«Вам лучше помолиться!»
Глава 33
Хавьер Гонсалес меня поднял. Подхватил под руки – если бы он попытался потянуть меня, то плечо точно выскочило бы. Не знаю, сколько времени я просидел на поле, но скорая помощь уже уехала, а игроки рассеялись по полю. Они разговаривали друг с другом и указывали на место, где упал Джейсон. Поле уже чистили – кровь смывали с травы шлангом, из которого можно было бы утопить слона. Хотелось бы мне найти способ сохранить эту кровь.
– Мы вызовем вам такси, мистер Макбрайд, – говорит Хавьер.
Пока мы не оказались на тротуаре, я даже не понял, что он вывел меня со стадиона на улицу. Форма Хавьера покрыта кровью Джейсона. Мое старое колено должно болеть, но по ощущениям оно лучше, чем в молодости. А может, и нет, я просто не замечаю. Хавьер машет такси, машина подъезжает, я сажусь.
– Детская больница, – говорю я, и машина катит к озеру.
И вот я уже в больнице и спрашиваю, где сердечное отделение.
– Мне нужно знать, где я могу найти мальчика по имени Джейсон Кэшмен, – говорю я даме за стойкой.
– Вы родственник?
– Я его брат.
Дама перестает печатать и изумленно смотрит на меня поверх очков.
– Боюсь, я не поняла. Мальчик ваш брат?
Я понимаю, что разговор будет трудным. Я все еще не в себе, а дама за стойкой не спешит помочь. И я просто счастлив, когда вижу Тиган. Девочка подходит ко мне и крепко обнимает.
– С-О-Д, – говорит она, потом берет меня за руку и ведет прочь.
В этот момент я понимаю силу и красоту этого приветствия. Я совершенно подавлен. Напуган и потерян. Но от этих трех букв мне становится немного легче. Я становлюсь сильнее.
Я жду, что Тиган отведет меня в палату Джейсона, но она усаживает меня в удобное кресло рядом со стойкой. Кажется, что я ребенок, а она взрослая.
– Где Джейсон? – спрашиваю я.
Тиган качает головой. Кажется, что она хочет что‑то сказать, но не может. Потом она отводит волосы с лица и делает глубокий вдох.
– Я не знаю, – выдавливает она. – Мне не сказали, потому что я не родственница.
– Даже не сказали, где он?
– В хирургии. Больше ничего не сказали. Но когда его забирали, мне сказали, что нужно вызвать кого-то из его родителей. Я позвонила маме, а она позвонила его маме. Я все ей рассказала. Как вы нас забрали и привезли сюда. Как мы жили в квартире. Мистер Макбрайд, мне так жаль. Я просто не знала, что делать.
– Не надо плакать, – говорю я. – Ты все сделала правильно. Анна должна быть здесь. Она должна знать.
– Я знаю, но… – Тиган смолкает, трясет головой, волосы падают ей на лицо, и она прячется за ними. Без косичек она выглядит совершенно иначе. Старше. – Отец Джейсона. Он в ярости. Это он заявил, что мы пропали.
Со своего кресла я вижу вход в больницу. К дверям подходят полицейские и направляются прямо к стойке. Я не слышу, что они говорят, но мне и не нужно.
– А что Анна?
– Она едет. Ей очень плохо, мистер Макбрайд. Она с ума сходит.
Узнать, что подобное случилось с твоим ребенком, а тебя не было рядом – удивительно, что она не сошла с ума. От страха. Она наверняка винит себя. Конечно же, она не виновата ни в чем. Во всем виноват я.
– Мистер Макбрайд, что же будет?
Тиган – чудесная девочка, такая умная и взрослая для своих десяти лет. Легко забыть, что она еще ребенок. Но я помню.
Прежде чем я успеваю сказать, что все будет хорошо, ко мне подходит полицейский.
– Сэр, вы Мюррей Макбрайд?
– Совершенно верно.
– Вам придется пройти со мной.
– Зачем? Куда?
– Вы арестованы за похищение Джейсона Кэшмена и Тиган Атертон.
Я знаю, что должен спорить. Должен сказать, что у Джейсона был список желаний, а отец не хотел их исполнить. Должен сказать, что я не виноват. Но я молчу. Я виноват во всем. Поэтому я медленно поднимаюсь, опираясь на кресло, и позволяю полицейскому застегнуть на моих костлявых запястьях наручники.
Глава 34
Тюрьма округа Кук не похожа ни на одно место, где я когда-либо был, скажу вам точно. Бетонные полы, бетонные стены, бетонный потолок. Полагаю, бежать отсюда трудно – ведь даже выбоину в стене не сделаешь. Мне уже кажется, что меня посадят на электрический стул, хотя я слышал, что сейчас используют смертельные инъекции.
Я совершенно не помню, как сюда попал, потому что могу думать только о Джейсоне. Я даже не знаю, жив он или умер, – даже не представляю, жив ли он в эту самую секунду. Но мне приходится сидеть в тюрьме, деля камеру с несколькими преступниками.
Да я и сам преступник – двух мнений на этот счет быть не может. Я не настолько наивен. Я украл мальчика и девочку из дома – закон рассматривает мои действия совершенно однозначно. То, что они хотели со мной поехать, не имеет никакого значения. Я должен был вести себя как взрослый человек.
Но знаете что: если бы все можно было вернуть назад, я поступил бы так же. Сам не понимаю, как сумел оправдать себя морально, но мне больше нет до этого дела. По крайней мере, сейчас. Господь меня поймет, я это точно знаю. Когда я подойду к небесным вратам, Он посмотрит мне прямо в глаза и поймет, что я не хотел ничего плохого. Что я не знал, как все кончится. Но в этом-то все и дело: иногда, пытаясь поступить правильно, буквально напрашиваешься на самые серьезные проблемы. Иногда тарелка разбивается. И если это старая, треснувшая тарелка, время которой давно прошло, это одно дело. Но что если это драгоценная фарфоровая тарелка? Важны ли тогда твои намерения? Как бы мне хотелось, чтобы Тиган была рядом и дала ответ на этот вопрос.
Со мной в камере еще три человека, но они держатся поодаль. Они явно недоумевают, как здесь оказался такой старикан. В камере худой чернокожий и двое толстых белых парней, которым и сорока на двоих нет. Все они украдкой поглядывают на меня, гадая, что же такое я мог совершить, чтобы попасть в тюрьму. Я пытаюсь отвлечься от мыслей о Джейсоне, размышляя, что эти люди могут обо мне думать, – может быть, я задушил свою молодую подружку, которая завела себе другого парня, а может быть, ограбил банк с помощью трости. Но ничего не помогает. Я могу думать только о Джейсоне. Где он? Что с его сердцем? Увижу ли я его снова?
Мы сидим на одной длинной скамье, которая тянется от стены до стены – две другие стены зарешечены. Я сижу в конце скамьи, предоставив остальных самим себе. Себе и своим фантазиям. И их это вполне устраивает. Для них я – пришелец. Но, честно говоря, чувство это взаимно.
Я вытягиваю ногу, чтобы успокоить колено, но боль слишком сильна, чтобы угол превысил сорок пять градусов. И я оставляю ногу в покое, прислоняюсь виском к бетонной стене и пытаюсь не обращать внимания на боль – может, она сама стихнет.
Но тут меня будит громкий звук. В глотке все пересохло, будто я долго сидел с открытым ртом. Может быть, я действительно задремал. Порой усталость побеждает, какие бы мысли ни крутились в голове.
– Мюррей Макбрайд, – произносит человек в форме полицейского. Он повторяет это несколько раз, потому что подняться мне удается не сразу.
– Я Мюррей Макбрайд, – сообщаю я.
– Следуйте за мной. За вас внесли залог.
– Залог? Значит, мне не придется здесь оставаться?
Полицейский поднимает брови, словно говоря: «Так ты идешь или нет?» Он ведет меня по нескольким коридорам – путь слишком длинен для меня. Он подводит меня к зарешеченному окошку с прорезью, сквозь которую можно что-то передавать. Бумаги и все такое. И я вижу, что меня ожидает надутый, раздраженный Ченс.
– Дед, – говорит он, но я никак не могу понять его тона.
Тон не соответствует выражению лица. Если бы я не знал Ченса, то решил бы, что он волновался за меня.
– Только не надо лекций, слышишь? Я взрослый человек, такой же, как ты. Я могу сам принимать решения, и об этом я ни минуты не сожалею, понял? Мне жаль лишь, что такое случилось с Джейсоном.
– Я не собираюсь читать тебе нотации, дед. Вообще-то, я рад, что тебя арестовали. Возможно, это к лучшему.
– Что ты хочешь сказать? – по мне, так в его словах нет смысла.
– Теперь ты все поймешь. – Наверное, он замечает, как у меня дрожит подбородок, потому что протягивает мне руки ладонями вверх. – Я знаю, что этот мальчишка важен для тебя, но ты уже немолод, дед. Тебе нужно заботиться о себе, а не о ком-то еще. И уж точно не о ребенке в таком тяжелом положении. Это тебя убьет. Это уже почти убило тебя.
– Я сам решаю, что мне по силам, спасибо большое. А ты заботься об очередной жене.
Я чувствую, что перешел грань. Я почувствовал это сразу же, как только сказал. Но со словами так всегда: стоит им вылететь изо рта, и их уже не поймаешь. И порой, когда тебе больно, ты стараешься сделать больно другим. Словно просто не в силах страдать в одиночку.
– Что мы сделали не так? – спрашивает Ченс. – Ведь когда-то мы были очень близки, помнишь? Нам нравилось быть вместе. Когда все это изменилось?
– Когда ты начал выпрашивать мои бейсбольные сувениры, – отвечаю я и тут же жалею о сказанном.
Похоже, пребывание в тюрьме пробудило во мне все худшее. А может быть, я просто понимаю, что не могу показать Ченсу свою любовь – как не мог показать своим сыновьям. Впрочем, скорее всего, это постоянная мысль о том, что, пытаясь помочь Джейсону, я мог его убить.
Ченс пристально смотрит на меня. Буквально изучает. Пытается что-то рассмотреть.
– Ты серьезно? Ты действительно так думаешь? Почему? Что я сделал, чтобы ты так думал обо мне?
– Я вижу, как ты смотришь на мою перчатку каждый раз, когда приходишь. Словно дождаться не можешь, когда она попадет тебе в руки… после моей смерти.
– Дождаться не могу?!
– Ты наверняка продашь ее раньше, чем меня закопают!
– Остановись на секунду! Я бы никогда не продал эту перчатку! Да, я хочу ее, но не для того, чтобы на ней заработать!
Он говорит очень искренне и явно сильно расстроен. А вдруг я ошибался? Не стану врать – это безумно меня пугает. И все же я заставляю себя спросить: