– Это все не важно, – отмахиваюсь я от его вопросов. – Я должна вспомнить, понимаешь? Я хочу вспомнить!
– Нет, – резко отвечает он. – Это уже случилось, я взял всю вину на себя. Я осужден на двадцать пять лет и отсижу положенный срок. Это ничего, слышишь? Я будто вернулся в приют. Свои порядки, законы, правила. – Он пытается улыбнуться, но улыбка получается фальшивой.
– Но я должна…
– Нет, ты слышишь меня? Я сказал, нет. Я хочу, чтобы ты жила дальше. Жила нормальной жизнью. Ты всегда сможешь приходить ко мне, если захочешь увидеть, – грустно, но бескомпромиссно произносит он, словно озвучивает приговор.
– Я должна знать! Что произошло, что я сделала? Почему я сделала это? – бешено, визгливо забрасываю его вопросами. – Черт возьми, мне нужна правда о том вечере, я так больше не могу!
Он ударяет кулаком о стол, я вздрагиваю. Охрана бросает на нас предупреждающие взгляды.
– Ты уверена, что хочешь знать? – хрипит Кир.
Я киваю. Ладони потеют, тело покрывается мелкими мурашками, в животе все скручивает, а я замираю в ожидании правды.
Он сдается, сжимает в руке трубку так, что его стертые костяшки пальцев превращаются в мел, и тихо произносит:
– В тот вечер ты позвонила мне. Ты рыдала, захлебывалась, задыхалась. Слов было почти не разобрать. Я пытался понять, что ты говоришь, но это казалось почти невозможным. А твой плач рвал сердце. Из всего сказанного я понял только, что что-то случилось, и решил, что кто-то тебя обидел. Меня накрыла ярость, дикий гнев, это затмило мой разум. Как только расслышал слова «театральный зал» и «университет», рванул туда. Я не знаю, что произошло в тот вечер, – Кир мотает головой и упирается лбом в свободную ладонь, словно голова весит целую тонну и у него нет сил держать ее, – но когда я вошел в темный зал и пробрался к небольшому кусочку света, то увидел…
Он замолкает, словно все еще не уверен, стоит ли произносить эти слова вслух. Или, может, набирается мужества, а потом сквозь зубы добавляет:
– Ты сидела на коленях и раскачивалась около ее тела. – Он произносит каждое слово отдельно, словно они режут ему язык. – Твоя губа была разбита, из носа на белую футболку стекала тонкая струйка крови, на лбу выросла большая шишка. А твой взгляд… Он был стеклянным, безжизненным, почти мертвым. Я закрыл рот рукой, чтобы не закричать. Ты не говорила, а мычала себе под нос, что виновата во всем случившемся. Я сел на колени рядом с вами, посмотрел на нее. Она была такая бледная, а под ее головой растеклась черная лужа крови. Я взял ее за плечо, хотел разбудить, встряхнуть, чтобы она очнулась. Но она прямо у меня на глазах перестала дышать, и тогда я все понял.
Я мотаю головой, отрицая все это. Я хотела знать правду, и теперь она вошла в сердце острием предательства и горечи. Я чувствую волну дрожи, зубы начинают стучать, я сжимаю кулак свободной руки и впиваюсь ногтями в ладонь. Делаю глубокий вдох, потом глубокий выдох, еще вдох и снова выдох. Я хочу стереть эту картину, которая возникла перед глазами. Уши заложило, но откуда-то издалека, с другой планеты, до меня все так же доносится его голос:
– Я пытался привести тебя в чувство, узнать, что случилось, но ты не реагировала. Я резко и грубо встряхнул тебя и сказал, чтобы ты убиралась. Ты мотала головой, но у меня не было выхода. Я огляделся: вокруг была сплошная темнота, только силуэты ровных рядов кресел и безмолвная сцена с огромным полотном занавеса. Я с силой сжал твою руку, дотащил тебя до двери и выглянул. Везде было темно и тихо, только издалека доносились звуки хоккейного матча, который я тоже собирался смотреть в этот вечер по телику. Мы тихо вышли из зала, ты показала в другую сторону от главного входа, и мы быстро дошли до аварийного выхода. Я вскрыл замок в двери складным ножом и вытолкнул тебя на улицу. Ты уцепилась за мою руку, тянула за собой. Я хотел шагнуть к тебе, а потом меня пронзила мысль, что если я не вернусь, то тебя посадят за убийство. У тебя текла кровь, там были твои следы, кто-то мог видеть, как ты входила туда. Времени рассуждать у меня не было. Я знал, что ты не выживешь в тюрьме, знал, что никогда себе этого не прощу.
Я в упор смотрю на него и не могу пошевелиться.
– Я собрался с духом и вернулся в зал. Около первого ряда увидел открытую бутылку вина. Механически стянул футболку и протер ею бутылку, решив не забирать, чтобы копы пошли по ложному следу. Сделал несколько шагов. Электрическая свеча все так же горела рядом с ее телом, отбрасывая на ее бледную кожу желтый свет. Я наклонился и вытер футболкой сначала свечу, а затем капли крови, попавшие на пол. Потом заметил твои туфли, которые стояли у сцены, забрал их и проделал тот же маршрут до улицы, где выкинул все в сточный слив. Можно было сбежать, но я должен был проверить, не было ли там еще чего. Вернулся к залу, уже хотел открыть дверь и тут услышал голос сторожа.
Между нами повисает тишина.
– Зачем я это сделала? – выдавливаю я.
– Не знаю. Я до сих пор в это не верю. Думал, что ты мне когда-нибудь расскажешь. Но я не видел тебя с того самого вечера. Я никогда бы не поверил, что ты на такое способна, но я видел тебя рядом с ней. У меня не было выбора, я должен был тебя защитить. Понимаешь? Ты бы не выдержала всего этого.
– Зачем? – еще раз глухо повторяю я.
– Я не знаю. Может, это была случайность или несчастный случай. Может, вы поругались.
– Я ее не знала. Что я делала в том зале?
Он хочет что-то сказать, но его прерывает голос из громкоговорителя, который извещает, что время посещений подошло к концу и всем посетителям пора уходить. Высокий охранник подходит к Киру и поднимает его. Я не могу пошевелиться, его слова пригвоздили меня к этому стулу, они отняли все мои силы, все мои чувства. Кто-то поднимает меня и уводит из комнаты. Ноги не слушаются, я висну на охраннике, который с руганью тащит меня обратно по коридору и выставляет за дверь. Сделав несколько неровных шагов, я спускаюсь по лестнице, опираясь на перила этого мрачного места, и, закрыв глаза, начинаю реветь.
Глава 27
И что мне теперь делать?
Я бреду до ближайшего сквера и сажусь на лавочку. Мысли рвут меня изнутри. Я не могу поверить в то, что это сделала Анна. Да, я не знала ее при жизни, но я знала себя. Что могло произойти между нами, двумя незнакомыми друг с другом девушками? Зачем ей было делать это? Хотя Кир мог мне просто соврать, зная, что я ничего не помню. Складная получилась версия. Мне нужна информация, детали – и срочно.
Достаю телефон и набираю детектива.
– Да? – звучит надменный и как всегда недовольный голос.
– Здравствуйте, это Анна.
– Ты у меня записана, – обрывает он без всякого такта.
Я закрываю глаза, успокаивая возмущение.
– Хорошо, – только и выдавливаю я.
– Как сходила к Киру, что узнала? Он, наверное, все-все тебе рассказал, да? – в свойственной ему ехидной манере спрашивает Бэк.
– Сходила. Он ничего не рассказал, – вру я. Если скажу правду он с радостью упрячет меня за решетку за мою же смерть. – Но… не хочу говорить об этом по телефону. У вас будет время, если я подъеду?
– Хорошо, приезжай в участок.
– Ладно.
– Приедешь, скажи, что ко мне, я предупрежу на проходной, и тебя пропустят, – сухо говорит он и вешает трубку, не дождавшись моего ответа.
Я кидаю телефон в рюкзак и плетусь к остановке. Через полтора часа уже вхожу в здание Центрального управления полиции Мэя. При входе меня всю досматривают, проверяют рюкзак, прощупывают карманы. Потом я подхожу к стойке информации и говорю, что мне нужно к Сергею Бэку. Мне выдают временный пропуск и сообщают, что детектив сидит на третьем этаже в кабинете № 304. Поднявшись по лестнице, я оказываюсь в длинном коридоре с однотипными темными дверьми. Вот и его кабинет. Я стучу и вхожу в небольшую квадратную комнату, где с трудом размещаются четыре стола.
– Проходи, – говорит Сергей, что-то усердно печатая. Он кивает в сторону стула рядом с собой. – Располагайся, я сейчас освобожусь.
Столы завалены папками и бумагами, но других людей здесь нет.
– Все на выезде, – сообщает он, увидев, как я осматриваюсь.
Устраиваюсь на неудобном, жестком стуле напротив него, рюкзак держу в руках, поскольку ставить его на пол не хочется, а места для него нет.
– Ну что, как он? – спрашивает Бэк, не отрываясь от монитора.
– Хорошо, – отвечаю я в ожидании своей очереди на его внимание.
– Ты думаешь, ему в тюрьме хорошо? – Он отрывается от компьютера и смотрит на меня сверлящим взглядом.
– Нет-нет, я так не думаю, не то хотела сказать, – запинаюсь я, подбирая слова.
– Зачем приехала? – спрашивает он напористо.
– Расскажите мне.
– Еще чего, – хмыкает Бэк, в очередной раз прерывая мою речь. – Что это я должен тебе рассказывать?
Я пропускаю его вопрос, затем еще один надменный смешок и только потом продолжаю:
– Расскажите мне о деле. Почему вы считаете, что Кир не убивал?
– А сама как думаешь? – Бэк прекращает печатать, складывает руки на груди, откидывается на спинку кресла и внимательно смотрит мне в глаза.
– Да ничего я не думаю. Не знаю, что думать, черт возьми. Вы понимаете, я ничего не знаю. Я не помню тот день.
Он внимательно смотрит на меня, качаясь на стуле, потом встает и выходит из кабинета. Его поведение бесит, выводит из равновесия, хочется сорваться с места и помчаться домой. Но лучше выдержать его отношение сегодня, чем мучиться мыслями и возвращаться к идее увидеть или услышать его еще раз.
Через несколько минут он возвращается с чашкой кофе. Мне он, само собой, ничего предлагать и не думает. Ну и ладно. Хотя я очень устала, веки набухли от пролитых слез, во рту пересохло, сейчас я была бы рада и глотку воды.
Он садится на свой стул, отхлебывает кофе.
– С чего мне начать, раз ты ничего не помнишь? – усмехаясь, спрашивает он, но как-то мягче, чем обычно. Резь в голосе погасла, словно Бэк выключил какой-то внутренний стоп-сигнал.