Элиза тоже делает глоток и смотрит на меня внимательно. Потом выдыхает, будто готовится сказать что-то очень важное, но никак не может решиться.
– Послушай. Возможно, я знаю, почему именно я. Не уверена, но есть чувство, что я смогу тебе помочь.
Она встает и выходит из комнаты. Я смотрю на Марту, но та только пожимает плечами. Мы сидим в приятной тишине и ждем Элизу. Через несколько минут она возвращается, держа в руках тетрадь в черной обложке. Садится на свое место, делает еще глоток виски, все так же сжимая тетрадь в руке.
– Я тоже училась в архитектурном лет двенадцать назад, – говорит она глухим, потухшим голосом. – Мечтала быть ландшафтным дизайнером, и вся жизнь тогда представлялась мне сочным зеленым лугом. Но случилось непоправимое. Одно событие разрушило меня, уничтожило, выдернуло со всеми корнями из земли, и с того дня я делала все для самоуничтожения. Апогей всего ты застала, не буду рассказывать об этом. Когда я пришла в себя, то решила покончить с прошлым раз и навсегда. Приняла решение вычеркнуть его из памяти, перенеся на листы плотной бумаги. Мне казалось, что только бумага сможет стерпеть все, а я нет. И тогда я записала воспоминания, разлом моей души и оставила события тех дней в этой тетради. Единственный раз я рассказывала свою историю – и то только белым листам. Второй раз рассказать ее – даже тебе – не смогу. Прости, но у меня не хватит мужества и сил. Поэтому я просто отдам тебе свой кошмар, свое прошлое. Надеюсь, что оно сможет тебе помочь.
– Спасибо, – тихо отзываюсь я, забирая у нее тетрадь в черной обложке.
– И… – Она хочет что-то добавить, но не может подобрать слов. Марта придвигает к ней стул и берет ее за руку.
– Элиза, все хорошо.
– Нет, Марта, не хорошо. Лина – мой смелый мышонок, – произносит она, глядя на меня. Ее голос немного подрагивает, а в глазах собираются соленые капли печали. – Не суди меня строго, Лина. Ладно? Я должна была, да, должна была, но была так напугана и истерзана. Я… просто испугалась. И хотела начать с чистого листа. Не хотела вспоминать. Я была юна и не думала о последствиях. Прости меня, если сможешь. И когда прочтешь мой дневник, если у тебя останутся вопросы, позвони мне.
Мы с Мартой внимательно смотрим на нее, на ее лицо, по которому струятся дорожки слез, на вздрагивающие губы и ноздри, которые пытаются вобрать воздух, просачивающийся через ее всхлипы.
– Спасибо, – говорю я еще раз.
На пороге они обе крепко обнимают меня на прощание, и я выхожу на улицу в свежий ночной воздух.
Уже поздно, и Марта вызывает такси, которое доставляет меня, переполненную странными, противоречивыми чувствами, домой. Множество вопросов крутятся в голове и остаются без ответа. Дома я достаю ее тетрадь, смотрю еще раз на черную обложку и убираю в стол. Усталость и выпитый виски наконец накрывают меня с головой, я падаю в кровать и проваливаюсь в сон. Мне снится прошлое, наша улица, мама в садовых перчатках, снится университет и Кир, который вещает что-то с трибуны. Потом я вижу Элизу, молодую Элизу, бегущую мне навстречу. Ее лицо красное и заплаканное, она пытается мне что-то сказать, но я не понимаю что, не могу разобрать ее слов.
Глава 20
Кто-нибудь из них спас меня? Нет, никто, абсолютно никто! Они спокойно жили своей жизнью и живут сейчас. А я? Что будет со мной?
Просыпаюсь в холодном поту.
«Если мне еще и сны будут такие сниться, точно свихнусь», – думаю я и нехотя направляюсь в ванную.
Рабочий день оказывается очередным днем сурка. Скрашивает серую повседневность визит Ала и его губы терракотового цвета, о которых я думаю все чаще и чаще, все сильнее мечтая о том, чтобы прикоснуться к ним. Дотронуться до его щек и скул, провести пальцем по широким бровям, нежно запустить обе ладони в густые волосы, а потом прижаться к нему так крепко, как только могу. Вжаться в него всем телом, всем духом, всем своим существом.
После окончания рабочего дня я плетусь домой, мыслями витая где-то в облаках и не видя ничего вокруг. Я думаю об Элизе, Лилиан, мистере Олде. Остается преодолеть небольшой сквер, за которым уже виднеется угол моего дома. Я никуда не тороплюсь, потому что мозоли так и не зажили, каждый шаг доставляет хоть и не сильно, но все же болезненное ощущение. Сегодня я наслаждаюсь не ровными шагами, а давно забытой хромотой, которая отчасти возвращает мне меня.
И тут я буквально ощущаю присутствие другого человека, чью-то ауру, тень, оболочку. Машинально оборачиваюсь, и визг страха рассекает воздух. Я сама не ожидала своей реакции, как и мой преследователь. И мы, как фонарные столбы, замираем на месте. Это тот самый полицейский, которого я так избегала в кафе: тот же хмурый взгляд, сжатые губы, чуть опущенная голова. По идее, должен сработать механизм самосохранения: прямо сейчас мне надо побежать так быстро, как я никогда не бегала. Но он не срабатывает: ноги врастают в асфальт, тяжелеют, я просто смотрю на неприятного детектива, преследующего меня.
– Не ори, и так голова раскалывается, – бурчит он и упирается в меня тяжелым взглядом.
– Мне надо домой, – резко говорю я первое, что приходит в голову, и уже разворачиваюсь для бегства.
А затем понимаю, что в сквере нет никого, кроме нас, по крайней мере в обозримом пространстве. До дороги с машинами, а значит, и людьми метров триста – не близко. И бегаю я не так быстро, как это сейчас необходимо, да еще и эти мозоли. Я вся сжимаюсь от страха, от осознания своей беззащитности, оттого что попалась в ловушку. Грудь сдавливает, словно огромные деревья – старожилы сквера – зажимают ее между собой. Рука машинально поднимается к горлу, глаза широко распахиваются, и я замираю, мне кажется, даже не моргая. В это же время тип делает несколько огромных шагов и оказывается прямо передо мной.
– Эй, ты в порядке? Я не собираюсь тебя убивать, хотя… Ладно, шутка. Я не сделаю тебе ничего плохого, я все-таки коп. Нам надо поговорить.
По мере того как смысл его слов доходит до сознания, тиски разжимают грудь. Наконец я могу вдохнуть и медленно выдохнуть.
– Зачем вы следите за мной? – хриплю я.
– Я не слежу. А что, у тебя есть что скрывать?
– Что? Этот вопрос стоит задать вам! Зачем вы шли за мной?
– Я не обязан перед тобой отчитываться. Короче, надо поговорить.
– Поговорить? Сначала напугать, а потом заставить меня в чем-то признаться? Да? Это в стиле полиции, вероятно. Я чуть от страха не умерла, – возмущенно, на повышенных тонах отвечаю я.
– Не умерла же, – произносит он, махнув головой. – Можем поговорить где-нибудь здесь, или в кафе, ну или в участке.
«Здесь, в этом безлюдном сквере оставаться с ним наедине совершенно нельзя. Кто знает, чего он хочет и на что способен. А ехать в участок – только этого мне еще не хватало», – думаю я.
– Понятно, ладно, ваша взяла, давайте поговорим в кафе, – выдавливаю скованно. – Только недолго. У меня куча дел и совершенно нет времени. Пойдемте, там за углом есть небольшая кофейня, – заканчиваю я нашу «приятную» беседу.
Он коротко кивает, и мы направляемся в сторону кофейни. Коп делает огромные шаги, я же еле поспеваю за ним, семеня своими маленькими натертыми ножками. Через десять минут мы уже сидим за небольшим столиком у дальней стены. Заказав мне чай, а себе воду, он напряженно смотрит на свои руки.
– Давай начнем сначала, раз тебе так угодно, – говорит он серьезно. – Меня зовут Сергей Бэк, и я работаю в убойном отделе.
– Приятно, – мямлю я, стараясь хоть чуточку вписать нашу беседу в социальные нормы общения. – А меня – Анна Битрайд, и я работаю в кафе. Скажите, Сергей, что вам от меня нужно?
– Ты это сейчас серьезно? – опять принимается он за старое.
– Да.
– То есть ты меня реально не помнишь?
– Нет, я уже отвечала вам на этот вопрос.
– Странно. Или мир спятил, или я. И ты мне не звонила недавно?
– Не помню такого.
Он достает свой телефон и показывает мне историю своих звонков. И действительно, там мой номер. Он нажимает на вызов, и мой телефон начинает вибрировать.
– Что вы хотите услышать от меня? – сдаюсь я. – Я не знаю, может, позвонила случайно, может, ошиблась номером.
– Анна, твою мать, ты оставила мне сообщение, в котором просила тебе помочь, несла какую-то чушь про раздвоение личности и просила достать пистолет. Хочешь послушать? Может, это вернет тебе память, а?
Я сжимаю губы и не реагирую на его нападки.
– Хорошо, давай зайдем с другой стороны, – продолжает он. – Что произошло тем вечером?
– Каким вечером?
– Тем вечером, чуть больше года назад, двадцатого апреля, – нарочито громко и грубо произносит он.
«Почему он спрашивает это у Анны? Это ведь дата моей смерти. Что Анна знает об этом? Я же не нашла никаких связей между нами».
– Я не помню, это было давно, разве я могу так с ходу ответить? – прикидываюсь я.
– Хватит лгать! – шипит он и бьет кулаком по столу.
Я подпрыгиваю от неожиданности и агрессии, которая сквозит во всем: в его голосе, глазах, движениях.
– Если вы сейчас же не перестанете со мной разговаривать в таком тоне, я встану, пойду в ваш участок и сообщу, что вы меня преследуете и угрожаете мне, – произношу я достаточно уверенно, но руки дрожат, выдавая истинные чувства.
Он опускает уставшее лицо и трет его ладонями.
– Хватит, хватит лжи! Я устал от этого всего. Я не могу поверить, что ты все забыла! Может, ты просто не хочешь вспоминать? Что ты скрываешь, мать твою?
– Послушайте, я не понимаю, о чем вы спрашиваете. И да, у меня есть провалы в памяти, я даже обращалась к психоаналитику, могу вам назвать его имя.
Это чистая правда: попав в тело Анны, я перепробовала множество способов, чтобы вспомнить тот последний день, вспомнить конец своей истории, но никто с этим помочь мне не смог. Ни психоаналитики, ни шарлатаны, ни гипнотизеры, ни йога, ни медитация. В общем, перепробовала я многое. Однажды даже покурила марихуану, но, кроме тошноты и ужасного презрения к себе, ничего не добилась.