Я отрываюсь от чтения и закрываю дневник. Не могу поверить в его слова. «Как саквояж»? Он это серьезно? Внутри все сжимается. Именно от родителей мы ожидаем любви на протяжении всей жизни, любви вопреки всему. Я всем своим существом отвергаю слова мистера Олда. Должно быть, он описал временное помутнение рассудка. Выпиваю теплой воды и вновь открываю воспоминания.
«…Струи горячей воды смывали с меня дорогу, конференцию, разговоры с коллегами, десятки выкуренных сигарет и литры выпитого спиртного, но им было не под силу смыть с меня Астрид, ее запах, частички кожи и ее голос. Я переоделся в домашнее и пришел на кухню.
– Как все прошло, милый? – спросила Мари.
– Отлично, правда отлично. – Я натянуто улыбнулся.
– Точно? Ты какой-то странный… – не унималась она, пытаясь заглянуть мне в глаза.
– Просто устал. Слишком много бесед, информации и людей.
– Понятно. А мы тут скучали по тебе, – как всегда, с долей грусти произнесла она.
– Я тоже, – выплюнул я фальшь. Больше всего я ненавидел и не переносил лжи – и вот сам утонул в ней, как в гнусном, провонявшем болоте.
Дни потянулись один за другим. Но ни секунды, ни часы, ни недели не помогали мне забыть. Когда я закрыл за собой дверь в ее номер, то будто потерял что-то, потерял ключи от дома или от себя, от самой жизни. Потерял то, чего у меня никогда не было. Я потерял будущее, то, ради чего всегда жил, то, что считал реальным, то, о чем мечтал. Словно застрял в вакуумной комнате, в которой полно людей, предметов, событий, но нечем дышать. Нет того, чего не видишь, не чувствуешь, но без чего невозможно жить. И вот, когда я это увидел, нашел, когда алмаз из темной расщелины своим бликом на солнечном свете поманил меня, я промедлил, и расщелину завалили булыжники, да такие, что мне никогда, ни за что не будет по силам их сдвинуть. Я плохо спал ночами, аппетит меня покинул, как и желание двигаться. Мой организм угасал, он сам подписал себе смертный приговор, он чах без живительной воды по имени Астрид.
Спустя несколько невыносимых недель я взглянул на себя в зеркало и увидел постаревшего, осунувшегося, сутулого мужчину с безжизненными, потухшими глазами.
«Да какого черта я так себя веду? Я сам выбираю свою жизнь. И я хочу быть с ней», – сказал сам себе.
В тот же день я позвонил в лабораторию, где работала Астрид, и попросил соединить с ней. Мне дали номер отделения, и я тут же набрал его. Руки потели и шли мелкой дрожью, горло першило, ноги выстукивали чечетку, и вот из этого круглого аппарата зазвучал ее голос:
– Да?
– Астрид, это я, Иосиф, – прохрипел я и услышал громкий вздох и тишину. – Астрид, ты тут? – произнес чуть громче в агонии ожидания.
– Да, Иосиф, да, да, – с каждым словом ее голос наполнялся летним солнечным светом.
– Как ты? – зачем-то спросил я, просто не зная, что сказать.
– Я… я…
– Нет, не отвечай, иначе я брошусь на станцию и приеду к тебе.
– Что ты, что ты! Так же нельзя, – залепетала она.
Но я знал, что уголки ее губ чуть поднялись.
– Можно, можно, Астрид. Я так страдаю, я пуст, без тебя я пустая оболочка, пустой, безжизненный сосуд. – Я говорил, пытаясь вложить все чувства, что к ней испытываю, в бессмысленный набор слов.
– Ох, Иосиф, – только и ответила она.
– Послушай, я задам тебе всего один вопрос, и если твой ответ «да», то я сделаю все, что в моих силах. Я что-нибудь придумаю.
– Не задавай, – сказала она сразу. – Мой ответ «да».
– Ты даже не знаешь вопрос…
– Да, – снова выдохнула Астрид нежно, оборвав меня на полуслове.
– Тогда я позвоню завтра. Мне надо подумать. Хорошо?
– Давай через два дня. Если ты будешь звонить часто, могут что-то подумать, а ты знаешь, как…
– Хорошо, позвоню через день, – сказал я, уже предвкушая следующий разговор.
– Да.
– Астрид… – Я хотел сказать ей все, но она тут же прервала меня:
– Не надо, Иосиф, я все знаю. Я чувствую. Не надо слов. – И она повесила трубку.
Я взлетел до небес, воспарил так высоко, куда не надеялся добраться даже в самых смелых мечтах. Это была она, моя Астрид. Девушка, которая не любит лишних слов. Молчаливая, но прекрасная вселенная. Моя любовь.
Сказать, что с того дня мы только и делали, что летали в облаках и романтических грезах, гуляли по скверику, держась за руки, и ели мороженое, – значит, солгать о самой жизни. С того дня началась наша борьба за счастье. Я признался Мари, что собираюсь расторгнуть наш брак. Она, в силу своего характера, не устраивала сцен, а просто тихонько и горько плакала, тем самым еще сильнее заставляя меня страдать. Но я не жалуюсь, я это заслужил. Мари даже просила меня остаться ради сына, пообещав, что не будет препятствовать встречам, с кем бы там я ни желал. Но я так не мог. Не хотел. Для меня жизнь с Мари превратилась в тюрьму, из которой я рвался, как пойманный дикий конь, как птица, закрытая в клетке, не щадя себя, разбиваясь в кровь о металлические прутья. Я не чувствовал жалости, раскаяния, я был гоним жаждой любви и свободы. Сметал все преграды, не думая о последствиях. Я вытащил наружу свой эгоизм и, словно флагом, размахивал им, расчищая себе путь. Мои друзья, кроме Сержа и еще двоих, отвернулись от меня, сообщив, что я нарушаю правила приличия и иду против устоев общества. С работы мне тоже пришлось уйти, поскольку руководство не устраивало мое «аморальное» поведение и тот пример, который подаю студентам. Все и всё были против нас. Мы стали изгоями, преступниками, сластолюбивыми и извращенными, бесчувственными созданиями.
А ведь все было совсем наоборот, мы лишь обрели сильное чувство и не захотели его прятать, не хотели и не могли его скрывать. Не могли по своей открытой и чувственной натуре. Мы не могли предавать себя и других изо дня в день, пока этот червь не выел бы в наших сердцах огромные дыры, сплошные пустоты».
Тетрадь мистера Олда
Часть 6
«Сейчас я все чаще стал выпадать из реальности – не помню, как провел тот или иной день. Раньше такое бывало, но не так часто. А сейчас это повторяется. Поэтому изложу оставшиеся события своей жизни менее детально. Вздохнули с облегчением? Надеюсь, что моя история не заставила вас скучать или, того хуже, зевать во весь рот. Ладно, я больше не буду описывать все, что происходило, в деталях, а только крупными мазками и только то, что имеет значение. Я должен успеть закончить свой дневник. Чувствую: что-то должно случиться. Но вернемся в воспоминания.
Астрид пришлось хуже меня, ведь она женщина, она зависит от мужа, она его часть. А часть не имеет права бастовать, не имеет права отделяться по своей воле. Поэтому в кульминационной точке нашей борьбы она просто собрала самое необходимое и села в поезд по направлению к городу Мэю.
Спустя несколько месяцев после нашего знакомства мы встретились на центральной площади с чемоданами в руках, истощенные донельзя, но счастливые до звезд. Мы начинали с чистого листа, с нуля, с начала координат. Больше для нас не существовало прошлого. Существовало только «сегодня».
Астрид была удивительной женщиной. Она была другой – со своими желаниями, смелыми мыслями и совершенно иными взглядами на жизнь. Представляете, она никогда не разрешала мне признаваться ей в любви. Сейчас я улыбаюсь, вспоминая ее упреки, когда пытался сказать ей эти слова. Она говорила, что и так знает, что я чувствую, и не нуждается в признаниях, которые я когда-то мог адресовать другим. Ох и дерзкая она бывала временами. Сама она тоже никогда не произносила слов любви. Говорила только: «Иосиф, ты же ученый, ищи ответы в прикосновениях, в нотках голоса или в глазах», после чего подходила, обвивала меня руками и нежно целовала в губы.
Мы прожили с ней всю жизнь. Скажу так: всю вторую часть моей жизни только она была на горизонте, была маяком, моим островом счастья. При этом мы так и не узаконили наши отношения. Вначале я настаивал, говорил, что так принято. А она отвечала, что принято заключать брак только единожды. И мы эту попытку уже использовали. Я не умел с ней спорить и не любил. В силу своих чувств не мог противостоять что-либо ее логике, мыслям, принципам, не находил верные аргументы и отступал. Почему бы и нет, это же не поле битвы.
Однажды в рождественскую ночь, сидя у камина с бокалом шампанского, я смотрел на огонь, на его красоту, языки, струящиеся среди каменных стен, на мирно потрескивающие поленья. Я повернулся к Астрид, посмотрел на ее тронутые проседью волосы, на морщинки, изменившие лицо. Взял ее руки, которые начали преображаться под влиянием артрита, поцеловал каждый сустав, каждую подушечку пальцев.
– Знаешь, Астрид, то, что сейчас скажу, я никому и никогда не говорил.
Она, нежно улыбаясь, погладила меня по лицу.
– Астрид, ты моя планета, моя Вселенная, мой Млечный Путь и мое созвездие. Ты грозовое облако, принесшее долгожданный дождь, который оживил росток, появившийся из безжизненной земли. Ты – мое течение, мой подгоняющий ветер, мой кислород. Знаешь, все, что было «до», – всего лишь пролетевшие мгновения жизни, ты же – ее вечность. Ты ее будущее.
Каждое мгновение, проведенное с ней после нашей судьбоносной встречи, я был счастлив, наполнен жизненной энергией, наполнен Астрид. Да, конечно, были и ссоры, и обиды, и непонимание. Мы прошли через многое, очень многое. И какие бы беды нас ни настигали, мы всегда верили в будущее. И, знаете, у меня никогда, даже на долю секунды, не возникала мысль, что я сделал неправильный выбор, что ошибся, что нахожусь не на своем месте, что несчастен. Даже когда Астрид не стало, она настолько заполнила меня собой, что я отпустил ее телесную оболочку, зная: она теперь живет во мне, внутри меня, она – моя вечность, душа из книги «Гостья» [4] (видимо, я читаю слишком много современных книг, которые кто-то тайком поставляет в дом престарелых). И в любой момент, когда я почувствую грусть или мне в этом мире станет одиноко, я загляну внутрь себя и увижу ее медовые глаза, услышу ее тихий смех или почувствую тишину, которая была между нами.