ственная» война, русское националистическое название войны, происшедшей в 1812 году… вооруженные чем попало крестьяне, защищая от французов свое имущество, легко справлялись с разрозненными французскими отрядами… дело тут было не в подъеме патриотического «духа», но в защите крестьянами своего имущества. Наполеон был вынужден покинуть Россию. Далее война… велась уже вне пределов Российской империи под громким лозунгом «освобождения» Европы из-под «ига Наполеона». Окончательная победа над последним явилась началом жесточайшей всеевропейской реакции…» [69, т. 6, с. 186, 187; т. 7, с. 418.].
О направленности кампании на полную переделку мышления людей говорит и тот факт, что теперь, в отличие от начала 1920-х, гонения развернулись против любых религиозных конфессий. Ликвидировались протестантские и сектантские общины, до сих пор действовавшие совершенно свободно, «коммуны» толстовцев, баптистов, молокан. Преследовали буддистов. На территории СССР были закрыты все дацаны, арестовывали и расстреливали лам. Под преследования попало и исламское духовенство, закрывались мечети, медресе. Закрыли даже часть синагог.
Украинская автокефальная церковь поддерживала хорошие отношения с «живоцерковниками» и с властями, и до сих пор ее не трогали. ОГПУ пользовалась ее услугами – потому что часть структур УАПЦ находилась на территории Польши, это открывало хорошие возможности для разведывательной и диверсионной работы. Но в 1930 году открылась связь УАПЦ с подпольной организацией националистов, Союзом освобождения Украины. Арестовали митрополита Николая (Борецкого), несколько епископов и более 300 священников. От руководства церкви ОГПУ потребовало созвать чрезвычайный собор и принять постановление о самороспуске. Через несколько месяцев церковь разрешили возобновить, но из названия убрали слово «автокефальная», митрополичью кафедру приказали перенести из Киева в Харьков (который был в то время столицей Украины), а все епархиальные управления ОГПУ жестко взяло под свой контроль.
А уж по Православной Церкви репрессии прокатились как паровой каток. В общем угаре местные начальники больше не смели покрывать верующих, и были разгромлены структуры «катакомбной церкви», монашеские общины, все еще существовшие «в миру» (как, например, община Дивеевских сестер, изгнанных из монастыря, но обосновавшихся в Муроме). Такие братства верующих теперь квалифицировались как «организации», причем подпольные и контрреволюционные. А за это наказания были суровые. Лагеря, ссылки на «спецпоселения» в отдаленные гиблые места. Были и казни. В 1932 году в ростовской тюрьме расстреляли митрополита Кавказского Серафима (Мещерякова), епископа Барнаульского Александра (Белозера) и 120 священников и монахов. Случайный свидетель-геолог поведал об убийстве 60 священников в июле 1933 года на берегу Лены. Их ставили на край ямы и задавали вопрос, есть ли Бог. Каждый твердо отвечал: «Да, есть Бог!» – и звучал выстрел [98].
Власти запретили рукополагать новых епископов. Подразумевалось, что существующее поколение будет уничтожено или само вымрет, и епископов не останется. Значит, некому будет рукополагать священников – и Церковь прекратит существование. Православные архиереи осознали эту угрозу. В ссылках и лагерях осуществляли тайные хиротонии, посвящая в сан епископов самых самоотверженных священников с тем, чтобы они сохраняли свой сан в тайне. Продолжили окормлять Церковь, когда легальных структур вообще не останется.
В этой буре погромов было закрыто 90 % храмов, которые еще были действующими. Некоторые уничтожали, взрывали. Храм Христа Спасителя уже был осквернен, его отдали «живоцерковникам», настоятелем являлся один из главных ересиархов Александр Введенский, именовавший себя «митрополитом-апологетом-благовестником» и сменивший трех гражданских жен. Но большевиков раздражало само здание храма, высившееся над Москвой. Родился проект увековечить собственную победу каким-нибудь особенно грандиозным сооружением – построить доселе небывалое «главное здание страны», Дворец Советов. По проекту он представлял собой настоящую вавилонскую башню, увенчанную гигантской статуей Ленина. Триумф гордыни, самое высокое сооружение в мире, 415 метров! Вершина со статуей уходила бы в облака!
Строительство наметили именно на месте храма Христа Спасителя. С обновленцами не церемонились, потребовали очистить помещение – они были послушными, не спорили. 5 декабря 1931 года прогрохотали два взрыва… Но ведь и Дворец Советов в полной мере постигла судьба Вавилонской башни. Долго расчищали площадку от обломков. Строительство начали в 1937 году. Закончили лишь фундамент, а потом… стальные балки, заготовленные для дворца, пришлось пустить на противотанковые ежи. Так и осталась огромная яма на стройплощадке. В 1958 году на нее обратил внимание Хрущев – и появился бассейн «Москва»…
Ну а положение митрополита Сергия (Страгородского) в период антирелигиозной вакханалии стало совершенно незавидным. Его, правда, больше не трогали. Но его имя и документ, принятый под его началом Временным Синодом, очень продуктивно использовало ОГПУ. Сотрудники Ягоды сообразили, что теперь можно не утруждать себя поисками или фабрикацией доказательств. Когда арестовывали епископа или священника (или просто вызывали в свое ведомство, как бы для беседы), ему задавали вопрос: «Как вы относитесь к Декларации митрополита Сергия?». Если он отвечал, что отрицательно (или что согласен не полностью), автоматически следовало обвинение в «контрреволюции» [3, с. 409]. Сам Сергий к этим злодеяниям был совершенно не причастен, но о нем поползли слухи, будто он сотрудничает с ОГПУ.
Он подрывал свою репутацию и дальнейшими попытками соглашательства. В феврале 1930 года «Известия» и еще ряд советских газет опубликовали его интервью, где митрополит отрицал какие-либо гонения на церковь. Указывал, что репрессии верующих и священников «применяются к ним отнюдь не за их религиозные убеждения, а в общем порядке, как к другим гражданам, за разные противоправительственные деяния». Через два дня ему устроили пресс-конференцию с иностранными журналистами, где Сергий подтвердил – интервью «Известиям» давал действительно он и его Синод. Причем с формальной точки зрения митрополит и Синод (разумеется, под давлением властей) выкрутились так, что информация была правдой. Сажали, ссылали, расстреливали, конечно же, не за «религиозные убеждения». Всех осужденных подгоняли под другие статьи, о политических и уголовных преступлениях. Но ведь на самом деле это получалось ложью…
Это прекрасно понимали в Советском Союзе, а за границей обсуждали и осуждали открыто. Отношения между Временным Синодом Сергия (Страгородского) и РПЦЗ стали откровенно враждебными. Московское Священноначалие называло зарубежный Синод «карловацкими раскольниками», запретило в служении, постановило предать церковному суду. Однако никаких реальных последствий такие решения не имели и не могли иметь. А руководство РПЦЗ во главе с митрополитом Антонием (Храповицким) заклеймило позицию московского Синода как ересь, вбросило в обиход ярлык «сергианство».
Впрочем, подобное определение было весьма некорректно, и обвинение в ереси не имело под собой почвы. Да, Декларация митрополита Сергия имела явно политизированный характер, вынужденный, а в некоторых пунктах откровенно демонстративный. Например, требовать от эмигрантов, бежавших от советской власти, ее признания и благожелательного отношения к ней было бессмысленно. Но ересью признается лишь догматическое нарушение церковных установлений! А «сергианство» от православных догматов ни в чем не отступало, оно лишь подтверждало истину – «всякая власть от Бога». Даже та, которая дана в наказание за грехи.
Нарушение в «сергианстве» только каноническое – подчинение Церкви нехристианской власти. Но это вынужденное подчинение силе. В истории Православия подобное случалось неоднократно. Например, во времена татарского ига, когда митрополиты Всея Руси получали ярлык на служение от ордынских ханов, язычников или мусульман, молились за них. То же самое было в Османской империи, когда султан и его наместники фактически контролировали Церковь, определяли выбор Патриархов, митрополитов, епископов. Греков, сербов, болгар, валахов никто и никогда еретиками не считал.
А между тем, в самой Зарубежной Церкви дело обстояло куда хуже. Ее глава, митрополит Антоний (Храповицкий) до революции возглавлял группировку архиереев, боровшуюся против монархического духовенства, в том числе устроившую гонения на святого праведного Иоанна Кронштадтского. А в 1913 году Константинопольская Патриархия обрушилась вдруг на «имяславие» – учение о том, что имя Божье неразрывно связано с Самим Богом. Это учение разделял Иоанн Кронштадтский, а особенное распространение оно получило среди русских монахов на Афоне. Стоит отметить, что Константинопольская Патриархия в тот период напрямую зависела от младотурецкого правительства, целиком масонского, готовившегося к войне с Россией. А все тогдашнее Священноначалие в Константинополе получало богословское образование в Германии, в протестантских учебных заведениях. Но имяславие они признали «ересью», потребовали удалить с Афона тех, кто его исповедует.
А в нашей стране раздутую ими кампанию энергично подхватил Антоний (Храповицкий), мобилизовал свою партию, и в мае 1913 года на заседании Синода под председательством митрополита Владимира (Богоявленского) имяславие тоже объявили «ересью». Во исполнение постановления Синода на Афон были отправлены русские военные корабли и солдаты – выдворять якобы «еретиков» со Святой горы. Монахи воспротивились, но начальники экспедиции исполняли приказ. Главный русский центр на Афоне, Пантелеймонов монастырь, брали штурмом, были раненые и убитые. Скиты после этого сдались. В Россию вывезли более 830 монахов. Их лишали духовного сана, рассылали по местам прописки. Результаты можно оценить с политической, геополитической точек зрения – за год до Первой мировой войны вся многочисленная русская монашеская община Афона была разгромлена и ликвидирована (из полутора тысяч монахов кого не забрали, сами разошлись и разъехались). Но можно оценить и с духовной точки зрения. На Афоне подвизались святые Старцы, главные молитвенники за Россию и за Царя…