Когда Ал возвращается на диван, я просто прикасаюсь к его лицу и, не сдерживая желания, впиваюсь в его губы. Сначала он немного теряется, но спустя пару секунд растворяется в этом поцелуе. Его руки сжимают меня, губы жадно исследуют. Спустя десятки поцелуев Ал встает и притягивает меня к себе, поднимая с дивана. И тут я останавливаю его, прижимаюсь к нему всем телом и говорю:
– У меня еще никогда такого не было.
– У меня тоже.
Я застываю на месте, не понимая: то ли смысл моих слов не дошел до него, то ли одни и те же слова имеют для нас разное значение. Увидев, что я замерла, он внимательно смотрит на меня сверху, пытаясь понять, прочитать мои мысли.
– У тебя тоже не было секса? – спрашиваю я, робея.
– Что? – Его лоб рассекают напряженные складки, губы чуть приоткрываются, а черные ресницы резко взлетают вверх, раскрывая пронзительные карие глаза, и тут он заливается смехом, подхватывает меня на руки и кружит по комнате. Я не понимаю, чем вызвана такая реакция, но обнимаю его за шею и поддаюсь этому кружению, этому вихрю веселья.
Потом он возвращает меня на пол, берет мое лицо в свои руки и еще раз уверенно, но так нежно целует в припухшие губы.
– У меня был секс, Анна, я имел в виду, что никогда не чувствовал ни к кому ничего похожего на то, что переполняет меня сейчас. Я думаю о тебе постоянно. Когда ты рядом, я растворяюсь в тебе и мечтаю, чтобы время остановилось. Когда я целую тебя, меня накрывает странный, обескураживающий туман. Ты как наркотик, как чувство эйфории. Да ладно, признаюсь, ты лучше, чем победа в суде по самому сложному делу, – смеется он.
– Да? – спрашиваю я, еще раз желая услышать все эти безумные, невозможные слова.
– Да, Анна, да! – говорит он с жадным надрывом. – И когда я понял смысл твоего вопроса… Ты даже не представляешь, что это для меня значит. Мне не верится, что нашел тебя, что ты существуешь, что я украл тебя у всего мира!
После чего он вновь подхватывает меня на руки и относит в свою спальню.
…Что происходило между нами, видели лишь звезды ночного неба, но я счастлива, что повзрослела с ним, доверилась тому самому – единственному и желанному мужчине.
Утром, когда я открываю глаза, на меня из окна светит теплое солнце, а в комнату пробивается запах кофе и поджаренного хлеба. Я принимаю душ, стараюсь справиться с обезумевшей после ночи прической – волосы никак не хотят принимать свой привычный вид – и надеваю его футболку, приготовленную для меня на тумбе около кровати. В этой мужской футболке я выгляжу удивительно хрупкой. Альберт заходит в комнату и останавливает взгляд на мне.
– Привет, как тебе? – спрашиваю я игриво.
– Не могу отвести глаз! Что ты со мной делаешь? – Он одним шагом преодолевает пространство между нами, и его губы накрывают мои. – Завтракать будешь? – интересуется невзначай Ал, отлипнув от меня.
– Конечно, еще спрашиваешь? – возмущаюсь я. – Только, наверное, лучше надеть платье?
– Да ну, ты же дома. Мне ты нравишься в моей футболке, – заявляет он, хитро улыбнувшись и подмигнув мне.
– Честно?
– Честное слово, могу положить руку на Конституцию, – смеется он.
– А надо бы на Библию.
И мы, взявшись за руки, идем на кухню. На столе стоят две тарелки с омлетом и тостами, мое любимое печенье, два круассана, фрукты, баночки с джемами, хлопья и йогурты.
– И что это? – спрашиваю я, уперев руки в боки.
– Я не знал, что ты ешь по утрам, – спокойно говорит он, пожимая плечами.
– Значит, ты заранее спланировал, что я останусь тут на ночь, раз накупил столько всего? Да? Признавайся! – шутливо допрашиваю его я, усаживаясь за стол.
– Признаюсь: я все спланировал.
– Вот так и доверяй мужчинам после этого.
Мы принимаемся за завтрак. Я такая голодная, такая довольная, настолько полная сил, что проглатываю омлет, тост, еще съедаю печенье и запиваю все это большой чашкой кофе.
– Спасибо, очень вкусно, ты мой спаситель и герой, – говорю я, возвращая чашку на стол. – Мне пора, но я бы хотела узнать все, что ты выяснил.
– Да, конечно, иди на диван, я сейчас приду, – отвечает он, убирая со стола, после чего присоединяется ко мне.
– Так, кто у нас остался? Иосиф Олд? – спрашивает он, рассматривая принесенные бумаги.
– Да, только он.
– Иосиф Олд, родился в 1937 году, тоже в Мэе и всю жизнь прожил тут. Был женат, в браке родился сын. В 1978 году развелся. Работал на физико-математическом факультете университета Мэя, потом в Политехническом государственном университете, получил должность профессора, занимался молекулярной инженерией. Создал множество научных трудов, написал сотни статей, принимал участие в огромном количестве научных съездов и конференций. Что касается его убийства, то до сих пор никаких зацепок у полиции нет. Я еще поспрашивал про дневник, но абсолютно никто ничего не знает о нем. Полиция обыскала его комнату и лес в округе, но ничего не нашла.
– Странно.
– А откуда ты знаешь о дневнике?
– Это уже не важно. Ладно, спасибо тебе, огромное спасибо, – говорю я и чмокаю его в щеку.
«Мне надо поехать в этот дом престарелых, может, смогу что-то сама выяснить, может, кто-то мне поможет».
– Не за что, то, что я смог узнать, – это малость. И, кстати, по поводу детектива.
– Да? – Я отвлекаюсь от своих мыслей и внимательно смотрю на него.
– В центральном отделении в отделе убийств работает Сергей Бэк, вот его фото, оно старое, но какое смог найти.
Я беру фотографию и смотрю на еще молодое лицо достаточно приятного мужчины. Это Бэк, только лет на десять моложе, не такой уставший, угрюмый, подозрительный.
– Да, это он. Точно он, – говорю вслух.
– Я выявил еще одно очень интересное совпадение. Когда Кир попался на краже в шестнадцать лет, в полицейском отделе города Нороф по работе с несовершеннолетними работал… Угадай кто?
– Кто?
– Сергей Бэк, который и стал его официальным воспитателем, а позже поручителем, когда Кир покинул приют. И примерно через год, как Сергей Бэк был переведен в центральное управление Мэя, в Мэй переехал и Кир.
– Даже так. Понятно, – задумчиво произношу я.
– Есть еще кое-что, – говорит он как-то осторожно. – Но я хочу, чтобы ты мне все рассказала сама. Не хочу, чтобы между нами были секреты. Понимаешь?
Ал замолкает и смотрит на меня.
– Мне ты можешь довериться, я не буду осуждать, выспрашивать, подвергать сомнению твои слова. Никогда. – Он берет мою левую руку и проводит большим пальцем по тонкой линии шрама.
– Я знаю. Знаю, – говорю я мягко. – Но все так запутанно. Я даже не подозреваю, с чего стоит начать и как все рассказать.
«Я бы очень хотела поделиться с тобой всем-всем. Что пережила, с чем столкнулась, всеми чувствами и эмоциями, через которые прошла в своих перемещениях. Только разве ты поверишь? Разве поймешь? Я не смогу привести факты. Да и зачем? Чтобы еще один человек на планете, уже настолько родной, такой близкий, страдал из-за меня? Или чтобы ты попытался меня спасти? Отправил бы к психотерапевту, который все равно не сможет помочь? Или жалел бы меня? Нет, никакой жалости, я заслуживаю большего». Я приняла решение – решение для него, не для себя. Я всегда делала выбор в пользу скорее других, нежели меня самой. Такой вот герой-спасатель. Жаль, что себя так и не смогла уберечь.
– Просто расскажи мне то, что можешь, то, на что готова, – продолжает спокойно Ал. – Я не хочу давить, у нас вся жизнь впереди. Но ты мне пообещаешь, что каждую нашу встречу будешь дарить мне частичку себя и открывать свои темные комнаты. Мы включим свет, и ты больше не будешь одна.
– Хорошо, – соглашаюсь я. Ерзаю на месте, пытаясь сесть удобнее, собираюсь с духом и… – Где-то год назад кое-что произошло, со мной что-то случилось. Но я ничего не помню. В этом и заключается вся проблема. Не помню тот день, тот период, не помню прошлого Анны Битрайд. Когда я очнулась в своей квартире, моя жизнь началась с чистого листа. Никаких воспоминаний, напоминаний о прошлом – ничего. Только паспорт и немного наличных. Я знала лишь свое имя и то, что существую. Попыталась доступными способами выяснить что-то о себе, не привлекая внимания, но не узнала ничего стоящего и оставила эти попытки. Чистый лист, стертая личность. Никто из прошлого не объявился – ни родные, ни друзья, ни просто знакомые – никто. И я пришла к мысли, что на этой планете совершенно одна, никому не нужна: просто есть, просто живу. Тогда я начала сначала. Устроилась в кафе, наладила жизнь и стала радоваться каждому дню, каждому утру, когда открываю глаза у себя в спальне. Но иногда в моей памяти возникают какие-то обрывки. Возможно, обрывки прошлого. Они складываются в имена и личности. Я должна знать, почему они, почему я помню их, помню их имена. Странно, да? Ты, наверное, думаешь, что я совсем того, что связался с девушкой-психом? Скажу сразу – я тебя не виню, это сложно принять, со мной всегда будет сложно… – Все это я говорю на одном дыхании. Да, это, конечно, не совсем правда, но и не совсем ложь. Стыдно ли мне? Возможно, но совсем немного. Каждый должен делать то, что ему по силам. И мне не по силам сказать ему правду про себя – Лину Маккольм, мне не по силам вывалить на него ведро всей этой информации про перемещения в других людей. А знаете почему? Потому что я сама до конца не верю в то, что происходит. Иногда кажется, что это просто сны, мои фантазии, выдумки. Если бы это было так, наверное, было бы намного проще. Но встреча с Элизой, с одной стороны, дала мне опору на пути к истине, однако с другой – убрала все возможные «но» и «а если». Больше я не могла лгать себе. Сказки, вымысел, сны – все оказалось реальностью. Моей и не только моей жизнью.
– Нет, Анна. Я не считаю тебя сумасшедшей. И прекрати решать за меня, с кем мне будет сложно, а с кем нет.
Я покорно киваю в ответ.
– Ты просто потерялась, запуталась, – продолжает он. – Человеческий разум – очень странная и сложная штука. И теперь мне стало легче, намного легче. Потому что иногда я не знал, как себя вести, не понимал, чего ждать и как реагировать. Я хочу быть рядом с тобой, хочу помочь, но до этого дня словно бился о сплошную стену. Спасибо, что показала мне дверь, что дала первый ключ, – говорит он абсолютно серьезно. После чего прижимает к себе и нежно целует в левый уголок губ. От его поцелуя по коже бегут легкие, воздушные мурашки, будоражащие тело и пробуждающие воспоминания. Затем Ал чуть отстраняется и смотрит мне в глаза. – Прости, но я не хочу, чтобы между нами были какие-то недосказанные слова, не хочу непонимания. Ты, скорее всего, разозлишься, что я лезу не в свое дело, что бегу вперед, не спросив разрешения. Но лучше так, чем если мы погрязнем в отговорках.