анием «Агония» в 1973–1974 годах. Одновременно с выходом книги Касвинова.
Климов при этом блеснул и чисто режиссерскими приемами фальсификации. Вставил кинохронику 1900-х, перемешав с нею кадры из советских художественных фильмов и подделав их под «документальность». А чего стоит сцена, где Царь проявляет фотографии при красном освещении – и предстает «кровавым», тут же идут псевдодокументальные врезки с перечислением количества «жертв царизма». Но, невзирая на такие «достижения», партийная цензура фильм не пропустила. В нем очень уж смачно показали «разложение» – у зрителя могли возникнуть «нездоровые» ассоциации с советской элитой. Однако и «на полку» фильм не отправили. Продали за границу. Конечно же, он пользовался успехом, сорвал призы на нескольких кинофестивалях – а уже оттуда вернулся на советские экраны.
Но «антицарская» кампания была гораздо более широкой, она дополнилась и другими акциями. Во второй половине 1960-х в ЦК КПСС стали поступать письма из нескольких сибирских городов, где родился и бывал в ссылках цареубийца Юровский – с ходатайствами о переименовании улиц в его честь. В 1972 году в Свердловске вышла книга Я. Резника «Чекист», посвященная этой страшной личности. А сразу же после публикации первой части пасквиля Касвинова за перо взялся популярный (и главное, имеющий репутацию патриотического!) писатель Валентин Пикуль. Появился его роман «Нечистая сила» – в сокращенном виде (под названием «У последней черты») он вышел в 1979 году во вполне патриотическом журнале «Наш современник». Сын премьер-министра П.А. Столыпина писал, что за такую клевету «в правовом государстве автор отвечал бы не перед критиками, а перед судом». Писатель Юрий Нагибин в знак протеста против издания такой мерзости вышел из редколлегии «Нашего современника». А друг Пикуля, Виктор Ягодкин, сообщал: когда роман вышел в свет, автора избили, и его стали негласно охранять по личному распоряжению Суслова.
Вот на это стоит обратить внимание. Нам неизвестно, откуда Ягодкин узнал про личное распоряжение Суслова, но можно смело утверждать – некие «негласные» люди были приставлены к Пикулю гораздо раньше. Перед написанием романа. Ведь в нем использовались грязные сплетни предреволюционных газет, воспоминания деятелей либеральной оппозиции, заговорщиков против царя. Но в СССР эти материалы были закрытыми! Хранились в «спецхранах» архивов и библиотек. Для обычного литератора, взявшегося за тему по собственной прихоти, получить доступ к ним было невозможно. Значит, имелись люди, обеспечившие Пикулю соответствующую подборку. Направившие его роман в «нужное» русло. В этом убеждают и некоторые другие работы Пикуля (как роман «Честь имею»), передавшие не просто старые сплетни, а сфальсифицированные, и именно масонские, версии исторических событий.
Все эти всплески «антицарской кампании» вызывали естественный шум в обществе, обсуждения, споры. Но кое-что осуществлялось бесшумно. Операция по уничтожению Дома Ипатьева в Свердловске – Екатеринбурге. До сих пор он никому не мешал. В 1920-е годы его отдали под общежитие студентов и квартиры для служащих. Потом в нем располагались то партийный архив, то музеи или другие учреждения. В подвал, где расправились с Царем и Его Близкими, устраивали экскурсии, в том числе для иностранных коммунистов. Там разрешали фотографироваться, а студенты даже устраивали в подвале самодеятельные спектакли. В 1974 году по инициативе Свердловского отделения общества охраны памятников истории и культуры Дому Ипатьева был присвоен статус «историко-революционного памятника всероссийского значения».
Но 26 июля 1975 года Андропов подал в ЦК секретную записку № 204-А, что «антисоветскими кругами на Западе периодически инспирируются различного рода пропагандистские кампании вокруг царской семьи Романовых, и в этой связи нередко упоминается большой особняк купца Ипатьева в г. Свердловске». Отмечалось, что «в последнее время Свердловск начали посещать зарубежные специалисты. В дальнейшем круг иностранцев может значительно расшириться, и дом Ипатьева станет объектом их серьезного внимания». В связи с этим было предложено решить вопрос о его сносе.
30 июля Политбюро приняло постановление одобрить предложение КГБ и «поручить Свердловскому Обкому КПСС решить вопрос о сносе особняка Ипатьева в порядке плановой реконструкции города». То же самое было утверждено постановлением ЦК от 4 августа. Брежнев в это время находился в отпуске. На заседаниях председательствовал и подписал постановление Суслов. Опять Суслов! В свое время друживший с родными Юровского, учившийся в Коммунистической Академии под началом Покровского, автора «записки Юровского». И как раз Суслов фактически возглавил операцию. А непосредственное руководство он поручил министру внутренних дел Щелокову. Командировал его в Свердловск под маркой проведения всесоюзного совещания работников милиции. Министр осмотрел Дом Ипатьева, приказал поднять материалы о цареубийстве из областного архива.
Первым секретарем Свердловского обкома партии был Яков Рябов. Он вызвал председателя горисполкома Василия Гудкова. Сообщил о полученных распоряжениях. Оба понимали, что дело очень нечистое. Ссылка на интерес иностранцев была явно надуманной – Свердловск являлся сугубо «закрытым» городом, центром оборонной промышленности, и зарубежные гости сюда категорически не допускались. Местные начальники, как вспоминал Гудков, предположили, что ЮНЕСКО хочет объявить Дом Ипатьева охраняемым памятником истории, как Освенцим (чего даже в помине не было). Он и в СССР уже значился «историко-революционным памятником». Но ссылаться на постановление ЦК было нельзя из-за грифа секретности. Очевидно, и Щелоков провел нужные разъяснения. Дело требовалось изобразить как инициативу «снизу» местных властей.
Однако и Рябов с Гудковым не хотели оказаться «крайними». Они воспользовались формулировкой постановления, что сносить дом надо «в порядке плановой реконструкции города», и отложили вопрос в долгий ящик – пока разрабатывается общий план реконструкции. Причем Москва не напоминала, не понукала. Миновало больше года, 12 октября 1976 года Рябову позвонил сам Брежнев, вызвал к себе. Вовсе не для того, чтобы выдрать и снять за неисполнение решений ЦК. Даже не упомянул о нем. Откуда напрашивается вопрос, знал ли вообще Леонид Ильич об этой истории? Рябову он предложил повышение, должность секретаря ЦК по промышленности. Спросил, кто может заменить его в Свердловске. Тот назвал Ельцина, отвечавшего в обкоме за строительство.
Правда, на него было множество нареканий из-за его грубости, хамства, заносчивости перед подчиненными. Но он был известен и угодничеством перед начальством, редкой исполнительностью. Словом, Рябов рассчитал, что в области у него останется «свой» человек. Ельцин как раз находился в Москве на курсах партработников, его вызвали на беседу с Брежневым, и состоялось его «избрание» первым секретарем обкома. О постановлении по Дому Ипатьева Ельцин вообще не знал. Но летом 1977 года эта тема снова была неожиданно поднята.
Ельцин переполошился, позвонил Рябову в Москву. Его предшественник притворно удивился – дескать, он был уверен, что дом уже снесли. Новый первый секретарь набросился на Гудкова, почему до сих пор не исполнено? Тот разводил руками – конкретной команды не было, и здание числится историческим памятником. Хотя эту проблему решили мгновенно: Ельцин позвонил председателю Совета министров РСФСР Соломенцеву, и уже на следующий день в Свердловск поступила бумага о снятии с Дома Ипатьева охранного статуса.
Стоп!.. В чем же дело? Почему произошла задержка на два года? Неужели инициаторы кампании, Суслов и Андропов, могли забыть о ней? Ни тот, ни другой забывчивостью никогда не страдали. Наоборот, оба были крайними педантами, добивались безоговорочного исполнения своих указаний. Тогда почему?… Ответ на этот вопрос может дать обрывочная информация, что после постановления ЦК о сносе для обследования Дома Ипатьева была направлена группа профессора Малахова, специалиста по горному делу, шахтам и подземным ходам. Кстати, а зачем его вообще сносили? Чтобы он не стал местом поклонения? В советское время это было абсолютно невозможно.
Но есть вполне логичная версия. Само здание оставалось «последним свидетелем» цареубийства. Хранило некую тайну, раскрытие которой в любом случае требовалось предотвратить. И в настоящем времени, и в будущем. Если некие закулисные круги уже предвидели, что Советский Союз падет, а Свердловск – Екатеринбург откроется для посетителей. Например, на фотографиях подвала, где осуществлялась расправа, отчетливо видна какая-то дверца в стене. Куда она вела? А ведь через эту дверцу в подвал могли войти настоящие, а не мнимые убийцы. И исчезнуть, оставшись неизвестными и неопознанными. Так что же скрывалось? Наличие и след этих убийц? Но из факта, что они были, могло вытекать следствие. Что имел место именно не «обычный» расстрел, а оккультное жертвоприношение. То есть скрывался характер цареубийства!
И еще одно совпадение. В это же время министр внутренних дел Щелоков, поездив по «совещаниям» в Свердловск и походив по Дому Ипатьева, вдруг подтолкнул кинорежиссера Гелия Рябова к поискам якобы тайного «захоронения» Царской Семьи. Хотя следствием Н.А. Соколова было ясно установлено, что никакого захоронения Государя и Его Близких не существовало. Тела жертв были уничтожены, как и следовало по ритуалу жертвоприношения (а некоторые оставшиеся частицы Царских Мощей попали в Англию, об этом говорилось выше).
А Гелий Рябов был «не простым» режиссером. Сам работал следователем в МВД. Перейдя в кино, снимал революционные, приключенческие фильмы, поучаствовал в антирелигиозной кампании с несколько запоздавшим фильмом «Таинственный монах». С Щелоковым его сблизил сериал о советской милиции «Рожденная революцией», министр удостоил его звания «Заслуженный работник МВД», назначил своим внештатным консультантом. А в 1976 году послал в Свердловск, под предлогом обсудить сериал с местными работниками МВД. Как пишет сам Рябов, Щелоков ему «посоветовал» зайти в Дом Ипатьева, постоять на месте гибели царя [107, с. 23].