онь накрыла мою руку. На ее лице тоже были слезы. Отец кивнул мне и ушел в дом.
– Анна, мы рады, что ты дружила с Линой. Она была очень стеснительной девочкой, считала, что с ней общаются из жалости, поэтому старалась ни с кем не сближаться и не заводить друзей. Хотя я знаю, как она любила общение, как мечтала иметь компанию, как она любила жизнь. – У мамы вырвался всхлип отчаяния. – Прости, не обижайся, но Филип еще не готов говорить о ней. И я тоже.
– Простите меня, простите, – наконец разрыдалась я.
Она встала и обняла меня. Я прижалась к ней, как раньше, скрестив руки на груди. Мое сердце разрывалось на триллион мелких кусочков.
– Моя дочка, моя малышка, она уже никогда к нам не вернется, – шептала мама. А потом она чуть отстранилась и посмотрела на меня. Убрала прядь волос с моего лица и обратила внимание на мои руки. – Она тоже всегда так делала, когда я ее обнимала. Я не могу, пока не могу, а может, никогда не смогу. Прости, Анна. – Она встала и быстро скрылась в доме.
Я еще какое-то время посидела в беседке, пытаясь успокоиться, а потом встала и ушла навсегда.
Однажды я разбила им сердце и не могла сделать это еще раз.
Глава 11
…она – молния, а я – засохшее дерево на пригорке, тянущее ввысь свои сухие ветви, и мы встретились той осенью, когда она снизошла ко мне с неба и разожгла пламя страсти и любви.
Бывать в теле Элизы никогда не доставляло особого удовольствия, но с того дня штормовая волна отторжения и безграничный страх стали постоянными призраками моих будней. Я знаю, что стоит успокоиться и даже смириться. Следует признать и принять неизбежность и неконтролируемость перемещений. Нужно бороться со страхами, идти им наперекор. Такой опыт у меня имеется. Именно так я борюсь со страхом попасть в тело своего убийцы. Поверьте, старость, которую я переживаю, будучи мистером Олдом, меркнет по сравнению с наркотической зависимостью Элизы, которая, в свою очередь, теряется и блекнет рядом с моими визитами в тюрьму.
Несколько недель пролетают в каком-то межпространственном состоянии, но зато только в теле Анны, без всяких перемещений. Я хожу на работу по инерции, по инерции возвращаюсь домой, погружаюсь в себя и в свои воспоминания, опять же, по инерции. Пару раз звонит Альберт, но я не беру трубку. Он по-прежнему каждый день заходит за кофе, но я веду себя отстраненно, как с любым другим посетителем. Меня переполняют двойственные, противоречивые чувства. То мне обидно и страшно, я злюсь на Ала, не разбираясь в причинах, то, наоборот, во мне разрастаются стыд и вина, хочется перед ним извиниться. Я беру телефон, набираю его номер, после чего судорожно нажимаю на отбой и запихиваю трубку в задний карман. Печатаю сообщения, оставляя их неотправленными. Перечитываю, дописываю, стираю, вновь пишу. И так снова и снова, много, много раз. Иногда просто вглядываюсь в его номер, прохожусь по нему пальцами, словно ища ответ, который так ни разу и не появился.
А еще эти несколько недель оказываются болезненным периодом самобичевания, когда собственные мысли уничтожают меня, хлещут и без того израненную психику, будоража старые и разрывая новые кровоточащие раны. Мысли об Элизе и мистере Олде становятся маньяком, который охотится за мной, преследует, прячется в темных углах сознания. Но я все равно постоянно ощущаю его присутствие. Я оказываюсь в собственном фильме ужасов, в таком вот артхаусном триллере, где снова и снова просыпаюсь в теле мертвой девушки или мертвого профессора посреди леса или в каком-нибудь поле, а может, на обочине скоростной магистрали, и чувствую, как разлагаюсь, как моя плоть тлеет миллиметр за миллиметром. И никто меня не ищет и не спасает. Мимо проходят люди, мчатся машины, совсем рядом поют птицы, а я исчезаю у всех на виду, не замеченная никем.
Солнце только вытаскивало свои длинные холодные руки из-под ночного одеяла и протягивало их из-за горизонта. Они были блеклыми, серовато-голубоватого оттенка, но уже могли расправить темные занавески мира, отодвинуть густую мглу, разрядить ее своими частицами. Возможно ли, чтобы у Солнца было бесчисленное количество жизней? В одной оно жарит мир на сковородке, словно яичницу, а в другой – превращается в свою противоположность и ледяным, безмолвным светом высокомерно разгоняет тьму… Сомневаюсь. Вероятно, я одна такая, кто пропускает через себя не одну жизнь и не одно воплощение. Хотя Солнцу я бы не позавидовала: не очень-то ему повезло. Оно существует без отдыха, без передышки, не останавливаясь в своем движении. Захотелось вознести нашу Землю и представить, как Солнце перекатывается пламенем вокруг нее, но это, к сожалению (или к счастью), невозможно.
Утро было бы прекрасным, если бы не перемещение в мистера Олда. И вот я вновь оказалась в доме для престарелых, лежала на прохладных чистых простынях, перебирала пальцами с больными суставами воздух и блуждала в чаще своих мыслей.
Жизнь, любая, какая она есть, – это жизнь. А вот столкнуться со смертью мне бы не хотелось. Я знала, что в настоящем своем теле уже не жилец, но ничего, совершенно ничего о своей гибели не помнила. А когда ты чего-то не помнишь – ощущение, что этого и не было вовсе. Просто разыгранный спектакль. И мне хотелось надеяться, что, когда он закончится, все его герои выйдут на сцену для финального поклона.
Тем более тогда я просто проснулась в теле Анны. Не знаю, чем она занималась на этот раз, – может, планировала новый побег или искала очередного врача, который выписал бы ей таблетки. Прошлый раз, когда я вернулась в ее тело, мне пришлось расхлебывать последствия ее буйного поведения у прославленного в нашем городе психотерапевта. Мне позвонили из больницы и предложили для урегулирования инцидента оплатить нанесенный ущерб в виде разбитой вазы и испорченного стула. Оказалось, что Анна ворвалась к врачу без очереди и потребовала немедленно принять ее, а когда ей отказали, то стала громить все вокруг. Но я винила во всем не ее, а себя. Я заняла ее место и жила вместо нее. Хотя, с другой стороны, если бы не это, где была бы я? Эгоизм и самосохранение имеют свою великую силу. Тем более что я не могу контролировать процесс. Это же означает, что моей вины в этом нет. Разве не об этом говорят все адвокаты мира?
Я старалась искать во всем плюсы и хоть какой-то смысл, как советуют просвещенные мира сего. Сейчас я хотя бы находилась в теплой чистой комнате с туалетом, не под кайфом и не в состоянии страшной болезненной ломки, не в тюрьме и могла выпить чашечку кофе и съесть очень даже вкусные оладьи с каким-нибудь сиропом.
И хорошо, что этот круг ада пока замыкался среди всего-то четверых людей, в которых я периодически попадаю. Разовое перемещение в декана не в счет. Хотя и с этими четырьмя жизнями сладить очень непросто. А что будет, если появятся новые персонажи? Страшно представить. Но у меня была цель – докопаться до сути, и я знала, чем себя занять. Я поднялась с кровати и позвонила по внутреннему телефону.
– Да, мистер Олд, – ответил мне приятный женский голос.
– Здравствуйте. Можно мне сегодня остаться в комнате? – произнесла я старческим голосом.
– Вы плохо себя чувствуете, мистер Олд? Позвать доктора?
– Нет, нет, спасибо, дорогая, я просто немного устал и хотел бы сегодня побыть у себя.
– Да, конечно, мистер Олд, скажу, чтобы вам принесли завтрак, и все-таки предупрежу доктора.
– Спасибо, милочка, – сказала я старательно нежным голосом и повесила трубку.
Я уже научилась приспосабливаться к ситуации, поэтому выработала при перемещениях ряд простых правил.
Первое: не называть окружающих по именам. Стараться обезличить беседу. В общении, к примеру, от имени мистера Олда проще использовать слова «милочка», «дорогая», «молодой человек» ну и так далее. Это позволяет как минимум не выглядеть невежей. Тем более зачастую я вообще многих вижу впервые, а вот они меня нет.
Второе: при общении с другими продумывать каждое слово. Мне ведь приходится постоянно себя контролировать, помнить, в чьем я теле в настоящий момент нахожусь, и подстраиваться под этого человека, под ситуации, в которых он оказывается.
В положении мистера Олда, конечно, все можно свалить на старость, это очень удобно. Но вот с другими такой номер не пройдет.
Третье: не забывать, кто я на самом деле. Очень хорошее правило, отрезвляет и не дает окончательно потерять себя.
Я встала с кровати и открыла комод. Записная книжка, как и прошлый раз, была спрятана под аккуратно сложенными майками. Мне принесли горячий кофе с молоком и оладьи, сдобренные клубничным джемом. Вкусные, они действительно вкусные.
Так, где я остановилась прошлый раз? Пролистала страницы, пока не нашла то место, где закончила, и, устроившись поудобнее в кресле у окна, погрузилась в его воспоминания.
Тетрадь мистера Олда
Часть 2
«Первый день конференции подошел к концу. Я нервно ерзал на стуле, не зная, как поступить.
– Ну что, Иосиф, куда пойдем ужинать? – спросил меня Серж, сделав это нарочито громко.
– Даже не знаю, друг, есть предложения?
– Дамы, – церемонно обратился он к Кларе и Астрид, – вы не поможете нам с этим многоуважаемым джентльменом определиться по поводу ужина? Может, вы знаете какое-нибудь приличное заведение в этих краях?
– Конечно, знаем, – рассекая воздух скрипучим голосом, захихикала Клара. – Мы вот сегодня планировали пойти в ресторан Marin. Говорят, там прекрасные устрицы и вкусное вино.
– О, мы тоже обожаем устрицы и не прочь выпить хорошего вина. Да, Иосиф? – Серж подтолкнул меня вперед.
– Да, – как-то слишком нервно ответил я, словно стоял у доски перед строгим учителем, чем вызвал у Астрид улыбку и легкий смешок. Устриц, к слову, я не переваривал, как и мой желудок, но отказаться от предложения провести с ней вечер… Вы шутите? А мое тело, так оно в ее присутствии оказалось невыносимо неуправляемым. Ну почему я выглядел шестнадцатилетним подростком, а не важным мужчиной сорока лет?