Руки подрагивают, я встаю и заглядываю в бар, где томится бутылка виски, не допитая Анной. Достав ее, наливаю добрые граммов пятьдесят в стакан. Беру из холодильника лимон, предназначенный для чая, и делаю большой глоток, после которого закрепляю ощущение долькой лимона. Горло, язык, нёбо, внутренности – все обжигает с непривычки, я не очень‐то опытна в распитии алкоголя, особенно крепких напитков. Но тремор ослабевает, а в голове появляется небольшой, легкий и приятный туман. Я делаю еще глоток, доливаю в стакан обжигающей жидкости и подхожу к дивану. Взяв лист, сажусь за стол и внимательно разглядываю его четыре угла, ровную, чуть шершавую поверхность с вкраплениями. Потом рука поднимает ручку. Я, выдохнув, поджимаю губы, и ручка прикасается к бумаге.
С чего начать? Интересно, в интернете есть подсказки на тему «С чего начать письмо собственному убийце?» Вряд ли, спросить-то некому. «Привет» – как-то слишком по-дружески. «Добрый день» – уж очень официально. Ладно, не важно это все!
Здравствуй, – начинаю я свое письмо. Больше представляться Линой не буду, опыт есть, так что продолжаю так:
…Меня зовут Анна Битрайд, и мне очень нужно с тобой поговорить. Зачем – можешь спросить меня при встрече, попытаюсь тебе объяснить. Мне очень важно увидеться с тобой. От этого зависит…
Что зависит? «Будущее» – ну не знаю. Зависит «все» – полный бред. «Мое душевное спокойствие» – очень смешно. Напишу размыто. Тем более сама пока до конца не понимаю, что именно зависит от этого человека.
Как я посмотрю ему в глаза, в глаза своего убийцы?
Странно, но я не чувствую ненависти. Я хочу ненавидеть, презирать, чувствовать отвращение и злобу, но внутри только жуткая обида и боль. Я могла бы его уничтожить, просто позволить тому мужику его убить. Или в следующий раз сделать что-то такое, чтобы он больше не проснулся. Но я на это не способна, я не такая и не хочу быть такой. Может, надеюсь, что знаю не всю правду, может, написанные им послания пробудили во мне сомнения.
Продолжаю наполнять белый бумажный лист смыслом:
…очень многое. Просьба не оставлять письмо без ответа и связаться со мной. Номер телефона укажу ниже, если у тебя будет шанс мне позвонить. Еще на всякий случай напишу электронный адрес. Ну и обычный адрес будет на конверте.
PS. Очень жду ответа.
Сворачиваю аккуратно письмо и откладываю в сторону. Наверное, слишком размыто и жалостливо. Ну а что я могу написать? Мне нужна правда. Еще раз глотаю из стакана, туман в голове становится все гуще и объемнее, замедляя внутренние механизмы. Продолжать активные действия уже поздно, глупо и бесполезно. Крепкий алкоголь явно не мой соратник. Да и кому он вообще соратник?
Глава 14
Я живу в каждом из них, проживая множество жизней, чувствуя то, что ни одному другому человеку не дано почувствовать и не успеть ощутить. Я Лина, я храбрый мышонок Элджернон.
Открываю глаза и слепну от кристально-снежной белизны, окружающей меня. Белые стены, белый потолок, белая постель, весь интерьер тоже белый. Мне кажется, даже мои руки, которые лежат поверх белоснежного покрывала, тоже приобрели какой-то снежный оттенок.
– Я что, попала в рай? – неконтролируемо произношу вслух.
И слышу веселый, игривый смех, разлетающийся по комнате.
– Если бы. Скорее, это чистилище, в котором мы застряли надолго, – отвечает молодой задорный голос откуда-то слева.
Поворачиваю голову и чувствую боль, которая зарождается где-то под волосами, потом перемещается в направлении висков и растекается по всем кровеносным сосудам. Тихая и ноющая, она движется в хаотичном порядке, при этом пульсируя в каждой клеточке тела.
«Не может же быть, что и там, по ту сторону, я буду продолжать страдать? Нет, нет, нет. Скорее всего, я все еще где-то в нашем мире. Но тогда кто я, где я и кто та блондинка слева?»
– Ты уверена, что это чистилище? – спрашиваю, кривясь от света и тихой головной боли.
Она снова смеется, легко и задорно.
– Да ладно, Элиза, я хотя бы не проснулась с мыслями о рае. – И она вновь хихикнула.
«Элиза? Я Элиза? Я жива? Ура-а-а, я Элиза, и я жива! – ликую про себя, благодаря за это всех святых, и сжимаю тонкое одеяло. – Но тогда где я?»
Я резко подскакиваю на кровати, вся боль стрелой устремляется за мной и сосредотачивается где-то внутри головы, под самой ее корой, что автоматически возвращает телу горизонтальное положение, и я издаю протяжный стон.
– Эй, ты чего так резко встаешь? Детоксикация еще не закончена. Ты что, уже здорова? – произносит серьезно-удивленно тот же голос слева.
– Детоксикация? – переспрашиваю я шепотом, чтобы не потревожить ничего внутри головной коробки.
– Элиза, ты чего?
– Да что-то с головой, – стону я.
– Заметно, сейчас позову медсестру.
Я не возражаю, потому что в голове адски пульсирует. Словно в меня, как в пустую стеклянную сферу, втиснули металлический маятник, который каждую секунду врезается в стенки в попытках пробить купол и размозжить, размазать все его содержимое.
Через несколько бесконечных минут приходят медсестра и доктор в таких же, как и все вокруг, белых одеждах.
– Доброе утро, Элиза. Как ты? – спрашивает мужчина обеспокоенным голосом.
– Очень болит голова, доктор, – выдавливаю я.
– Это мы поправим. Жду тебя через час у себя, надеюсь, тебе полегчает.
Я чуть киваю. Он выходит, а медсестра просит меня перевернуться на живот и поднять ночную рубашку, оголившись ниже пояса.
Я выполняю все команды без промедления и возражений, после чего чувствую, как острая игла входит в мягкую пятую точку.
Не знаю, что за чудо укол мне сделали, но через какое-то время боль утихает, и я могу расслабиться. Нет, она не проходит окончательно, но ее можно стерпеть, с ней можно сосуществовать.
«Значит, Элиза все-таки в клинике», – думаю я, после чего облегченно выдыхаю и улыбаюсь, словно с моих плеч внезапно сваливается мешок кирпичей.
«Интересно, в какой она клинике и как туда попала?»
– Ты как? Полегчало? – спрашивает соседка по комнате.
– Да, спасибо.
– Ничего, бывают хорошие дни, а бывают плохие. Но скоро все пройдет. Я знаю, как-никак уже полтора месяца тут. Главное – держаться. Второй раз сюда не возьмут, тем более на халяву. Понимаешь? Такого шанса больше не будет.
– Сюда? – спрашиваю я, прикинувшись дурочкой.
– Ну, в «Возрождение». Понятное дело, можно найти и другие подобные места, но…
«В «Возрождение»? Ничего не понимаю. Я же звонила, и мне сказали – ее тут нет. Вот же персонал, вечно они все путают. А я места себе не находила. Значит, они все-таки ее взяли. Разве это не чудо?»
Я настолько счастлива, настолько переполнена радостью, что готова расплакаться от этого благоговейного переизбытка чувств. И, само собой, слезы бегут по щекам.
– Эй, ты чего? – удивленно спрашивает соседка.
– Просто, просто от радости, – говорю я, втягивая воздух и вытекающую из носа жидкость.
– О да, такое тоже бывает, – хмыкает она. – Это все очистка организма. Скоро будешь кристально чистой, как вся эта клиника. Главное, не загадь вновь. – И она смотрит на меня серьезным взглядом человека, повидавшего многое и знающего, о чем говорит.
– Я постараюсь.
Ее настороженное лицо вновь светлеет, небрежная улыбка пляшет на губах.
– Пошли позавтракаем в этом райском местечке, – хихикает она, переодеваясь из больничной ночнушки в больничный костюм, само собой, тоже белого цвета.
– Да, – тихо соглашаюсь я, встаю с кровати, вижу на стоящем рядом стуле одежду и повторяю за ней ритуал.
Мы выходим из комнаты и идем куда-то направо, потом вниз на два этажа, а там по длинному коридору до самого конца. Помещение, в котором мы в итоге оказываемся, просторное, с большими окнами, наполненное каким-то осязаемым солнечным светом. Вся комната делится длинными столами на небольшие секторы, а справа красуется дорожка раздачи еды.
Я важно прогуливаюсь вдоль витрины с утренними блюдами, выбирая для себя овсяную кашу, тосты и апельсиновый сок. Мы садимся за длинный стол у окна, где уже уплетают свой завтрак три молодые девушки.
– Давай не рассиживайся, тебе скоро на встречу с доктором Сэйвором. А потом, насколько я помню, у нас групповая терапия, – говорит мне соседка.
Я приступаю к завтраку. На самом деле организм Элизы не очень хочет принимать пищу, даже несмотря на то что я-то как раз очень голодна. Но против тела не пойдешь. Я съедаю пару ложек каши, откусываю тост, запиваю соком и отодвигаю тарелку.
– Ну вот ты опять. Надо нормально поесть. Пересилить себя и впихнуть все до последней крошки в это истощенное тело, – хлопочет соседка, пододвигая обратно ко мне почти нетронутую тарелку каши с надкусанным куском хлеба.
– Я бы хотела, только как? Меня уже подташнивает, – выдавливаю я.
– Знаю, знаю. Но давай еще хотя бы пару ложек, – уже мягче, не так по-учительски произносит она.
Я вожу ложкой в каше, но до рта донести так и не могу, при одной мысли к горлу подступает тошнота. Потом делаю над собой усилие, беру тост, который кажется аппетитнее каши, и откусываю еще один кусок.
– Почему ты заботишься обо мне? – спрашиваю вдруг я, дожевывая.
– Просто я все это уже проходила, и не раз, – спокойно отвечает она.
– Да?
– Да, Эл, я же рассказывала. Не в этой клинике, конечно, но по ощущениям всегда одно и то же, будто весь мир против тебя, даже ты сама, твое собственное тело. Но это не так. Против только твой зависимый разум. Все остальные только за тебя! Но, когда я это поняла, было слишком поздно. Я потеряла все. Все! Но ты еще такая молодая и… сильная. Ты светлая – и в мыслях, и в поступках. Так что разберись в себе. Оставь все зло прошлого в этих стенах и стань свободной. Начни уже новую жизнь.
Как бы я хотела знать, о чем она говорит, но не знаю.
Я киваю, девушка показывает мне на часы: