– Года два история длилась, – уточнил Кирай.
– Изумился я! Говорю: «А скажи мне по совести, старик-то еще способен на что-нибудь?» А она отвечает: «Ну, конечно, только немного торопится». О как! Твою мать!
Ковач, склонившись над столом, смеялся. Кирай, усмехаясь, хлопал ладонями по столу:
– Ну хорошо. Но когда это было? Два года назад! Вон когда. Впрочем, в таких вещах лучше специалиста послушать. Не так ли, господин часовщик?
– У господина часовщика немного другой профиль, – сказал дружище Бела. – Я прав?
Дюрица перевел на него взгляд:
– Вы даже не догадываетесь, насколько вы правы.
В этот момент перед трактиром пронзительно взвизгнули тормоза. Дверь распахнулась, и не успели они поднять головы, как в помещение ворвались трое нилашистов в форме, с расстегнутыми кобурами. Расставив ноги, они замерли внизу лестницы и уставились на собравшихся. Не здороваясь, разглядывали компанию. Затем один из них направился к столу. С улицы послышался крик, должно быть, обращались к шоферу:
– Открой заднюю дверцу!
Дружище Бела вскочил, одергивая на себе фартук, но за его спиной опрокинулся стул. Он попытался подхватить его, однако зацепился за ножки и во весь рост плюхнулся на пол. Смущенно поднявшись, он поставил на место стул и пригладил волосы.
– Вот спасибо, – сказал, подходя, нилашист. – Сразу видно, порядочный человек. Без лишних слов знаете, что делать.
Один из двух стоявших у входа охранников подошел к двери позади стойки и вынул из кобуры револьвер. Второй отступил в сторону, освободив проход к двери.
Кирай – он был ближе всех к трактирщику – вскочил, чтобы помочь ему.
– Сидеть! – приказал нилашист. И когда Кирай в нерешительности сделал еще одно движение, прикрикнул:
– Я сказал – сидеть!
Трактирщик смущенно одернул фартук. Поставил на место стул и вытер о фартук руки.
– Прошу прощения, – проговорил он.
Взгляд его упал на людей с револьверами, глаза расширились, он поднял руку и снова пригладил волосы. Потом сделал шаг вперед:
– Чего изволите?
В дверях показался еще один нилашист, тоже в форме, в расстегнутом кителе. Рукава кителя, несмотря на холод, были засучены до локтей, шапка сдвинута на затылок. Револьвер болтался на животе, в расстегнутой кобуре.
Он огляделся:
– Вот это мне нравится. Благословенная и торжественная тишина.
Подойдя к стойке, он поднял крышку винного бака. Взял чистый стакан и наполнил его вином.
«Ваше здоровье!» – И залпом выпил.
Хозяин трактира поднял было руку:
– Но позвольте…
– Молчать! – проорал нилашист с засученными рукавами.
– Санта-Клаус прибыл. – Нилашист, что стоял перед Белой, взялся за козырек и приподнял фуражку. – Замечательно, что вся компания в сборе.
Он вынул револьвер и, держа его в опущенной руке, сказал:
– Давайте договоримся: сейчас вы все тихонько выйдете через дверь и немного прокатитесь с нами в автомобиле. Годится?
Трактирщик побледнел:
– Но позвольте. Я ничего не понимаю. Объясните, что происходит.
Нилашист с засученными рукавами неспешно прошел по комнате и, подойдя к трактирщику, с размаху ударил его по лицу.
– Это чтобы понятней было. – И заорал: – А ну, живо на выход!
Схватив трактирщика за плечо, он толкнул его к выходу. Потом подошел к Кираю – тот стоял бледный как смерть – и толкнул его вслед за трактирщиком:
– Шевелись!
Схватив за ворот столяра, он рывком поднял его со стула. Тот, спотыкаясь, засеменил к дверям.
Дюрица неподвижно сидел на месте и, закусив губы, глядел в стол.
Когда нилашист поднял Ковача, Дюрица протянул руку за сигаретами, положил их в карман, потом убрал спички, поднялся и, подойдя к вешалке, снял пальто.
– Пальто не понадобится, – крикнул нилашист.
Дюрица повесил пальто обратно, повернувшись боком, протиснулся между столом и стеной и направился к выходу.
– Живо, живо! – скомандовал нилашист, который подошел к ним первым, и, нагнав замешкавшегося Ковача, пнул его под зад. Ковач обернулся.
– Спокойно! – заорал нилашист.
– Я бы попросил, – вспыхнул Ковач: – Меня зовут Янош Ковач, я столярных дел мастер. А это все – мои друзья, и мы как один… – Он судорожно сглотнул и договорил: – Это какое-то недоразумение.
Нилашист с засученными рукавами остановился перед ним и показал на потолок:
– Взгляни-ка, что это там?
И когда Ковач посмотрел вверх, наотмашь ударил его по лицу и рявкнул:
– Шагом марш!
Тот, что стоял у входа, подскочил к Ковачу и, схватив его за рукав, вытолкал за дверь.
Нилашист с засученными рукавами смотрел на трактирщика. Дружище Бела, застыв на пороге, оглянулся на стойку и находившегося за ней охранника.
– Чего, голубчик, уставился? – крикнул ему нилашист.
И резким движением хлестнул его по лицу, а когда трактирщик вскинул кулаки, ударил его в живот. Его напарник схватил трактирщика за руку, и вместе они вытолкнули его за дверь.
Старший обернулся к тому, что был в кителе с засученными рукавами:
– Останешься здесь, вдвоем осмотрите помещение. Найдете добрую палинку – захватите с собой.
– Слушаю! А с женой как?
– С женой? На твое усмотрение.
На улице стоял старый почтовый фургон с распахнутой задней дверцей. Последним в него забрался дружище Бела. Когда он исчез в глубине фургона, один из нилашистов захлопнул дверцу и повернул в замочной скважине ключ.
– Готово!
Он направился на шоферское место. Второй, обогнув фургон с другой стороны, тоже влез в кабину.
Надсадно взревел мотор, и машина, резко дернувшись, отъехала от трактира.
В кузове было темно. На одной стороне оказались друг возле друга Кирай и Дюрица, на другой – Ковач и дружище Бела. У трактирщика из носа шла кровь, он прижал к лицу носовой платок.
– И что с нами теперь будет? – спросил Ковач. Он сидел, вцепившись в край скамьи, на лбу его выступил пот.
– Помолчите, – сказал Дюрица.
Из кабины в кузов выходило маленькое зарешеченное оконце. Через него проникал бледный синий свет. Трактирщик, держа у носа платок, запрокинул голову. Его широкая крепкая грудь ходила вверх-вниз, как мехи.
Кирай, словно только теперь опомнившись, вскочил и, переступив через ноги Дюрицы, забарабанил кулаками в стенку кабины:
– Остановите! Остановите! Как вы смеете? По какому праву? Остановите, вам говорят!
Фургон продолжал ехать. Дюрица ухватил книжного агента за руку и рывком усадил его рядом с собой:
– Вы что, не понимаете, что надо молчать?
– Они не имеют права. Чтобы мирных людей… – кричал Кирай, пытаясь вырваться из рук Дюрицы. – Это бандитизм. Пусть немедленно остановят.
– Да замолчите вы, – неожиданно спокойным голосом произнес трактирщик. – Еще слово, и будете иметь дело со мной.
Он закашлялся и, нагнувшись вперед, сплюнул на пол.
– Мать вашу так… сволочи, негодяи! – снова откинувшись назад, ругался он.
– Да что же творится? Что происходит? – вопрошал Ковач. – Вы хоть что-нибудь понимаете? Господи! Как же так. Что это такое, мастер Дюрица?
– Да успокойтесь вы! – сказал Дюрица. – Скоро выяснится, что это какое-то недоразумение…
– Но как это могло случиться? Разве можно так поступать с людьми? – Ковач закрыл лицо руками. – Не могу, не могу понять, как такое возможно. Ничего не могу понять… ничего… О боже!
Кирай снова вскочил:
– Остановите сию же минуту! Нельзя обращаться так с честными гражданами. Вы не имеете права!
Трактирщик встал и рывком усадил Кирая на место:
– Вы что, черт возьми, не понимаете слов? Сказано вам молчать, так закройте рот.
Дюрица ухватил Кирая за рукав:
– Сидите спокойно, подождите, пока все выяснится! Ведь ясно же, что случилось недоразумение… И вы тоже сядьте, дружище Бела.
Трактирщик вернулся на место:
– Еще раз устроите тут истерику, я за себя не ручаюсь. Прижмите задницу и помалкивайте.
Дюрица достал из кармана сигареты:
– Вот, закурите и успокойтесь.
Трактирщик встрепенулся:
– У вас есть сигареты?
– Есть… Сначала закурю я, а вы потом от моей прикурите.
Он расстегнул пуговицы и распахнул полы пиджака:
– Дружище Бела, встаньте, пожалуйста, и загородите окошко.
Он чиркнул спичкой. Потом пустил сигарету по кругу, чтобы могли прикурить остальные.
– Надеюсь, они не почувствуют запаха.
Трактирщик глубоко затянулся:
– Спасибо… господин Дюрица!
Ковач курил, опустив голову, Кирай повернулся к дверце и закрыл лицо руками:
– Какой ужас. Я не желаю, не желаю больше терпеть.
В полном молчании они докурили сигареты. Затоптав окурок, трактирщик повернулся к Дюрице:
– Послушайте, Дюрица…
– Да?
– Вы не рассердитесь, если я вас кое о чем спрошу?
– Пожалуйста.
– Но вы не рассердитесь?
– Нет.
Трактирщик помедлил. Потом спросил:
– Вы ничего такого не совершали, за что вас могли забрать?
– Нет, – ответил Дюрица и раздавил подошвой окурок.
– Это точно?
Дюрица откинулся к стенке кузова, запахнул на себе пиджак:
– А почему вы спрашиваете именно меня?
Трактирщик ответил не сразу.
– Будем считать, что я ни о чем вас не спрашивал, – наконец сказал он. И, наклонившись, сплюнул на пол скопившуюся во рту кровь.
– В последний раз меня бил отец, – произнес Ковач, обхватил обеими руками затылок и уткнулся лицом в колени.
8
Когда накануне вечером фотограф Кесеи расстался с компанией и вышел на улицу, он поднял воротник пальто, поглубже засунул руки в карманы и, держась ближе к стенам домов, двинулся в сторону проспекта.
– Боже мой, – шептал он, – какая трагедия. Несчастное человечество. Отчего люди стали такими? Чем выжгло из них красоту, добро и величие помыслов? Что заставило их забыть о самом существенном в человеке – об ответственности?
Он всегда держался поближе к стенам. Стыдился своей деревянной ноги, к тому же при необходимости на стену можно опереться.