9
Мебели в комнате было немного: залитый чернилами письменный стол, перед ним стул, у окон курительный столик с креслом.
Когда человек в штатской одежде вошел в комнату, высокий белокурый нилашист, тот самый, что в свое время первым зашел в кабачок, вскочил и вскинул вверх руку. Двое других — тот, что был в кителе с засученными рукавами, и один из его спутников, вооруженный револьвером, — стояли, прислонившись к окну. Они тоже вытянулись по стойке «смирно» и вскинули руки.
Вошедший был несколько выше среднего роста, с обаятельным лицом, каштановыми волосами и карими глазами. Судя по одежде и по манере держаться, его можно было принять за учителя или служащего. Костюм подчеркнуто прост, хорошего покроя. На пальце обручальное кольцо.
Кивнул головой.
— Все в порядке?
— Так точно, — ответил высокий белокурый нилашист. — Как я уже докладывал: пустячная история, мелюзга…
— Где они?
— Здесь, в соседней комнате…
— Трактирщик, часовщик… и кто еще?
— Трактирщик, часовщик, столяр, коммерсант…
— Что за коммерсант?
— Книготорговец.
— О!..
Он взглянул на двоих с револьверами, стоявших у окна:
— Вы уже приступили?
— Как раз собирались…
— Приступайте… — взглядом указал он на дверь.
Пройдя к курительному столику, штатский сел в кресло. Закинул ногу на ногу, пригладил волосы, затем сложил руки на колене.
Один из нилашистов отошел от окна, взял с письменного стола пепельницу и понес к маленькому столику. Щелкнул каблуками и, держась на почтительном расстоянии от столика, поставил пепельницу на маленькую салфетку.
— Благодарю! — кивнул человек в штатском. Нилашист снова отошел к окну.
— Мацак! — позвал блондин, кивком головы указывая на дверь.
Тот, что был с засученными рукавами, отстегнул ремень и направился к двери, которая вела в соседнюю комнату. Приоткрыв ее, тихо приказал:
— Живо одного!..
Еще один нилашист, в рубахе без кителя, ввел Ковача, держа его за плечо. Увидев человека в штатском, отпустил Ковача, щелкнул каблуками и вскинул руку. Повернувшись, бесшумно притворил за собой дверь.
Ковач растерянно обвел глазами освещенную электрическим светом комнату. Поднес руки к груди, сцепил пальцы, но тут же разняв, опустил руки.
— Не научился здороваться, детка? — спросил Мацак.
Ковач взглянул на штатского, затем на блондина за письменным столом.
— Добрый вечер… — произнес он, неловко поклонившись.
— Подойди ближе! — сказал высокий блондин.
Ковач снова взглянул на человека в штатском, потом на Мацака и направился к письменному столу. Блондин неподвижно смотрел на него. Перед столом Ковач остановился и снова неуклюже, на свой манер, поклонился. Нилашист, стоявший у окна, закурил и прислонился к подоконнику. Выпустил дым в потолок.
— Разговаривать разучился, детка? — спросил Мацак и, подойдя, остановился у Ковача за спиной. Он стоял совсем близко — столяр даже чувствовал на своем затылке его дыхание. Услышав за спиной сопенье нилашиста, Ковач облизнул пересохшие губы, нёбо тоже стало совершенно сухим.
— Простите… — обратился он к блондину.
— В чем дело? — спросил тот.
— Простите… — снова начал Ковач, сделал шаг вперед и снова, как только что, приложил руку к груди. — Я… Янош Ковач… столяр…
— В самом деле? — спросил нилашист.
— Да… — ответил Ковач, пытаясь сглотнуть комок, застрявший в пересохшем горле.
— Я по профессии столяр, у меня и патент есть. Я человек семейный. Я совершенно уверен, тут какое-то недоразумение! Совершенно уверен, меня с кем-то спутали… и не только меня, но я… всех, кого вам угодно было сюда привезти… Ничего другого и быть не могло… Может, вы проверите, кого… нужно было привезти сюда вместо нас…
— Куда привезти? — спросил блондин. Он не сводил с лица. Ковача взгляда, спокойного и пристального.
— Сюда… простите…
— Куда?
Ковач, часто мигая, посмотрел вокруг и сделал неопределенное движение рукой:
— Сюда… извините…
— Я спрашиваю — куда «сюда»?
Ковач поднял было руку и снова опустил. Попытался еще раз сглотнуть, потом, поднеся руку к губам, прокашлялся.
И замолчал.
— Ну, вот видишь! Разве можно быть таким невежей? — спросил нилашист. — Невежество — коварная болезнь! Сейчас мы попытаемся тебе помочь, идет?
— Позвольте, — заговорил Ковач, — не знаю, почему вам было угодно… привезти меня… сюда! Лучше спросите, сделал ли я что-нибудь такое… за что меня полагалось сюда привезти? Я… честный столяр…
— Вот видишь, — сказал нилашист, — между нами явное недопонимание! Так кто ты есть, детка?
— Столяр… Мастер по столярному делу с патентом…
Блондин взглянул на нилашиста, стоявшего у окна.
Покачал головой:
— Ну что за навязчивая идея?!
И снова перевел взгляд на Ковача. Взгляд был сама безмятежность.
— Значит, если ты честный ремесленник, уважаемый столяр, то, к примеру, твоя жена — тоже честная женщина, а не потаскуха? Ты это имеешь в виду?
В первый момент Ковач непонимающе уставился на нилашиста, потом побледнел. Так и стоял с раскрытым ртом, чуть склонив набок голову. И вдруг, издав нечленораздельный крик, вскинул кулаки. И в тот же миг нилашист с засученными рукавами, стоявший за его спиной, схватил его за запястья и, дернув к себе, ударил по лицу. Резко завернув ему руку за спину, еще раз ударил в подбородок. Другой нилашист, стоявший у окна, не спеша, спокойно подошел и хлестнул столяра по щеке: Не нужно нервничать!
Блондин взглянул на штатского и заговорил:
— Как видишь, за ученье приходится платить! Напряги свои мозги и постарайся запомнить: ты самый обычный вор, жена твоя грязная потаскуха, которая до тебя успела переспать с половиной города. Ясно? Заруби это себе на носу! Далее: если вор, чья жена распоследняя потаскуха и проститутка, называет порядочных людей падалью, то порядочные люди этого не позволяют. Ясно? Они просто и без лишних слов доводят до твоего сведения, что ты червяк, которого надо раздавить, а, так как башка у тебя глупая, с тобой объясняются самым доходчивым способом…
Нилашист с засученными рукавами вывернул Ковачу руку и, когда тот с криком отшатнулся назад, ударил его в пах. В то же мгновение второй нанес ему подряд несколько ударов кулаком в лицо. Когда Мацак выпустил Ковача из рук, тот рухнул на пол.
Блондин вышел из-за стола и остановился над лежащим:
— Прежде чем ты подохнешь, мы сочли полезным тебе это растолковать! Если не понял, скажи, мы объясним еще раз! Такой ничтожный червяк, как ты, должен делать свое дело и держать язык за зубами. А когда нилашистам — одному или, допустим, двоим — случится зайти в трактир, Ты подползешь к ним на брюхе и будешь лизать им пятки. Дошло?
Ковач, сжавшись в комок, лежал на полу, прижимая руку к паху. Изо рта у него текла кровь и вырывался тяжкий стон. Однако, когда нилашист заговорил, он затих и, сотрясаясь всем телом, разрыдался, как ребенок.
— Ну, вот видишь! — сказал блондин. — Ты начинаешь соображать. Вот уж и на полу валяешься… из уважения к нам… А пока подохнешь, совсем умным станешь, даже жалко тебя будет!
Он носком сапога приподнял лицо Ковача:
— А теперь ступай и подумай!
И кивнул нилашисту с засученными рукавами. Мацак вместе со вторым подняли Ковача. Блондин открыл дверь, находившуюся позади письменного стола, и закрыл ее за ними.
Человек в штатском задумчиво смотрел перед собой.
— Неплохо, — сказал он. — Неплохо, но и не лучшим образом… Позволите несколько замечаний? Мы уже с вами разговаривали об этом, поговорим еще. Мне хотелось бы, чтобы в конце концов вы полностью осознали, о чем, собственно, идет речь, и не забывали моих слов…
Он поглубже уселся в кресло и сцепил пальцы. Подумал, потом заговорил:
— Прежде всего вы ошиблись в оценке! А именно: на мой вопрос вы ответили, что речь идет о совершенно пустячном деле. Вы ведь так доложили? Вот я и хотел бы просить вас поточнее объяснить мне, почему вы считаете это дело пустяком?
— Почему это пустяк? — переспросил нилашист и, опершись обеими руками о стол, подался всем телом вперед.
— Да…
— А разве не пустяк?
— Ответьте почему?
— А разве не понятно? Вчера застрелили двух наших братьев. Оба умерли! Позавчера бросили бомбу в помещение партии! Сегодня утром поймали двух подростков, которые разбрасывали листовки! Вот это не пустяки. Ну, а если в кабаке четыре человека обзывают нас падалью и убийцами, пьют свое вино и расходятся по домам… Разумеется, они и прежде называли нас падалью и убийцами и тоже пили свое вино и расходились по домам… В общем, болтали языком. Но когда люди не болтали? Поговорят, поговорят, а потом — к жене под бок. Вот почему это пустячное дело! Пока мы ловим тех, других, нам приходится идти на, бесконечные кровавые жертвы. Те, другие, ходят с револьверами и защищаются до последнего патрона. А эти, мне кажется, револьвера даже не видели, а с патронами, думаю, и обращаться не умеют. Вряд ли даже придется их связывать перед расстрелом, они и под дулами будут стоять как ягнята…
— Вы хотите их расстрелять?
— Ну естественно!
— Тогда зачем вы их били?
— То есть как это зачем бил? А что с ними делать? Подарить по шоколадке или научить их вязать?
Человек в штатском задумчиво посмотрел на говорившего:
— Сколько вам лет?
Блондин вытянулся:
— Двадцать восемь!
— Ага! Студент-филолог?
— Да!
— Знакомы с творчеством Йохана Хейзинги?
— Да!
— Ортеги?
— Да!
— Тённиеса?
— Тоже…
— Откуда приехали?
— Из Кёсега.
— Довольно маленький городок?
— Маленький…
Человек в штатском опустил голову, коснувшись лбом сцепленных пальцев.
— Так, пожалуйста… зачем вы их бьете?
— Зачем бью?
— Да… И вообще — зачем вам нужны побои? Вы когда-нибудь задумывались над этим?
Блондин, отступив назад, прислонился к стене. И тоже на мгновение опустил голову.