Менжинский был уже тяжело болен, и за его место разворачивалась крутая борьба между первым заместителем Ягодой и вторым заместителем Трилиссером. Причем Трилиссер руководил иностранным отделом и был прямым начальником Блюмкина. А Ягода воспользовался случаем, чтобы подвести мину под конкурента. Подсказал Сталину метод «проверки» Трилиссера. На заседании коллегии ОГПУ Ягода неожиданно внес предложение о расстреле Блюмкина. Менжинский был предупрежден, что таково пожелание Сталина, проголосовал «за». А Трилиссер, ни о чем не знавший, был удивлен столь крайней мерой и высказался «против». За что впоследствии поплатился. Ну а Блюмкин, ставший разменной монетой во всех этих играх и осужденный двумя голосами против одного, был расстрелян 3 ноября 1929 г. По слухам, умер достойно, выкрикнув: «Да здравствует товарищ Троцкий!» и «Да здравствует мировая революция!»
Гнойник двадцать первыйКогда тайны вскрываются
1 декабря 1934 г. в коридоре Смольного некий Николаев разрядил револьвер в Сергея Мироновича Кирова. Это был видный политический деятель, близкий к Сталину. Разгромив очередную оппозицию, отстранив от должности главу ленинградской парторганизации Зиновьева, Иосиф Виссарионович поставил Кирова на его место. Причем, по контрасту с Зиновьевым, Сергей Миронович приобрел в Питере огромную популярность. Он и лично нравился Сталину, останавливался у него дома во время приездов в Москву. Генеральный секретарь приглашал его с собой париться в бане — единственного из партийных руководителей. Сталин привлекал Кирова для выполнения весьма ответственных поручений. Он организовывал единый Комитет по заготовкам после голода на Украине, Дону и Кубани, расследовал «перегибы» в Казахстане и др. Это был человек, которому генеральный секретарь всецело доверял. По его инициативе Киров был введен во все руководящие органы партии — Политбюро, Оргбюро и Секретариат. Планировался перевод в Москву — с повышением.
Сталина убийство Сергея Мироновича потрясло. Уже 1 декабря вышло постановление правительства, вводившее ускоренное следствие и судопроизводство по делам о терроризме, немедленное исполнение смертных приговоров по таким делам. Хотя в действительности подоплека убийства была не совсем политической. У Кирова имелись некоторые «слабости». Он не пропускал смазливых дамочек, партийных секретарш. Правда, такое поведение в определенной мере было объяснимо. В свое время Кирова постарались женить на некой Марии Маркус, она была значительно старше мужа, а с годами стала проявлять признаки психической ненормальности.
Одной из любовниц Сергея Мироновича стала латышка Мильда Драуле. Ее муж Николаев как раз и был убийцей. Неуравновешенный коммунист-неудачник в числе других «зиновьевцев» был уволен, остался без работы. А тут еще и жена изменила с главным обидчиком. Николаева (возможно, не без участия жены) ждало назначение в провинциальную Лугу… Но когда Сталин, приехавший в Питер, лично взял под контроль расследование, обнаружились подозрительные вещи. Сотрудники НКВД уже дважды задерживали Николаева с револьвером, один раз рядом с квартирой Кирова. Оба раза отпустили. О том, что на Кирова готовится покушение, доносила осведомительница Волкова — ее сигнал оставили без внимания. В день убийства телохранитель Борисов отстал от Кирова, заговорив на проходной с охранником. А когда его везли на допрос, случилась авария. Борисов погиб, разбив голову, а кроме него, никто не пострадал. Эти факты не получили однозначного объяснения до сих пор. Но Сталин получил все основания не верить в версию личной мести.
И не поверил. Приказал применить к Николаеву методы «кнута и пряника», писал: «Кормите его, чтобы он окреп, а потом расскажет, кто им руководил, а не будет говорить, засыпем ему — все расскажет и покажет». Но чекисты еще и пытались противодействовать участию в следствии сталинских представителей, не показывали им материалов дела. Иосифу Виссарионовичу пришлось звонить Ягоде и пригрозить: «Смотрите, морду набьем».
Но «засыпать» Николаеву не потребовалось. Этот неврастеник вел дневник, написал «политическое завещание». В дневнике были найдены фамилии видного «зиновьевца» Котолынова, троцкиста Шатского. Вот тут-то и открылось, что разогнанные кружки троцкистов и «зиновьевцев» существуют подпольно, что в Ленинград приезжали эмиссары Зиновьева из Москвы. В кружках обсуждалось, как будет развиваться политическая ситуация. Например, утверждалось: «В случае возникновения войны современному руководству ВКП(б) не справиться с теми задачами, которые встанут, и неизбежен приход к руководству страной Каменева и Зиновьева». Перемывались кости Сталину и его соратникам, дескать, «все зло от них». И в этих же кружках вращался Николаев, подкрепляя личное озлобление «идеями», писал в «политическом завещании»: «…Я веду подготовление подобно А. Желябову… Привет царю индустрии и войны Сталину…»
Так возникли дела «ленинградского центра» и «московского центра». Выбивали ли признания из арестованных? Но ведь не выбили. В соучастии в теракте не сознался никто. Однако подсудимые вовсе не отрицали, что несут «моральную ответственность» за убийство. Что разговоры в их среде могли подтолкнуть взяться за оружие любого. 29 декабря все 14 обвиняемых по делу «ленинградского центра» были осуждены к высшей мере и расстреляны. По делу «московского центра» было привлечено 19 человек, в том числе Зиновьев и Каменев. Их судили за подпольную пропаганду с тяжелыми последствиями. Они также признали «идеологическую ответственность» за случившееся. Получили разные сроки заключения. Зиновьев — 10 лет, Каменев — 5 лет…
Судили и руководителей ленинградского НКВД. Но столичное начальство постаралось выгородить их, дело свели к халатности. Зато НКВД постаралось реабилитироваться чрезмерным рвением. Из Ленинграда провели массовую депортацию «бывших» дворян, офицеров и т. п., хотя они-то уж никогда к «зиновьевцам» и троцкистам отношения не имели. Теперь их подчистую выселяли в Оренбуржье, Поволжье, Казахстан, Сибирь. По стране покатились аресты за «контреволюционную агитацию». В основном по доносам: кто-то одобрил убийство Кирова, кто-то сказал «всех бы их так».
Но убийство Кирова послужило толчком, от которого начали раскручиваться новые нити. Стали всплывать такие обстоятельства, которые раньше скрывались или не замечались. Так, после выстрела в Смольном решили проверить охрану Кремля. А когда копнули, за голову хватились. Служба была поставлена отвратительно. Мало того, вскрылся клубок махинаций. Секретарь президиума ВЦИК Авель Енукидзе, заведовавший хозяйством Кремля, оказался замешан во множестве злоупотреблений, коррупции, его уличили и в «моральном разложении» — сексуальных извращениях. Енукидзе и многих сотрудников поснимали с постов, двоих расстреляли, три десятка посадили.
Начались проверки и в парторганизациях, выявляли замаскированные группы троцкистов и «зиновьевцев». Но обнаружили не только их. В областях, районах, различных ведомствах образовались, по выражению Сталина, «удельные княжества». Партийные боссы и чиновники вели себя как местные «царьки», хищничали. Сталин провел очередные кадровые перестановки, выдвигая «верных» (или тех, кого считал «верными» себе).4 мая 1935 г. он обратился напрямую к народу, осудив «неслыханно бесчеловечное отношение обюрократившихся кадров» к простым труженикам, «этому самому драгоценному капиталу». Призвал рабкоров (рабочих корреспондентов) широко освещать такие случаи в печати.
Но толку было мало. Разве рабкоры не зависели от местного начальства? А проверку коммунистов, начатую в рамках кампании обмена партбилетов, областные руководителе фактически саботировали. Покрывали своих знакомых, подчиненных. Невзирая на троекратные указания ЦК, на контроль со стороны Главного управления кадров во главе с Ежовым, проверка началась с запозданием на полгода, охватила лишь 81 % коммунистов. При этом ЦК констатировал, что установка на изгнание троцкистов и «зиновьевцев» осталась невыполненной.
Однако на дальнейшее развитие событий наложился еще один важный фактор. После убийства Кирова представители сталинского аппарата основательно влезли в работу самого мощного «удельного княжества», настоящего «государства в государстве» — НКВД. Его руководство уже не могло скрывать и заглаживать всю получаемую информацию. А структуры троцкистов и «зиновьевцев» все же зацепляли, их дела раскручивались, выявлялись новые связи. От внешней разведки поступала информация о контактах Троцкого со своими сторонниками в СССР, о его связях с иностранными спецслужбами.
Попутно всплывали и открытия случайные, но многозначительные. Скажем, в период ревизий по «кремлевскому делу» и проверок охраны в кладовой был найден забытый сейф Свердлова. Вскрыть его смогли далеко не сразу, только при помощи квалифицированного вора-«медвежатника». В прошлых главах уже упоминалось, что в сейфе обнаружилось огромное количество золота, драгоценностей, бумажных денег, бланки чистых и заполненных паспортов, в том числе иностранных.…
Вот тогда-то в сознании Сталина разрозненные кусочки «мозаики» начали складываться в единую картину. Темные дела Троцкого, Свердлова и их ставленников, всевозможные «загадки» в их деятельности. Существование в СССР широкого оппозиционного подполья, связанного с зарубежными центрами, а через них — с иностранцами. Получили исчерпывающее объяснение повторяющиеся катастрофы, в которые выливались буквально все крупные советские начинания: коллективизация, индустриализация и пр. «Мозаики» складывались в картину заговора! Причем заговора не внутрипартийного, антисталинского! Заговора международного. Направленного против Советского государства.
Когда пришло это понимание? Момент можно датировать хоть и приблизительно, но достаточно определенно. Конец 1935 — начало 1936 г. Потому что в феврале 1936 г. начались массовые аресты троцкистов. Без всяких дополнительных поводов их стали брать подчистую. А НКВД получил указание пересмотреть дело об убийстве Кирова. В этот же период Сталин начал подозревать, что шеф НКВД Ягода «саботирует» следствие, чего-то опасается.