Глава 22
Что происходило между нами, видели лишь звезды ночного неба, но я счастлива, что повзрослела с ним, доверилась тому самому – единственному и желанному мужчине.
Настала долгожданная суббота. Мы договорились с Альбертом поужинать сегодня, и мне не терпится провести с ним этот вечер. Он вот-вот уже должен за мной приехать.
Я одеваюсь как на светский обед в высшем обществе (ну, как на фотографиях в журналах). Надеваю обтягивающее черное платье, прикрывающее мои стесанные коленки, делаю небольшие завитки на волосах, крашу ресницы и подвожу глаза черным карандашом, придавая им более томное, страстное выражение – по крайней мере, мне так кажется. Губы крашу в цвет темной вишни. Я даже надеваю единственные туфли на каблуках, которые пылятся в шкафу вот уже полгода. В зеркале отражается красивая, сексуальная девушка. Я не верю своим глазам – ведь никогда себя еще такой не видела. Пусть в отражении другое лицо и тело, но взгляд, слова, мысли, чувства – они все мои. Я улыбаюсь самой себе и слышу звонок.
– Привет, – говорю я немного смущенно, открывая Альберту дверь.
– Ух ты, – только и произносит он, уставившись на меня.
И, кажется, с трудом сглатывает.
– Что-то не так?
– Нет-нет, выглядишь потрясающе. Нет слов. – Он обнимает меня за талию и, широко улыбаясь, продолжает: – Ты прекрасна! Чем я заслужил общество такой потрясающей девушки?
– Хорошим поведением. – Я мягко убираю руку с талии и беру его под локоть.
Небольшой смешок слетает с его губ.
– Ладно, принцесса, поехали на ужин. Ничего, что я не в костюме?
– Нет, конечно, – смущаюсь я.
– Вот и отлично, – отзывается он уже спокойнее, и мы выходим из квартиры.
Сегодня он одет в джинсы и футболку поло, что придает ему расслабленный вид. От него пахнет мужским свежим ароматом, волосы блестят влагой, а лицо гладко выбрито. Ал открывает мне дверь, я почти грациозно запрыгиваю в машину, и мы мчимся к нему. Как оказалось, Альберт живет в деловом квартале Мэя в высотном стеклянном здании аж на тридцатом этаже. В фойе нас встречает приветливый консьерж, а металлический скоростной лифт мчит наверх.
– Жуть, – говорю я, улыбаясь.
– Что? – спрашивает он, морща нос.
– Тут так…
– Как? – подначивает Ал.
– Так по-деловому, – пытаюсь отшутиться я.
– Ты хотела сказать – формально?
Я отворачиваюсь, делая вид, что не услышала его слов. Он обнимает меня сзади, прижимается губами к шее, и у меня мурашки бегут по коже, я замираю, словно в предвкушении наивкуснейшего из всех ужинов в моей жизни. Желание зарождается внутри, в самом низу живота, и рвется наружу, рвется к нему. Двери лифта неожиданно разъезжаются, и я, в эйфории выпархивая из лифта, цепляюсь за что-то туфлей и чуть не лечу на пол. Никогда не ходила на каблуках, и, видимо, не стоило начинать. Но Ал подхватывает меня, как тогда, в магазине. Стыд огнем заливает щеки, мне становится так неловко, что хочется сломать эти неудобные каблуки и запустить их в темный конец длинного коридора. Игривая улыбка Ала и смеющийся взгляд быстро тушат внутренний ураган, и я тоже смеюсь.
Мы идем налево и останавливаемся у большой темной двери. Он открывает ее, и, зайдя внутрь, я тут же стягиваю туфли.
– Располагайся и чувствуй себя как дома, – тянет он певуче. – А я пока накрою на стол.
Я иду вглубь квартиры, ступая босыми ногами по прохладному полу. Гостиная оказалась раза в три или четыре больше моей, стены в светлых кофейных тонах, слева расположился большой темный диван со стильными подушками – такого цвета, что даже не передать, словно в кофе латте добавили немного лавандового оттенка. Над диваном на стене висит большущая карта мира, но не обычная, а историческая – с датами, событиями и старыми названиями стран. Перед диваном на противоположной стене – огромный навороченный телевизор. Странное сочетание старины и современной техники. Но в этом все молодое поколение – мы любим сочетать несочетаемое. В правой части гостиной – закрытая дверь в другую комнату, и я не решаюсь ее открыть. Рядом с дверью стоит высоченный, до самого потолка, деревянный шкаф, заполненный книгами. Рядом – огромное окно в пол. Вид из него захватывающий. На город уже опустилась ночь, а машины, как светлячки, мчатся в разные стороны. Там, внизу, все горит и сверкает, словно огромный игровой автомат, который так и манит к себе. Я застываю, наслаждаясь красотой ночного неспящего города. В этой же части – переход к кухне, которая отделяется от гостиной широкой барной стойкой, здесь Ал уже расставляет приборы.
– Нравится моя берлога? – спрашивает он с какой-то мальчишеской надеждой на похвалу.
– Конечно, – отвечаю я, хотя, по мне, его квартира пустовата и не очень уютна. Скажем так – по-настоящему мужская. Все красивое, строгое, дорогое, выбрано явно со вкусом, но слишком формальное, как и все это здание.
На столе появляется тарелка с зеленым листовым салатом, помидорами черри, дольками мандарина и сыром фета.
– Интересное сочетание.
– А то! Я старался. Надеюсь, тебе понравится. Я помню, как ты наслаждалась брускеттой, – игриво отвечает он.
– О да, это было божественно.
– Вот я и решил соорудить что-то такое.
– Спасибо. – Я чувствую теплое предвкушение. Он запомнил такие мелочи обо мне. Неужели я ему действительно небезразлична? Неужели это все правда?
– А еще я сейчас быстро сделаю на гриле мясо.
– У тебя есть гриль?
– Да, встроен в духовку, – хвастается Ал.
– Ого, прямо кухня настоящего повара.
– Если бы. Я им пользовался всего-то пару раз. Так что это просто моя прихоть, мама о таком когда-то мечтала.
– Понимаю. Вот сегодня и пригодится.
– Ага.
Я помогаю Алу: из кухни приношу два бокала, кладу салфетки и приборы, а он пока ставит мясо на гриль. Потом достает из холодильника нарезку из сыров с виноградом и чашечкой меда, а еще приносит тарелку с крекерами и разными орехами.
– И это еще не все, – усмехается он.
– Ты с ума сошел? Ты думаешь, я так много ем?
– Я просто не знал, что ты больше любишь и вообще какой кухне отдаешь предпочтение, поэтому и набрал всего.
Он достает из холодильника специальную тройную тарелку с разноцветными соусами.
Я беру крекер и с нетерпением произношу:
– Ну давай, презентуй, я уже очень хочу попробовать.
– Эй, Анна, дай мне хоть минуточку, я даже вино не успел открыть. – Он достает из верхнего кухонного шкафа бутылку красного вина, разливает по бокалам и рассказывает с важным видом: – В этой тарелке у нас хумус со специями и кедровыми орешками, говорят, очень пикантно.
Я опускаю в хумус свой крекер и отправляю в рот.
– О-о-о, потрясающе, – восклицаю, еще жуя, и делаю глоток вина.
Он довольно улыбается.
– А теперь попробуй второй соус – это гуакамоле: свежая мякоть авокадо и розовых помидоров, кинза, сок лайма, перец чили и специи, – произносит Ал важнее прежнего.
Я опускаю следующий крекер в красивый зеленый соус и также отправляю в рот.
– Потрясающе, просто потрясающе. Обожаю остринку и кинзу. Ты волшебник! Ты точно не работаешь поваром?
Он тоже пробует свое творение.
– Да, очень даже ничего. Я старался.
Я млею от него, его заботы и приготовленной еды.
– Ну, давай выпьем за этот прекрасный вечер, – произносит он с набитым ртом, поднимая бокал.
– Спасибо тебе за все, Ал. За этот волшебный вечер, который ты для меня устроил.
Звон бокалов разносится по гостиной.
– Ну а теперь третий соус – ягодный, пикантный, сделанный с любовью.
– Очень похоже, – замечаю я, потому что этот соус ярко-красный, густой, с кусочками ягод.
И, зачерпнув очередным крекером, я кладу его в рот. Сладковато-острый вкус попадает на язык. Нежный, но при этом изысканный и многогранный. Я закрываю глаза от наслаждения.
– Это мой фаворит, он – само совершенство, – говорю я, смакуя его во рту.
И только потом, открыв глаза, вижу, как Ал, не отрываясь, смотрит на меня.
– Что? Я измазалась? – спрашиваю я, широко улыбаясь.
– Нет, просто я не видел ничего прекраснее, чем твое лицо, когда ты ешь.
– Ну хватит, ты меня смущаешь, – наигранно жалобным голосом произношу я.
– Ладно, постараюсь не смущать.
Он огибает стол и подходит ко мне. Смотрит прямо в мои распахнутые глаза, притягивает меня к себе и впивается в горящие губы. Это самое превосходное сочетание на свете – его губ, моих губ и островатого ягодного соуса. Все кружится в голове, словно я падаю в небо, в звездное, ясное небо. Я запускаю ладони в его волосы, мягкие и податливые, приоткрываю рот, пуская его в себя, и мы сливаемся в едином, всепоглощающем поцелуе. Не знаю, как было у вас, но это мой первый настоящий поцелуй, полный любви и страсти. Поцелуй, от которого наши тела искрятся и источают все двести двадцать вольт, а то и больше. Я могу жалеть о многом, что не успела сделать в своей жизни, чего не успела ощутить или сказать. Но только в эту секунду, безропотно, безусловно отдаваясь другому человеку, понимаю, чего бы лишилась, не будь у меня этого второго шанса. За свою короткую жизнь я не успела узнать ни страсти, ни любви, ни даже настоящего поцелуя. И теперь, здесь и сейчас, в теле другой девушки, ловлю эти мгновения, впитывая их в себя, как цветок наслаждается живительной влагой дождя.
Он прерывает поцелуй первым и делает небольшой шаг в сторону.
– Все хорошо? – спрашивает, как-то смущаясь.
– Да, – отвечаю я, теребя салфетку в руке.
«Надо успокоиться. И положить эту салфетку на стол. И вообще, зачем она в моей руке?» – думаю я, пытаясь остыть и отвлечься. Альберт словно слышит мои мысли – аккуратно вытаскивает салфетку из моих пальцев, кладет на стол и прижимается губами к моей руке.
«Откуда, откуда эта безграничная нежность?» – задыхаясь от странного ощущения с замиранием сердца думаю я, наблюдая, как губы Альберта прикасаются к каждому сантиметру моей кожи. Я не знаю (или знаю), к чему это все ведет. И тогда-то страх, в такой неподходящий момент, пробирается в мысли.