– Боже праведный, – прошептал Ковач.
Он медленно, совсем высоко поднял руку, но тут глаза его закрылись, и он рухнул на пол. Вытянутая для удара рука его раскрытой ладонью шлепнулась на паркет.
– Болван, – выругался штатский. Потом крикнул одному из нилашистов:
– Оттащите его и приведите в чувство!
Ковач заплакал:
– Нет! Нет! О Боже… Прости мне мой грех… Прости!
Он разрыдался и, когда нилашист, наклонившись, схватил его за руку, завопил, как могут вопить только умалишенные:
– Нет! Нет! Боже! Нет!
– Заберите его отсюда, стоите тут, как баран, – заорал нилашисту штатский. – Заткните ему рот, дубина вы стоеросовая.
Потом повернулся к остальным:
– Ну, хватит раздумывать! Вы хотите домой или нет?
Трактирщик смотрел на него, выставив вперед большую тяжелую голову.
– Ну! Кто следующий?
– Замечательно, – сказал блондин. – Можно отправляться прямиком в подвал.
Он двинулся вниз по лестнице.
– Замечательно!
Кирай, разинув рот, тяжело дыша, смотрел, как нилашист тащит по полу Ковача. Столяру все же удалось подняться. Вырвавшись из рук нилашиста, он продолжал кричать:
– Нет! Боже милостивый! Нет!
Нилашист, вывернув ему руки за спину, стал толкать его перед собой в сторону коридора.
– О Господи, – произнес Кирай. Лицо его исказилось, в глазах застыл смертельный ужас.
Из коридора доносились удары, звук падающего тела и подавленные рыдания столяра:
– Нет! Не могу!
Кирай пошевелился и сделал шаг вперед. Невидящим взглядом смотря перед собой, он повернулся лицом к подвешенному человеку. Он сделал уже и следующий шаг, когда почувствовал, что локоть его крепко сжал трактирщик. Он качнулся и отступил на прежнее место.
– Вы туда не пойдете, господин Кирай, – услышал он рядом с собой хриплый, искаженный голос трактирщика. Закрыв глаза, Кирай покачнулся и уцепился за его руку.
– Отпустите меня ради Бога, – прошептал он.
– Вы останетесь здесь, – повторил трактирщик, не сводя глаз с человека в штатском. Отпустив Кирая, на подкашивающихся ногах он направился в сторону штатского:
– Мясники. Негодяи.
– Осторожно, – крикнул блондин. – Сюда, Мацак!
Трактирщик продолжал надвигаться на штатского, по-прежнему не сводя с него глаз, мучительно волоча подкашивающиеся ноги.
– Подлые убийцы!
Мацак был уже за его спиной и, занеся револьвер, обрушил его на голову трактирщика.
– Бела, дружище! – закричал книжный агент. И погасшим взглядом уставился на неподвижное тело.
Прижав ладонь ко лбу, он стал раскачиваться взад-вперед, как делают шаловливые дети.
– Боже праведный.
Все это время Дюрица, не шевелясь, смотрел на висящее тело.
Взгляд его оставался твердым, хотя глаза были полны слез. Словно окаменев, смотрел он на висящего перед ним человека.
– Пожалуй, пора кончать, – сказал штатский.
Блондин убрал револьвер, улыбнулся.
– Можно было и раньше закончить. – И добавил, взглянув на штатского: – Вы не находите?
Штатский повернулся к Мацаку:
– Оприходуйте их.
– Слушаюсь.
– Без педагогики, – добавил блондин.
Тут Дюрица подал голос:
– Погодите. Прошу вас.
Штатский посмотрел на него:
– Ну-ну.
– Погодите, – повторил Дюрица.
Он по-прежнему не сводил глаз с человека на дыбе. Тот больше не стонал. И, сделав неимоверное усилие, повернул голову набок. Глаза его были открыты. Он посмотрел на штатского, потом на распростертое тело трактирщика. Рот его приоткрылся; окровавленный, распухший язык опять попытался вымучить какие-то слова, потом вяло вывалился наружу. Услышав голос Дюрицы, умирающий медленно приподнял голову, уронил ее на грудь и, тяжело дыша, остановил взгляд на часовщике.
– Ну, ну! – сказал штатский. – Неужто нашелся среди вас порядочный человек? – Он сделал знак рукой: – Прошу!
Дюрица шагнул вперед. Губы его были плотно сжаты, лицо окаменело. Кожа блестела от пота.
– Смелее, приятель, смелее, – подбадривал его штатский. – Раз-два, и готово. Я думаю, можно открывать дверь, – обратился он к блондину. – Зачем заставлять жену этого господина мучиться сомнениями и тревогой.
Дюрица сделал уже и второй шаг, когда книжный агент обернулся и в оцепенении уставился на часовщика. Ладони его, отнятые ото лба, так раскрытыми и застыли в воздухе, рот приоткрылся.
– Дюрица… Мастер Дюрица…
Всего два шага отделяли Дюрицу от умирающего, тот дышал уже тише и изумленно следил за часовщиком. Изо рта его все еще сочились кровь и слюна, на беззубых, разбитых деснах чернела спекшаяся кровь.
– Мастер Дюрица, – шептал Кирай. – Мастер Дюрица, Бога ради, что вы делаете? Он испуганно посмотрел на распластанное тело трактирщика, словно пытаясь окликнуть и его.
Дюрица дошел до подвешенного, поднял глаза на его лицо и, как прежде Ковач, встретился с умирающим взглядом. Он посмотрел сначала на окровавленный рот, на вспухшие губы, беззубые десны, разбитый нос, потом глянул выше – в глаза. Тот смотрел на него остановившимся взглядом. В нос Дюрице ударило зловонием из хрипящего рта, запахом крови и пота, едкими испарениями подмышек, вонью паленой кожи и мяса.
Кирай, шатаясь, сделал шаг в их сторону:
– Ради господа Бога, Мастер Дюрица! Нет, нет, этого делать нельзя! – Лицо его исказилось, губы дрожали. – Нет, вы не хотите этого. Нет, конечно же, не хотите.
С безумным, испуганным выражением Кирай поглядел вокруг. Взгляд его упал на человека в штатском.
– Нельзя! Не позволяйте ему! – Потом, повернувшись назад, закричал: – Нельзя! Не позволяйте ему! Ради Бога, дружище Бела, не позволяйте!
Он бросился к Дюрице и повис на его руке:
– Нельзя. Отойдите отсюда. Отойдите сию же минуту.
Дюрица не смотрел на него. Взгляд его был все так же прикован к глазам умирающего.
– Ну же, врежьте этой скотине как следует, – проговорил штатский.
– Нет! – крикнул Кирай и, продолжая одной рукой удерживать часовщика, повернулся в ту сторону, где лежал трактирщик. – Нельзя!.. Ну скажите ему, Белушка! Ведь нельзя?!..
Под ударом револьверной рукоятки он выбросил руку вверх и отступил в ту сторону, где лежал трактирщик. Потом отшатнулся назад и от следующего удара рухнул под ноги мастеру Дюрице.
Умирающий оторвал взгляд от часовщика и перевел его на упавшего. Но несколько мгновений спустя веки его закрылись, и голова упала на грудь. Дюрица видел перед собой только его лоб, заслонявший склоненное набок лицо. Он занес руку и ударил человека по щеке. Голова откачнулась в другую сторону.
– Поздравляю, – объявил штатский. – Теперь еще раз – и конец представлению.
Дюрица зашатался. Сперва он качнулся назад, потом, ища равновесия, вскинул руки и повалился вперед. Его руки, хватая воздух, наткнулись на тело висевшего, и часовщик, не удержавшись, повис на его груди. Он застыл, судорожно вцепившись в голое тело и закрыв глаза.
– Поживей! – заорал Мацак. – Нечего время тянуть!
– Осталось совсем ничего, – сказал штатский. – Еще разок, и кончено дело.
Мацак дернул часовщика за руку и вернул на место.
– Ну, давай!
Дюрица поднял голову, замахнулся и опять ударил человека – по той же щеке, что и прежде. Голова откачнулась к плечу, потом упала на грудь. Глаза, на мгновение приоткрывшись, взглянули на часовщика и закрылись снова. Веки сжимались все плотнее, с мучительным напряжением стискивались, пока наконец глаз совсем не стало видно на опухшем лице.
Дюрица стоял зажмурившись. Так, не открывая глаз, он повернулся и, слегка расставив руки, неестественно растопырив пальцы, двинулся к выходу. Локти его все дальше отстранялись от тела, пальцы все шире раздвигались в стороны, словно хотели вырваться из ладоней, и пока он добрел до дверей, локти поднялись уже до уровня плеч, а растопыренные пальцы рвались прочь из задравшихся рукавов пиджака.
11
– Ты что, спятил? – спросил у ворот вооруженный охранник. – А ну опусти руки. Иди как все люди.
– Что? – спросил Дюрица, поворачиваясь лицом к охраннику.
– Опусти руки, – повторил тот.
Дюрица посмотрел на свои руки. Опустил их и продолжал стоять перед нилашистом.
– Хочешь обратно? – спросил он.
– Нет, – сказал Дюрица.
– Ну если нет, то проваливай.
– Хорошо, – сказал Дюрица.
Он повернулся и двинулся по тротуару. В одном пиджаке, с непокрытой головой. Он шел медленно, то и дело покачиваясь, руки, как плети, висели вдоль туловища. Выйдя из переулка, он свернул на проспект. Уже светало. По улице на большой скорости пронеслись два грузовика. Вдали послышался звон трамвая. Туман рассеялся, погода обещала быть влажной, но солнечной.
Навстречу шли двое мужчин. В нескольких шагах от Дюрицы они остановились, наблюдая за ним.
– Набрался, папаша? – спросил один прохожий.
– Что? – спросил Дюрица и тоже остановился.
Мужчина посмотрел ему в лицо:
– Беда какая случилась?
– Не знаю, – ответил Дюрица, продолжая стоять перед ними.
– Забулдыга, – сказал второй прохожий.
– Нализался, приятель?
– Нет, – сказал Дюрица.
– Может, не в свое дело сунулся? И огреб по полной?
– Не знаю, – повторил Дюрица.
Они еще постояли друг против друга.
– Ну, двигай теперь домой.
– Хорошо, – ответил Дюрица.
– Такова жизнь, – сказал второй.
– Ну да, – согласился Дюрица.
– А где живешь-то?
– В Пеште, – проговорил Дюрица.
– Да уж ясно, что в Пеште.
Другой кивнул:
– Ну, топай.
– Ага, – сказал Дюрица и двинулся дальше.
На следующем перекрестке дорогу ему преградила машина. Дюрица отступил и свернул в переулок. Он шел посередине тротуара, опустив бессильно болтающиеся руки и глядя вдаль невидящими глазами. Когда он добрел до конца переулка, завыли сирены. Тревога запоздала. Одновременно со звуком сирен воздух потрясли взрывы, и свист бомб перекрыл вой сирен.
Дюрица замер на месте и вгляделся вдаль.