Но о чем рассказывать? Я бросил бриться. Я сижу тут с блокнотом на коленях и пытаюсь вообразить, как жили Свободные Люди до прибытия человеков с Земли. В холмах жизнь нелегка, никто бы не стал тут селиться, если бы нашлась земля получше. Может быть, в горах – Темпоралии, так они зовутся – действительно лучше. Но у меня пока нет способов это узнать. Уж конечно, низкие холмы, которые мы прошли, лучше приспособлены для жизни, и даже болота. Почему тогда Свободные забирались в горы – они наверняка так поступали, если верить старым преданиям? Бывали они здесь или нет? Направляются ли они сюда прямо сейчас? Я думаю, что да. Но это уже другая история.
Если они и появлялись здесь, то, по всей видимости, нечасто. В преданиях всегда говорится о людях гор (Свободных) и Мокрушниках, обитателях заболоченных лугов. Если правда то, что сообщается в преданиях, – что болотники умели говорить, – то выходит, что они всегда называли Свободных «народом холмов». Но только они одни. В этих холмах, полагаю, так безлюдно, как никогда не бывает в топях; мертвецов тут нет. Ну или от силы несколько.
А болотники? Почему они сюда не пришли?
Надо сначала рассказать про них, потому что в этой области известно больше. Мы знаем, что они охотно ели мясо, иногда говорится даже, что они пожирали тела принесенных в жертву, причем в этом участвовали и неверующие. Обитая в топях, они, как я уже говорил, должны были питаться корнями соленых тростников, рыбой и водоплавающей дичью. Несомненно, время от времени, изголодавшись по мясу, они покидали свои болота и отправлялись в низкие зеленые холмы, что высятся над топями, на охоту. Рыбаки и ловцы водоплавающей дичи не умеют хорошо охотиться. Тогда они появлялись здесь, в этих самых холмах (сколько их было? Десять, двадцать, тридцать?), чтобы поймать жертв для реки. Я так и вижу, как они крадутся: один за другим, коренастые, коротконогие, с кривыми утиными ступнями, белокожие. Десять, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать. Свободные охотятся куда лучше, дерутся, без сомнения, тоже, потому что у них длинные ноги и узкие ступни, но жить так скученно они не могут – им просто не хватит пищи, и они умрут с голоду. Вероятно, вместе могут одновременно прокормиться не более десяти человек, считая женщин и детей; из них не более трех или четырех боеспособных мужчин. Как же много их было угнано из этого пустынного скалистого края к Часовому Стеклу, Обсерватории и Реке. Как много? А сколько длилась человеческая первобытная история на Матери-Земле? Миллион лет? Некоторые утверждают, что десять миллионов. (Кости моих отцов.)
ПОЗЖЕ. Планета-сестра – королева ночного небосвода, ее синий свет льется на эту страницу и освещает ее полностью, кроме того места, куда падают тени от ручки и пальцев. Она наполовину ущербна, и на открытом моему взору участке я вижу Руку, что тянется в море. Там же должен быть и Порт-Мимизон, вон та маленькая искра в месте, где большой палец отходит от ладони. Я слышал, что это худший город в обоих мирах.
ПОЗЖЕ. На миг мне показалось, что моя кошка [124] скользит во тьме, как тень, и я задумался, не может ли быть так, что она осталась жива. Но это невозможно, я же сломал ей шею. За день до того, как я отыскал погребальную пещеру для мальчишки, она принесла мне маленького зверька и положила у моих ног. Я сказал, что она хорошая кошка и может съесть его сама, но она ответила только:
– Мой хозяин, Маркиз Карабас, передает тебе привет[125].
И снова исчезла.
У маленького зверька были пятнистая мордочка и круглые ушки, а зубы – ровные, острые, крепкие, как у человека, и он улыбался мне в агонии.
ПОЗЖЕ. В свете планеты-сестры я обшаривал скалы в поисках древних орудий – эолитов [126]. Я не нашел ни одного.
6 июня. Сегодня мы шли весь день, как настоящие исследователи. По правую руку от меня река с ревом прорывается через каменные стены; над нашими головами вздымается синяя стена гор. Я собираюсь подниматься по реке и дальше в горы. Я знаю, что она берет исток в самом их сердце.
7 июня. Сегодня со скалы прямо перед нами упал небольшой камень. Я уверен, что его сбросило небольшое животное, но я не заметил какое. Поскольку я уже давно не стрелял дичи, то полагаю, что нас никто не преследует. Ловчие сети мои теперь расхищают редко, а когда это все-таки происходит, я замечаю рядом с западней следы огненных лис. Как странно я для них выгляжу, да и мулы наверняка тоже. На мне ничего нет, кроме ботинок – их пришлось оставить, чтобы можно было идти по камням, – но мулы их, наверное, пугают.
МНОГО ПОЗЖЕ. Я не знаю, сколько сейчас времени. Думаю, что основательно за полночь. Планета-сестра стоит низко над западным горизонтом, но все еще светит достаточно ярко, чтобы я видел далеко – просматривается вся долина реки, и великие горные пики впереди купаются в ее синем свете.
Я не говорю просто «Позже», хотя оставлял этот блокнот только на пару секунд, чтобы собрать немного веток и жухлой травы для костра. Это первый мой огонь за несколько дней; я вылез из спального мешка и озяб, а спать мне больше не хочется. Мне привиделось, что обнаженные люди столпились вокруг меня, пока я спал. Дети, извращенные, скрюченные Дети Тени – не дети и не мужчины, – а еще высокая девушка; ее длинные прямые волосы нависают над самым моим лицом, когда она склоняется надо мной.
На этом записи в блокноте, переплетенном в холстину, обрывались. Офицер закрыл его, отложил в сторонку, задумчиво постучал по жесткой обложке пальцами. Пока он читал, рассвело. Задув бледную свечу, он отодвинул кресло, встал и потянулся. В утреннем воздухе уже висела влажная жара. Через распахнутую дверь он увидел, что раб, дежуривший снаружи, оставил пост под лихорадковым деревом и, без сомнения, отсыпается где-нибудь в укромном уголке. Мгновение офицер взвешивал мысль поискать его и разбудить хорошей оплеухой, но потом развернулся к столу, вытащил из бумаг сопроводительное письмо, прибывшее вместе с папкой, и, не садясь, прочел его вторично. Дата на письме отстояла от нынешней почти на год.
Сир, отправляемые мной Вам документы имеют касательство к делу узника #143, который в настоящее время заключен под стражу на их основании и утверждает, что он гражданин Земли. Заключенный, в чьем паспорте (предположительно поддельном) засвидетельствована личность Джона В. Марша, доктора философии, прибыл сюда 2 апреля с. г. и был арестован 5 июня с. г. по подозрению в причастности к убийству шпиона-информатора Бюро Всеобщего Надзора класса АА, имевшему место в этом городе. Сын вышеозначенного человека также обвиняется в причастности к преступлению; в то же время анализ прилагаемых документов дает веские основания полагать, что #143 может быть агентом правящей хунты планеты-сестры. Но таково лишь мое личное мнение по этому вопросу.
Обращаю особое внимание на то обстоятельство, что демонстративная казнь агента Сент-Анн окажет превосходное воздействие на здешнее общественное мнение. С другой стороны, если мы согласимся с заверениями заключенного в том, что он в действительности выходец с планеты-матери, его освобождение, по крайней мере до тех пор, пока он не совершит новых преступлений, возымеет столь же благоприятный эффект. Местные жители, а в особенности интеллектуалы, были исключительно расположены к нему, когда он появился здесь под видом ученого с Земли.
– Мэтр…
Офицер поднял голову. Кассилья, зевая, стояла рядом и держала поднос на уровне его локтя. За ней топтался раб.
– Кофе, мэтр, – сказала она.
В ярком дневном свете он видел мелкие морщинки у нее под глазами. Девочка взрослеет. Жаль. Он принял предложенный ею кофе. Пока она переливала его в чашку, он спросил, сколько ей лет.
– Двадцать один год, мэтр.
Кофейник был серебряный, с характерными украшениями, указывавшими на его происхождение из дивизионного хозяйства: раб явно выпросил его на штабной кухне. В противном случае ему бы выдали более простой кофейник, какими пользовались в столовой для младшего офицерского состава.
– Тебе надо внимательнее следить за собой.
Кофе обжигал язык и был слегка приправлен ванилью. Он добавил в него изрядную порцию жирных сливок.
– Да, мэтр. Это все?
– Можешь идти. Теперь ты. – Он поманил раба. – Какой ближайший корабль отплывает в Порт-Мимизон?
– «Вечерняя звезда», мэтр. Завтра в час высокого прилива. Но она задержится в Холодном Устье, прежде чем достигнет Руки, а может, и на острова завернет – там торговые дела. Десмонд не выйдет в море раньше следующей недели, но доберется до Порт-Мимизона почти на месяц быстрее.
Офицер кивнул, пригубил кофе и вернулся к изучению письма.
Хотя определенные записи в личных бумагах заключенного кажутся нам весьма подозрительными, он до сих пор ни в чем не признался. Мы применяем обычную тактику с чередованием мягкого и сурового обхождений, чтобы добиться скорейшего надлома. Вскоре после того, как он был помещен в более удобную камеру, #47, заключенный с верхнего этажа, начал переговариваться с ним, выстукивая закодированные сообщения по трубе, проходящей через обе камеры. Как только заключенный откликнулся, мы заставили #47 (он политзаключенный и, как все наши доморощенные политические, рохля) воспроизвести нам содержание бесед. Он сделал это (см. папку #181). Проверка показала, что его записи точны, но темы разговоров нам показались не заслуживающими особого внимания. В соседней камере содержится неграмотная карманная воровка-рецидивистка; она тоже пыталась перестукиваться с заключенным, но ее кода он не понял и не стал ей отвечать.
Поскольку университет продолжает оказывать на нас известное давление, добиваясь для #143 свободы, мы были бы очень признательны, если бы Вы взяли на себя труд как-то распорядиться этим делом.