и получали увольнения на берег, и агитаторы не заставляли себя ждать. На кораблях возникали подпольные организации.
Первое выступление произошло преждевременно, по случайному и совершенно ничтожному поводу. 19 октября 1915 г. на линкоре «Гангут» грузили уголь, после этого полагалось готовить для матросов макароны. Но их не оказалось на складе, дали кашу. Команда взбунтовалась, арестовала офицеров, передала призыв остальным кораблям поднимать восстание. Но ее никто не поддержал, линкор заставили сдаться. При расследовании раскрыли, что на флоте действует сеть большевиков. На «Гангуте» арестовали 95 человек, на крейсере «Россия» — 16, в Кронштадте был захвачен «Главный судовой комитет РСДРП».
Но в судах заседали офицеры либеральных взглядов, жалели матросов, не хотели прослыть «палачами». Да и сам Николай II проявлял истинно христианское милосердие. К смертной казни приговорили лишь двоих руководителей, да и то царь помиловал, заменил казнь пожизненной каторгой. Другие получили разные сроки заключения или даже ссылки. А большинство арестованных и их пособников свели в штрафной батальон и отправили под Ригу, искупать вину. Но на фронте батальон отказался воевать, приказ об атаке не выполнил. Начал разлагать соседние части. Армейское командование потребовало срочно убрать его. А военное министерство во главе с Поливановым не нашло ничего лучше, как расформировать батальон. Матросов вернули на корабли.
А Парвус представил в Берлин очередные проекты — подорвать финансовую систему России, печатая фальшивые рубли. Это обвалит русскую валюту, вызовет возмущение населения России и выступления против правительства. На такую аферу Германия не пошла. Ее раскрытие грозило крупным скандалом в мировых банковских сферах, осложнениями с США и другими нейтральными странами. Но Парвус, вызванный в Берлин, вдобавок решил похвастаться, что у него уже действуют организации по всей России и он готовит «день Х» — всеобщую политическую стачку, способную перерасти в революцию.
Назвал и дату — 9 (22) января 1916 г., в годовщину Кровавого воскресенья. Начнутся забастовки, манифестации. Когда их станут разгонять, необходимо оказать сопротивление, чтобы пролилась кровь и всплеснулось ожесточение. Взрыв перекинется повсеместно, охватит железные дороги и приведет к параличу страны. В общем, точно так же, как в 1905 г. Решительность и конкретность Парвуса очень понравилась германскому руководству, ему выдали миллион рублей (по его подсчетам на каждого забастовщика требовалось полторы марки в день).
Стачка действительно началась. Забастовало 10 тыс. рабочих в Николаеве, их поддержали 45 тыс. в Петрограде. Волнения начались и по другим городам. Но далеко не такие многочисленные, как расписал Парвус. В целом по России бастовало около 100 тыс. человек, и в массовые беспорядки это не вылилось. Хотя германское командование тоже подготовилось ко «дню Х». Сосредоточило войска поближе к Петрограду, 22 января предприняло наступление под Двинском и Ригой. Однако забастовки никакого замешательства в армии не вызвали. Части Северного фронта генерала Плеве крепко потрепали немцев, нанесли им огромный урон. Эта неудача подорвала доверие германского правительства к Парвусу. Его сочли болтуном, заподозрили в воровстве части денег и перестали выделять их.
Но Ленин продолжал действовать. В апреле 1916 г. циммервальдисты провели вторую конференцию в местечке Кинталь недалеко от Берна. Делегатов было 43 человека от 8 государств. Что особенно интересно, на конференции присутствовали два германских офицера, хотя их участие нигде не афишировалось. А Ленин добился новых успехов, его «Циммервальдская левая» выросла, по ряду вопросов за ее предложения голосовала половина делегатов. В резолюциях конференции содержались призывы «обратить оружие против общего врага — капиталистических правительств», брать курс на «завоевание власти рабочим классом». В России подобные лозунги опять распространялись не только большевиками, но и меньшевиками, эсерами, Рабочими группами ВПК.
А фабриканты и либералы поддерживали с революционерами отличные контакты. Земгор и ВПК добились, чтобы их сотрудники освобождались от призывов в армию, чтобы в их дела не лезли чиновники и полиция. В результате они превращались в прибежище дезертиров, жулья, агитаторов. Например, на Западном фронте под «крышей» Земгора устроился целый ряд видных большевиков: Фрунзе, Мясников, Кривошеин, Могилевский, Фомин.
Стоит отметить, что другие воюющие государства весьма жестко поддерживали порядок в своих тылах. Франция ввела диктатуру тыла, ее рабочие приравнивались к военнослужащим и обязаны были подчиняться военной дисциплине. Для подозрительных допускались превентивные аресты, без всякого обвинения. Англия приняла «Закон о защите королевства» и «Закон об обороне Индии», упразднившие все «свободы». Устанавливалась строжайшая цензура, государственный контроль за транспортом, заводами, допускалась конфискация любой собственности, запрещались стачки, учреждались трибуналы, приговоры которых не подлежали обжалованию [88]. А в Германии социалисты открыто объявили о поддержке своего правительства, постановили прекратить на время войны все забастовки, отказаться от требований повышения зарплаты. Любого нарушителя ждал суд за измену.
И только Россия жила с «мирным» тылом. Газеты могли публиковать все, что им проплатят. Думские и общественные деятели позволяли себе любые речи. Рабочие бастовали и митинговали, сколько им угодно. Причем получалось, что совершенно разные силы, прогерманские и антигерманские, в России действовали в одном направлении! Либеральная оппозиция вела подкоп под государя и правительство, запуская клевету об измене, поисках сепаратного мира. Но структуры, которые действительно вели агитацию о сепаратном мире «без аннексий и контрибуций», вели раскачку страны — под защитой тех же либералов получали возможность действовать беспрепятственно.
Царя и правительство по рукам и ногам связывала Дума. Вопрос о том, чтобы мобилизовать рабочих оборонных заводов, неоднократно обсуждался в правительстве — и откладывался. Все отлично понимали: Дума его ни за что не пропустит. А Думу держали под покровительством союзники. Откровенно намекали: Россия зависит от их кредитов и поставок. Конфликтовать с ними в условиях тяжелой войны было чревато слишком серьезными последствиями. Получался замкнутый круг. Петля.
Узел двенадцатый. Бизнесмены и шпионы
Нейтральные страны, и особенно США, сказочно обогащались на войне. Сражающимся державам требовалось и оружие, и сырье, и продовольствие. Любая продукция, промышленная и сельскохозяйственная, получала сбыт по высоким ценам, возникало множество новых предприятий. Наша страна закупала необходимое ей через Центральную закупочную комиссию Китченера, для этого в Лондоне находилась русская миссия генералов Гермониуса и Беляева. Но поставки становились не только средством политического давления, а еще и крутых махинаций. Британские посредники накручивали прибыли в собственные карманы. Например, себестоимость пулеметов Кольта составляла $ 200, рыночная цена — $ 700, а России они доставались по $ 1250.
В июне 1915 г. представитель министерства промышленности Медзыховский выступил в правительстве с докладом, что контракты через англичан просто разорительны. Совет министров решил налаживать связи с поставщиками напрямую, минуя комиссию Китченера. Для переговоров по данному вопросу министр финансов Барк направил в США свое доверенное лицо. Но этим лицом оказался… Олаф Ашберг. Глава шведского «Ниа-банка», через который вел дела Парвус, в правлении которого состоял большевик Ганецкий. Сам Ашберг из-за этого уже числился в «черном списке» британской контрразведки.
За океаном он вел переговоры с вице-президентом «Нэйшнл Сити бэнк оф Нью-Йорк» Мак-Робертсом, руководителями других финансовых корпораций, предлагая им от имени России новую схему взаимоотношений, без посредников. Договоренность была достигнута. Банк Моргана «Гаранти Траст» выделил кредит на 50 млн долларов, и осенью 1915 г. в США был создан русский заготовительный комитет генерала Сапожникова. Расчеты он стал осуществлять, естественно, через «Ниа-банк» Ашберга. А постоянным представителем российского министерства финансов в США стал Виленкин — родственник Шиффа, выполнявший эти обязанности во время русско-японской войны.
Сверхвыгодными спекуляциями с военным снаряжением занялись и частные российские предприниматели. Особенно широко развернулся Абрам Животовский — дядя Троцкого. Он был купцом первой гильдии, акционером «Русско-Азиатского банка», компаньоном Путилова и того же Ашберга, учредил с ним совместную «Шведско-Русско-Азиатскую компанию». В Лондоне представителями Животовского стали несколько политэмигрантов, которые с началом войны переквалифицировались в бизнесменов — Вениамин Свердлов, братья Александр и Григорий Вайнштейн. Они участвовали в сделках для миссии Гермониуса и Беляева, а в конце 1915 — начале 1916 г. отправились осваивать новое поле деятельности, в США. Еще одним сотрудником Животовского стал Соломон Розенблюм — он же Сидней Рейли.
Данные о нем противоречивы. Дело в том, что Рейли впоследствии создавал себе имидж супершпиона и выдумывал легенды о себе. Доподлинно известно лишь то, что в 1906–14 гг. он жил в Петербурге, занимался спекуляциями. Его принял на службу Животовский, и послал за границу. Рейли побывал в Японии, основав там филиал синдиката Животовского, затем стал его торговым представителем в Нью-Йорке. Но развернул и собственный бизнес, покупая и перепродавая оружие, сырье. По-видимому, Рейли и Александр Вайнштейн прежде знали друг друга. Они стали партнерами, их называли «бандой Рейли — Вайнштейна», их офис разместился по адресу Бродвей, 120. Офис Вениамина Свердлова расположился там же, он основал банковскую контору для перевода денег в Россию от американских родственников. С Рейли они стали закадычными приятелями.
Животовский, Ашберг и Рейли заинтересовали бизнесом крупных американских предпринимателей. Одним из них стал Мак-Грегор Грант. Он вошел вместе с ними в «Шведско-Русско-Азиатскую компанию», вместе с Ашбергом основал в Петрограде представительство своего торгового концерна. Но интересы Рейли отнюдь не ограничивались военным имуществом. Секреты тоже были ценным товаром. Когда Рейли начал работать на британскую разведку, неизвестно. Предположительно, его завербовал в начале века в Лондоне суперинтендант Мелвилл — тот же, который вербовал Мархлевского, Петерса.