– Что ты хочешь этим сказать? – не понимая, о чем он, спрашиваю я.
– Когда я собирал информацию, узнал еще кое-что. Я ведь искал любые сведения, хотел понять связь между людьми в твоем списке.
– Да. И что ты узнал? – немного отстраненно, но с нетерпением уточняю я.
– Ты родилась в городе Нороф. И так же, как и Кир, была до восемнадцати лет в том же самом приюте. Он ненамного старше тебя, так что вы наверняка с ним знакомы.
Мое лицо кривится, но я быстро прячу эмоции.
– И что с того? – произношу я, пытаясь показать, что мне это безразлично, хотя, конечно же, мне не терпелось дослушать.
– Ну-у-у, – тянет он. – А потом вы, конечно с долей вероятности меньше одного процента, чисто случайно вместе оказываетесь в Мэе. А еще ты училась на архитектурном факультете.
– Что? Я училась на архитектурном?
– Да, я нашел тебя в списках студентов. Ты поступила три года назад, но спустя два года была отчислена, то есть год назад.
Его слова обухом бьют меня по голове. У меня и в мыслях не было проверить, узнать, училась ли где-то Анна, чем она занималась до того, как я заняла ее тело. Я просто обнулила ее жизнь и начала сначала. А могла бы продолжить учебу, могла бы…
– И как ты это узнал?
– Ну я же адвокат по очень спорным делам, если ты помнишь, – усмехается он. – Моя работа – находить лазейки и потайные ходы. У меня много полезных знакомых, в том числе в архивах, в полиции, среди компьютерных гениев и так далее. Всех и не перечислить.
– Да уж, опасный ты человек, Альберт, – говорю я удивленно, но с улыбкой. – Мне даже как-то не по себе стало.
– Это для тебя слишком?
– Да, как-то чересчур.
– Я не хотел, просто пытался помочь тебе и понять.
– И что, понял? – серьезно спрашиваю я.
– Нет.
– Я же сказала, что откроюсь и все расскажу, когда буду готова.
И тут в голове, заискрилась, как бенгальский огонь, мысль, что Альберт с удовольствием залез слишком глубоко в мою жизнь, в мои тайны, и вторгся в них так бесцеремонно, так нагло. Пусть даже с моего необдуманного позволения.
– Ты права, Анна, я не должен был лезть, не должен был искать…
Я резко встаю, не понимая, что вообще здесь делаю.
– Анна?! – Альберт подскакивает следом за мной.
Я иду в спальню и начинаю быстро собираться, натягивая на себя вещи, чувствуя его непонимающий, отрешенный взгляд. Но сейчас Ал не вселяет уверенность и не дарит уют, он словно обнажает всю меня. А я, наоборот, хочу одеться.
– Анна, послушай, я извинился, я правда не хотел.
– Ты просил довериться. Сказал, что хочешь, чтобы между нами не было секретов, а сам рылся в моем грязном белье. Зачем? Зачем тебе это? – закипаю я.
– Но ты же сама… – Он хочет продолжить, но обрывает себя на полуслове.
Не понимаю, почему так среагировала на его слова. Как какое-то мимолетное вмешательство со стороны Ала могло так на меня подействовать? Он всего лишь сделал то, что я просила, а меня это задело за живое. Я не понимаю, чего боюсь. То ли что он догадается, что со мной что-то не так. То ли его вопросов, на которые я не смогу ответить. А может, что он усомнится во мне, и я перестану быть в его глазах желанной. Наверное, да – скорее всего, испугалась, что потеряю его. И что я сделала? Сбежала. Просто оделась, схватила телефон и сбежала без оглядки, без объяснений, без сомнений. А он стоял и смотрел, как я ускользаю в очередной раз.
Вчера Альберт спрашивал, за что я ему досталась, имея в виду, что я счастье, награда, победа. Сегодня я бы задала тот же вопрос, только со смыслом, перевернутым на сто восемьдесят градусов. За что ему такое наказание, как я? В какой момент своей жизни он так согрешил?
Как добегаю до дома, не знаю, ноги сами меня несут. Останавливаюсь, только когда закрываю за собой дверь. Сбрасываю туфли, швыряю телефон на комод, стягиваю платье, хранящее его запах. Но продолжаю чувствовать этот запах на себе – на коже, на волосах, везде. Везде и повсюду пахнет его свежим мужским ароматом. Слезы отчаяния и самоуничтожения начинают течь по щекам.
– Что за жизнь? Что за жизнь, где я постоянно лгу, где я не я, где у меня нет ничего своего?! – спрашиваю я себя взахлеб, когда мои всхлипы прерывает телефонная трель.
Мне мало кто звонит, и это точно не Ал, потому что на его звонок я выбрала песню Леди Гаги и Брэдли Купера из фильма «Звезда родилась» [3]. Не знаю, почему у меня с ним ассоциируется эта грустная, пронизывающая мелодия. Может, голос Купера напоминает мне голос Ала, может, дело в схожей манере произносить слова, а может, эта композиция играла, когда я думала о нем.
Сейчас же комнату разрывает противный рингтон.
Я беру мобильник и смотрю на экран. Странный незнакомый номер.
– Алло? – произношу неуверенно.
– Тюрьма строгого режима города Мэя. Примете звонок от осужденного Кира Джонсона?
Рука чуть вздрагивает, тело сжимается, движение в легких на долю секунды останавливается, и я отвечаю:
– Да.
Из трубки раздается сигнал, после чего звучит хриплый мужской голос, словно из другой вселенной – далекий, приглушенный, бесцветный:
– Привет.
– Привет, – отвечаю, не зная, что еще сказать.
– Я так рад тебя слышать, – произносит он, и я слышу, как жизнь в нем замирает после каждого слова.
– Это хорошо, – вырывается у меня вдруг.
– У нас мало времени. Я получил твое письмо, и если ты все еще хочешь со мной поговорить, то приходи в любое время для посещений. Ближайшие двадцать четыре года я никуда не денусь, – говорит Кир и, как мне кажется, пытается улыбнуться.
– Я приду, – отвечаю скупо.
Связь разъединяется, а я так и остаюсь стоять с телефоном в руке.
Глава 23
Ты – мое течение, мой подгоняющий ветер, мой кислород. Знаешь, все, что было «до», – всего лишь пролетевшие мгновения жизни, ты же – ее вечность.
Открываю глаза и вижу не свои шторы и не свои, а морщинистые руки.
«Какое сегодня число?»
Корячась и кривясь от неприятных ощущений, я поднимаюсь с кровати, беру трость и ковыляю в уборную прямо в пижаме. Проделав все необходимые процедуры, иду к соседу и стучу в дверь.
– Леопольд, ты уже встал?
– Заходи, – кряхтит он из-за стены.
Вхожу в комнату и закрываю за собой дверь.
– Ты чего? – встревоженно спрашивает он, оглядывая меня с головы до ног.
– Какое число?
– Что?
– Какое число? – говорю я громче.
– Ничего не слышу.
Я ковыляю ближе к нему и кричу в самое ухо:
– Число какое?
– А, обожди. – Он берет с тумбы какой-то предмет и надевает на ухо. – Что ты спрашивал?
– Ты издеваешься? Число сегодня какое? – почти кричу я.
– Ёся, не кричи так. Я же уже в аппарате, думал, послышалось. Число, следующее за двадцать третьим апреля.
– То есть двадцать четвертое апреля?
– Ну да. А что?
– Ничего. Послушай, а у меня были какие-то планы на двадцать восьмое?
Леопольд задорно смеется, встает и дружески похлопывает меня по плечу.
– Ёся, какие у нас тут могут быть планы?
– Ну, может, я куда-то собирался – в город или встретиться с кем?
– Это лучше у тебя спросить, куда это ты собрался двадцать восьмого числа. – И он хмыкает, словно услышал полнейший бред.
– Ладно, спасибо.
– Да не за что, заходи, если что. Можешь каждое утро спрашивать у меня, какой сегодня день.
Возвращаюсь в комнату. Леопольд заглядывает ко мне и интересуется, все ли в порядке, но я только хмуро отмахиваюсь от него. Хочу нагнуться к комоду, но не могу – суставы совсем заржавели. Надо позвать медсестру, пусть поможет.
Сажусь на кровать, беру в руки трубку стационарного телефона и вижу, как из-под подушки торчит корешок тетради. Аккуратно достаю, в ней заложена ручка.
«Именно так, под подушкой куда удобнее, мистер Олд. Вы просто супер. Люблю вас, честно!»
Прижимаю тетрадь к дряблой коже на груди, словно родную. Чувствую ее тепло и затертую гладкость. Провожу по ней рукой. Сегодня я буду жить вместе с ним. Ведь в ней его жизнь и его любовь, а может, и ответы на мои вопросы.
Тетрадь мистера Олда
Часть 5
«…Наверное, вам кажется, что слишком подробно, а может, и слишком приторно-сладко я описываю свои чувства и воспоминания. Но я стар, очень стар. И пусть в чем-то они утрированно прекрасны, но мне хочется думать, что так оно и было. Я помню ту поездку именно так. Поэтому, если вы читаете мой дневник, сразу признаюсь, что не могу рассказывать отстраненно, быть просто наблюдателем, беспристрастно излагать события. Я хочу описать чувства – они важнее всего. Только их ты помнишь, лежа в кровати в комнатушке дома престарелых. Только они каждый день заставляют подниматься с постели и делать следующий шаг. Ради них я пишу это.
После проведенной с Астрид ночи я собрал свои вещи, переоделся и помчался на вокзал, вбежав в почти уезжающий поезд. Всю дорогу или дремал, или находился в каком-то вакууме. Я знал, что прошлого больше нет. Все изменилось. Я изменился. За эти три дня потерял все и нашел все, умноженное на бесконечность. Бессонная ночь давала о себе знать, но, как бы я ни хотел свалить свое состояние на этот факт, я не мог позволить себе эту ложь, принять за истину глупую фальшивую теорию.
Домой я добрался к вечеру. Поднялся на порог и застыл, уставившись на дверную ручку. Не мог заставить тело мне подчиняться, не мог заставить руки повернуть ее. Я не хотел переступать порог. Не знал, я просто не знал, что делать. Дверь распахнулась, и мне на руки с визгом запрыгнул мой сын, а у порога стояла Мари и улыбалась своей печальной, пронзительной улыбкой. Я прижал к себе сына, поцеловал в макушку, но, к моему разочарованию, не почувствовал и доли той любви и счастья, которые ощущал в присутствии Астрид. Посмотрел на розовые щеки, на светлые волосы и ясные глаза ребенка и ужаснулся. Я был холоден, как глыба льда в океане. Поставив его на пол, словно саквояж, натянуто улыбнулся и сказал, что папа слишком устал, после чего чмокнул в щеку Мари и пошел в ванную».