теперь мне понятно». Но Джейсон продолжает:
– Я был в больнице, потому что болел. У меня плохо с сердцем. А без него жить нельзя. Вы знали?
Знаю ли я, почему люди ходят в больницу? Знаю ли, что нельзя жить без сердца? Мальчишка смеется надо мной?
– Давай сядем здесь, – я указываю на пару сидений в первом ряду за домашней базой.
Я делаю несколько шагов и тут понимаю, что мальчика рядом нет. Он стоит на том же месте, судорожно вдыхая кислород из маски. Наверное, следовало оставить канюлю, но я понимаю, что в таком виде ему не хочется показываться на людях. Особенно такому мальчишке, как он.
Почувствовав себя лучше, он меня догоняет. На поле парень по имени Хавьер Гонсалес, и я усаживаюсь на жесткое пластиковое сиденье, чтобы посмотреть на это чудо. Этот парень наверняка скоро попадет в Высшую лигу.
– Они играют в бейсбол, – говорит Джейсон. – Здесь нужно изо всех сил бить по мячу и бегать по базам.
– А если коснешься «дома», твоя команда получает хоумран, – заканчиваю я за него.
Он с изумлением смотрит на меня.
– Я вообще-то кое-что знаю, – поясняю я.
– Но вы же старый!
– Сто лет – долгий срок. За такое время можно многому научиться.
Джейсон ерзает на сиденье, словно не может найти удобное положение. Похоже, весь его мир перевернулся.
– Вы не должны смущаться, – произносит он.
– Смущаться? Господи боже, из-за чего же мне смущаться?
Честно говоря, старость дает немало поводов для смущения, но ребенку об этом знать не следует.
– Старики все забывают, – говорит он. – Я знаю. Это нормально.
Хавьер творит чудеса с мячом. Мне хочется выговорить Джейсону, но я сдерживаюсь. Ему и дома такого хватает.
– Это болезнь Альцгеймера, – поясняю я. – И она не у всех стариков. Вообще-то, док Китон говорит, что для своего возраста я очень даже разумен.
Припомнить не могу, когда на меня смотрели так скептически, как это удалось Джейсону. Если хочу убедить своего юного друга в том, что я не беспомощный идиот, придется немало постараться. Да и уважению к старшим его стоит научить.
Мы смотрим, как Хавьер управляется с мячом. Понимаю, почему все им так восхищаются. Мальчишка хорош во всем. Я роюсь во внутреннем кармане легкого пиджака и вытаскиваю бумажку.
– Похоже, ты выронил это в больнице.
– Мой список!
Джейсон выхватывает бумажку, смотрит на нее и крепко меня обнимает.
– Ну ладно-ладно, – ворчу я. – Не липни ко мне.
Я неловко похлопываю его по плечу и осторожно отодвигаю. Люди сегодня так… эмоциональны. Раньше мы такими не были. Рукопожатие и короткий визуальный контакт – вот и все, что нужно. Когда Джейсон отрывается от меня, в его глазах стоят слезы. Он смотрит на листок, словно это вакцина от полиомиелита.
– Тебе стоит выучить его наизусть, раз он так много для тебя значит, – говорю я.
– Я знаю его наизусть. Дах.
Я не понимаю, что значит «дах», но не собираюсь говорить об этом своему юному другу.
– Тогда зачем тебе этот листок?
Джейсон прижимает его к груди:
– Я написал список, когда доктор рассказал мне про сердце. Он сказал, что если я не получу новое сердце, то умру через полгода. Я испугался. А когда составил список, мне стало лучше. И теперь я ношу его в кармане.
По-моему, врачам не стоит говорить такое детям возраста Джейсона. Хотя в этом есть смысл. Ведь это его жизнь. Бедный ребенок. Мне хочется спросить, когда ему давали полгода, но я понимаю, что это не мое дело.
– Тогда не приступить ли к выполнению пунктов, дах?
Джейсон снова смотрит на меня, словно я ничего не понимаю. Может быть, я неправильно использовал его словечко? Но потом гладит свой список, словно убеждаясь, что он реальный.
– Давайте начнем с номера четыре, хорошо? Маме так нужен хороший бойфренд…
– Давай начнем с номера один и посмотрим, как пойдет.
Джейсон идею подхватывает. Вскакивает и делает то же движение бедрами, что когда-то делали Beatles – и свели весь мир с ума. Джейсон покачивает бедрами, прикусывает нижнюю губу, прикрывает глаза. Я давным-давно не видел ничего более неподобающего, а ведь этому мальчику всего десять лет. Мало того, он своим высоким детским голосом начинает напевать:
– Я собираюсь поцеловать девушку, да, я собираюсь поцеловать девушку. Прямо в губы. Берегитесь, я собираюсь поцеловать девушку…
– Господи боже! – я закрываю глаза и затыкаю уши.
Даже просто смотреть на мальчишку – уже грех. Я понимаю, что взял на себя ношу более тяжелую, чем думал. Но после такого дня пути к отступлению мне отрезаны.
– Мистер Макбрайд! – с поля ко мне обращается Хавьер Гонсалес. Он стоит прямо под нами, по другую сторону кирпичной стенки, отделяющей поле от трибун. Он машет мне рукой и говорит с сильным испанским акцентом: – Вы видели мой удар? Что скажете? У меня хороший свинг?
Пару раз я общался с этим мальчишкой. Каждый раз, когда я прихожу на игру, начинается суета. Обычно я покупаю билеты в дальний сектор, чтобы меня никто не видел, но чтобы добраться туда, мне теперь требуется помощь. Сейчас меня сажают прямо за домашней базой. Бесплатно. Если я когда-то играл в команде, то остаюсь ее членом навсегда.
– Очень неплохо, – отвечаю я. – Только держись за мячом. Переноси вес назад.
Честно говоря, у парнишки идеальный свинг. Если бы в свое время у меня был такой свинг, я бы еще пять лет играл в Высшей лиге. Но у современных детей и без того раздутое эго.
– Спасибо, мистер Макбрайд. Я попробую.
Рядом со мной раздается странный механический звук. Хавьер возвращается к игре, а я поворачиваюсь и вижу, как Джейсон судорожно вдыхает кислород. Глаза у него широко распахнуты.
– Он говорил с вами, – не верит он.
– Ну да. Он всего лишь игрок.
Еще один игрок, проходя мимо, машет мне рукой. Я его не знаю, но машу в ответ и киваю.
– И кто же это будет? – спрашиваю я Джейсона.
– А?
Мальчишка еще не отошел от шока. Он поверить не может, что я знаю, что такое бейсбол, а некоторые игроки знают меня. Честно говоря, меня знают все, но Джейсону это знать необязательно.
– Кто эта счастливица? – спрашиваю я и, когда он непонимающе смотрит на меня, качаю головой: – Кого ты собираешься поцеловать?
– Не знаю. Какую-нибудь девочку.
Все хуже, чем я думал. И бедняга считает, что я на это поведусь?
– Ну, есть у тебя в школе какая-нибудь достойная дама?
– А?
Ох уж этот мальчишка!
– Есть девочка. В школе. Которая тебе нравится.
– А почему вы сразу не спросили? Миа Хармон. Я сижу рядом с ней на физике. Когда не в больнице. Иногда за обедом я брызгаю на ее волосы яблочным соусом.
Яблочный соус о многом говорит: помогать четверокласснику целовать одноклассницу, пожалуй, не лучшая идея. Не уверен, что отец Мии Хармон будет рад слышать, что мальчишка чмокнул его драгоценную доченьку. Особенно мальчишка, который умеет качать бедрами, как этот.
– Уверен, что Миа Хармон прекрасная девочка, но, думаю, нам надо повысить планку.
– А?
С этим нужно что-то делать. Если мы и дальше будем продолжать общение, нужно найти общий язык.
– Во-первых, когда спрашиваешь, нужно говорить: «Что?» А еще лучше – «Простите?» или «Извините?» А не издавать невнятные звуки.
Мальчишка отмахивается и пожимает плечами, но я решаю не давить на него сегодня. Может быть, то, чему я пытаюсь его научить, когда-нибудь даст всходы.
– Во-вторых, твои взгляды. Думаю, нам стоит поставить более высокую цель.
Мальчишка глубоко задумывается:
– Простите, но… а?
Ну, он хотя бы попытался.