Включаю телефон, ввожу пароль и захожу в личный кабинет банка. Вся сумма на месте. Хорошо. Иду в коридор и открываю ящик комода. Наличных денег, которые там лежали еще позавчера, нет. Ну и ладно. Анне тоже нужно жить, так что оставлю их ей. Интересно, на что она тратит всю наличку? Новую одежду не покупает, чеков из ресторана нет, в салоны красоты не ходит. Алкоголя в квартире нет, лекарств тоже. Это радует.
Возвращаюсь в гостиную и сажусь на диван. Глубокий вдох не помогает угомонить беснующееся сердце, руки подрагивают при соприкосновении подушечек пальцев с экраном телефона, в ушах нарастает гул. Я пытаюсь как можно дольше оттянуть этот момент, но беру телефон и, поднеся трубку к уху, затаиваю дыхание.
– Клиника «Возрождение», администратор Мария слушает, – звучит наигранно добрый голос.
Между моим и другим мирами повисает тишина, связки отказываются участвовать в воспроизведении хоть каких-то звуков.
– Алло, я вас не слышу. Это клиника «Возрождение», администратор Мария слушает вас.
Сглатываю застрявший в горле огрызок страха и выдавливаю хриплым, каким-то приглушенным, не своим голосом:
– Да, здравствуйте. Я, я…
– Мэм, чем я могу вам помочь?
– Я бы хотела узнать, как дела у одной из ваших пациенток и что бы я могла для нее сделать.
– Да, конечно, как я могу к вам обращаться?
– Анна.
– Приятно познакомиться, Анна. Назовите вашу фамилию, пожалуйста.
– Битрайд, Анна Битрайд, – выдавливаю я.
– Хорошо, Анна, теперь назовите имя пациентки, и я подскажу, чем вы можете ей помочь, время посещения и другую необходимую информацию.
– Ее зовут Элиза Локс, – говорю шепотом.
– Так, сейчас посмотрим.
Пауза, как мне кажется, слишком затягивается, она сопровождается звуками соприкосновения женских ногтей с кнопками клавиатуры, что усугубляет и без того тревожное чувство ожидания.
– Прошу прощения, мэм, повторите, пожалуйста, имя пациентки по буквам.
Проговариваю по буквам, четко и разборчиво, и вновь время останавливается.
– Анна, прошу прощения, но у нас такая пациентка не числится.
– Как? – выдыхаю я в панике.
– Возможно, она находится в другой клинике.
– Нет, нет, она должна была поступить к вам вчера вечером, – тревожным, уже более громким голосом быстро отвечаю я.
– Хорошо, Анна, не переживайте. Может, ее еще не внесли в нашу базу, сейчас пойду уточню у доктора, – все таким же сладко-приятным голосом говорит мне незнакомка на том конце.
– Спасибо, я вам очень признательна. – пытаюсь говорить спокойно.
Неужели они оставили меня на улице? Нет, этого не может быть. Это же клиника, врачи должны были помочь. Может, ее не взяли, но позвонили в полицию или в «скорую»? Или, может, отправили в приют?
– Мэм? – вырывает меня из размышлений голос в трубке.
– Да-да, я тут, – спешно отвечаю я.
– Мне очень жаль, но вчера к нам никто не поступал.
Я резко вешаю трубку и отодвигаю телефон. Сердце ломится в грудную клетку, руки не находят себе места, теребя пустую чашку из-под кофе, а глаза мечутся по комнате.
«Где же сейчас Элиза? Что с ней? Или… Я и вправду сошла с ума, и эти перемещения в других людей происходят только в моей голове…»
Я оставляю ни в чем не повинную чашку в покое и вновь беру в руки телефон. Лицо горит пламенем, руки выделяют противную липкую влагу, глаза мечут молнии, я скольжу невидящим взглядом по стенам, а разум ищет выход.
Через несколько бестолково проведенных в панике минут я встаю, умываюсь холодной водой, и, не веря в свое безумие, принимаюсь звонить по тем номерам, что нахожу в интернете: полицейские участки, больницы, морги и приюты.
Потратив на звонки около двух часов, я остаюсь в той же точке неизвестности, что и вначале. Элиза Локс нигде не значится.
Я набираю номер Альберта.
– Привет, – в трубке раздается веселый голос.
– Привет, Ал, прости, что звоню в выходной, может, ты занят, – неуверенно лепечу я.
– Перестань, Анна. Я всегда рад тебя слышать.
Я стараюсь сделать вдох и успокоиться, но, видимо, он все-таки слышит тихий всхлип.
– Анна, что произошло? Где ты? Что-то случилось?
– Со мной все хорошо, просто… просто столько всего навалилось. И… и… – Тут я срываюсь. Не удерживаюсь, не справляюсь, не могу… Просто не хватает сил. Слезы текут по щекам, не давая произнести членораздельные звуки, я что-то бормочу в трубку – что-то бессвязное, жалкое, – пытаясь вкратце передать события этой ночи, но рыдания, всхлипы и нахлынувшие эмоции не дают.
– Анна, Анна, все будет хорошо. Послушай, где ты? Я сейчас приеду.
– Я… я… до-ма. Прос-ти, – бормочу я, всхлипывая.
– Я уже еду, жди меня.
Первые десять минут после звонка я пытаюсь остановить собственные рыдания, делаю глубокие вдохи и выдохи, пью большими глотками теплую воду и умываю лицо.
Еще через двадцать минут, которые я провожу, расхаживая по комнате, теребя пижаму, грызя ногти и смотря в экран телефона, раздается негромкий стук в дверь.
– Привет, – хриплю я, открыв дверь Альберту.
Он шагает в квартиру и сжимает меня в своих теплых, успокаивающих объятиях. Я утыкаюсь в его грудь, вдыхаю запах – запах защиты и уверенности – и, освободившись от сковавшей все тело паники, погружаюсь в какой-то мне еще не известный безмятежный покой. Его сила, уверенность и забота проникают в мои клетки, перепрограммируя их. Его энергия возводит вокруг нас купол, а внутри этого купола светит солнце, щебечут птицы и зеленеет трава. Кажется, я еще никогда не испытывала такого чувства умиротворения, и после столь тяжелого периода оно особенно ценно. Еще никогда я не делила свои переживания с кем-то, не разделяла с другим тяжелую, непосильную ношу. В этот момент я чувствую, что больше не одна, есть человек, который придет и подхватит меня при падении. Этот человек, видя, что я несу огромную каменную плиту на своих плечах, подойдет и подставит собственные. В эти минуты я, как бы стыдно мне ни было, испытываю чувство легкого, невесомого счастья, которое разряжает воздух в квартире, очищает его от примеси смертоносного газа, накопившегося вокруг меня.
Альберт делает шаг назад, берет меня своими надежными руками за плечи и внимательно смотрит в самую душу.
Я отвожу глаза и просто льну к нему в очередной раз. После чего мягко улыбаюсь, скорее самой себе, чем ему, и делаю шаг назад.
– Проходи, а я пойду сделаю кофе.
– Что случилось? С тобой все в порядке? – интересуется он, не сходя с порога.
– Сначала кофе. – Я иду на кухню.
Вручаю ему чашку горячего напитка, ставлю на стол тарелку с печеньем, вспоминая, что за день не съела ни крошки, и сажусь рядом.
– Анна… я ничего не понял из того, что ты пыталась мне сказать по телефону.
– Не надо, прошу, я не смогу это повторить. Но мне… мне очень нужна твоя помощь.
– Я готов, это даже не обсуждается. Что нужно сделать?
– Спасибо, – отвечаю мягко, кладя свою ладонь на его. – Мне нужно проехать кое-куда и… даже не знаю, как это объяснить… просто проверить, что человек не попал в беду, а я не сошла с ума. Вот как-то так.
– Хорошо, давай проверим. Поехали куда скажешь, только больше не пугай меня так, ладно? – говорит он спокойно, но поджатые губы и зало́м поперек лба отражают его беспокойство и серьезность.
– Спасибо еще раз, – тихо произношу я, вглядываясь в его уже такие родные черты. – Наверное, я оторвала тебя от дел или, может, у тебя что-то запланировано?
– Нет. Не переживай. Я свободен весь день.
– Хорошо. – Я выдавливаю улыбку и иду собираться.
Мы с Альбертом проезжаем несколько раз по маршруту, где, как мне казалось, я шла в теле Элизы, но ничего не обнаруживаем. Я вглядывалась в пейзажи, пытаясь вспомнить детали, и спустя час где-то за заброшенным небольшим участком земли вижу знакомый силуэт здания. Мы едем по когда-то накатанной, но сейчас заросшей травой дороге и останавливаемся у того самого заброшенного дома. Он существует!
– Вид у него не очень. Может, не стоит туда идти? – спрашивает меня Ал.
– Может, и не стоит. Но тогда это будет терзать меня и дальше.
– Ну тогда пошли. Не хочу, чтобы тебя что-то терзало. – И он как-то по-доброму, даже по-отцовски, улыбается, глядя на меня. А потом добавляет, хмурясь: – Не хочу спрашивать, откуда ты знаешь это место.
Я ничего не отвечаю.
– Не перестаю тебе удивляться, Анна. А ты, оказывается, не только загадочная, но еще и бесстрашная.
«И не говори, – думаю я. – Загадок хоть отбавляй, а вот про бесстрашие я бы поспорила, но не сейчас».
Я молча выхожу из машины.
Дом сегодня кажется еще угрюмее и безжизненнее. По стенам проползают толстые трещины, покрытые мхом и плесенью. От окон не осталось и следа, на их месте зияют черные дыры. Вокруг дома все, на что может упасть глаз, такое же заброшенное и одинокое, как эта несчастная постройка. Мы проходимся по беспризорной земле и поднимаемся на крыльцо. Вокруг царит осязаемая тишина.
– Эй, есть кто-нибудь? – кричу я немного подрагивающим голосом.
В ответ мне раздается только предсмертный хрип прогнившего дерева под ногами и мое изломанное эхо, отраженное от таких же изломанных стен.
Я шагаю внутрь вместе с Альбертом. В доме царит запустение, кромешная темнота и полная заброшенность.
– Давай быстро осмотримся и вернемся в машину, – тихо говорю я, будто боясь кого-нибудь разбудить.
Мы идем по сломанному местами полу, поднимаемся на второй этаж, там я заглядываю в несколько комнат, но, кроме старых, истлевших от времени матрасов, давно истерзанных вещей и пары ржавых железных банок, используемых когда-то под пепельницы, ничто не выдает присутствия людей. Здание сегодня кажется мне еще более заброшенным, чем тогда, словно за эту ночь время ускорилось и затерло остатки жизни, сделав дом лишь отголоском прошлого. Элизу я, само собой, не нахожу ни в доме, ни где-либо по дороге к нему. Не знаю, хорошо это или плохо, но я пытаюсь убедить себя, что сделала все, что могла.