сего себя, ради них, ради их будущего, их славы, потому что без славы рисунки мертвы. Они питаются признанием. Они нуждаются в понимании. Они также слабы и беспомощны, как новорожденные дети. И многие из них обречены на смерть. Неизбежно обречены на смерть. Самые слабые, самые неудачные – ошибки. Поэтому Пилс старался не совершать ошибок, старался не давать жизнь тем, кто умрет спустя пару дней, кого никогда не признают. Нет. Он не желал смотреть на их страдания и агонию. Габу так и не смогла понять, почему брат предал огню все свои ранние картины. Картины, которые нравились ей, потому что на них был дом, знакомый мир. Мир, который все признают, но не желают на него смотреть.
– Твоим картинам не хватает солнца, – сказала ему пожилая женщина, которой он продавал свои картины. Она же предложила ему помочь покинуть подводный город. Вместе с ней. С женщиной, которая была даже старше его матери. – Ради картин, – сказала она, когда увидела сомнения в глазах Пилса.
– Ради картин, – сказал он, когда Габу начала упрекать его в бегстве.
– Ради картин?! – сначала нахмурился, а затем рассмеялся Юругу много лет спустя. Они сидели в одном из баров Андеры, и это был первый день их знакомства. Их недолгого, но плодотворного знакомства. – И что, разве ты никогда не думал о себе, о своей собственной жизни без картин?
– Думал, но в этом еще меньше смысла, чем в картинах.
– И о чем же ты думал, если не секрет?
– О многом.
– Но ты уже забыл, о чем конкретно?
– Кажется, да.
– Ты был ребенком.
– Сестра думает, что я до сих пор еще ребенок.
– Твоя сестра все еще живет в подводном городе, и ты – ее единственный шанс убраться оттуда.
– Сомневаюсь, что она хочет убраться оттуда.
– Еще как хочет, только не говорит об этом, не признается в этом. Помнишь, как было с твоими картинами в детстве? Все они были такими настоящими, что никто не хотел смотреть на них.
– Откуда ты знаешь?
– Я многое знаю.
– Вот как? – Пилс вспомнил женщину, которая помогла ему убраться из подводного города.
– Она здесь ни при чем, – сказал Юругу.
– Кто ни при чем? – растерялся Пилс, потому что вслух ничего не говорил.
– Женщина, о которой ты думал, – Юругу наградил его широкой улыбкой.
– Но…
– Да, я умею читать мысли. И да, я могу сделать для тебя намного больше, чем сделала та старуха, с которой ты жил здесь.
– Я с ней уже не живу.
– Но твои картины все еще мертвы.
– Они не мертвы.
– Но уже в агонии.
– Хватит!
– А то, что? – Юругу добродушно улыбнулся. Улыбнулся лицом, но не глазами. Глаза остались холодными и безучастными. Глаза, в которых, казалось, мог уместиться целый мир.
– Кто ты, черт возьми? – спросил его Пилс, чувствуя, как трезвеет.
– Я тот, кто исполнит все твои мечты, художник! – улыбка Юругу стала шире. – И нет, малани! Не переоценивай себя! Я не хочу, чтобы за это ты жил со мной, как жил с той старой девой.
– Тогда какова плата?
– Твоя сестра.
– Что? На кой черт тебе моя сестра?
– Она – малани.
– Есть и другие древние.
– Мне подходит Габу.
– Найди себе другую куклу.
– Найду, если ты откажешься.
– Ты еще ничего не предложил кроме туманных обещаний.
– Как тебе предложение войти в историю?
– Снова туман.
– Или же страх, что тебя снова обманут, собьют с толку. Не бойся, я слишком стар, чтобы обманывать.
– Не очень-то старым ты выглядишь, – Пилс потянулся за рюмкой, решив, что лучшим будет напиться и забыть утром обо всем, что случилось в эту ночь.
– Не все в этом мире является тем, чем кажется, – сказал ему Юругу. Или же не сказал, а подумал? На мгновение Пилсу показалось, что он каким-то странным образом смог услышать его мысли. Он осторожно поднял глаза, посмотрел на своего нового знакомого. Юругу сидел напротив него, не двигался, казалось, что даже не дышал. – Если бы ты сейчас рисовал мой портрет, то что бы родилось на твоем холсте, художник? – спросил он Пилса, спросил чужим голосом, проникшим в голову.
– Как такое возможно? – прошептал Пилс. – Это что, какой-то трюк?
– Можно и так сказать, – сказал голос в его голове, голос, который принадлежал кому угодно, кроме Юругу. Красавец малани был лишь оболочкой, которой управлял кто-то более сильный, кто-то более древний.
– Все верно, художник, – услышал Пилс безмолвное согласие.
– Кто ты такой, черт возьми?
– Ты знаешь.
– Нет, – Пилс затряс головой, увидел, как вздрогнула рука Юругу, даже не рука, а воздух вокруг нее, едва заметно преломив свет. Страх парализовал тело Пилса. Или же не страх? Он пытался пошевелиться, но не мог – сил хватало лишь смотреть, как к нему приближается нечто, покидающее тело Юругу.
– Очень сложно найти сильное тело, – говорил голос в его голове. – Еще сложнее нейти слабый разум в сильном теле. Особенно, если это малани.
– Почему малани? – Пилс поборол немоту, отшатнулся назад, вжался в спинку стула.
– Малани не так молоды, как все остальные.
– Молоды? – Пилсу начало казаться, что пока он говорит, с ним ничего плохого не случится. – Как они могут быть молоды, если они самая древняя раса?
– Не самая.
– Это не возможно.
– Ты так думаешь? – спросило Пилса нечто, застывшее перед ним. Нечто, которое невозможно было увидеть, лишь чувствовать, знать, слышать в своей голове. «Не молчать! Не молчать! Не молчать!» – говорил себе Пилс, все еще веря, что слова могут его спасти. Но спасти от чего? Кто перед ним? Призрак? Дух? Очередная новая технология, способная свести с ума? Обман или реальность? Вымысел или неизбежность жизни? История или фальсификация? Самая древняя… древнее малани…
– Ты не можешь быть перворожденным, – сказал Пилс. – Это легенда, вымысел.
– Тогда что ты видишь сейчас?
– Не знаю. Безумие, подделку. Может быть, я пил слишком много и сошел с ума.
– Или же легенды просто вдруг оказались правдой.
– Нет! – Пилс сильно вспотел, но даже не заметил этого. – Ты просто смеешься надо мной!
– Как старший над ребенком?
– Ты не можешь быть Номмо. Не можешь быть перворожденным!
– Боишься утратить свою исключительность, малани?
– Даже если перворожденные и существовали, то они умерли давным-давно.
– Они просто перешли на новый уровень. Без времени и пространства. Они…
– Они? – зацепился за услышанное слово Пилс. – Ты сказал: «они»? Они – не мы! – ему захотелось рассмеяться. – Выходит, ты не один из них. Выходит…
– Они просто не взяли меня с собой.
– Не взяли? – Пилс обмяк, сдался. – Но…
– Так решили наши первопредки.
– Кто?
– Те, кто был до нас. Те, кто дал жизнь нам, как мы дали жизнь вам – малани, – дух вернулся в тело красавца Юругу. – Ты знаешь, что такое вселенский хаос, художник? – спросил он Пилса уже голосом Юругу. – Знаешь, что в этом хаосе скрыто порядка во много раз больше, чем ты можешь себе представить? – он потянулся за стопкой, выпил. – Вся наша вселенная – это одна большая дорога. А у каждой дороги есть начало и конец, художник. У каждого мира есть свой расцвет и свое падение. Свое добро и свое зло. Свой свет и своя тьма. Своя половина… – он закрыл глаза, замолчал.
– Половина? – растерянно спросил Пилс. – Женщина? Так все дело в женщине? Даже у Номмо? Тебя не взяли, потому что ты не смог найти себе пару?
– У меня была пара. Была до тех пор, пока совет не решил, что молодому народу малани нужен посланник, нужен свет, за которым они смогут идти, – Юругу посмотрел на Пилса. – Вы тогда убивали друг друга, ненавидели, находились на грани краха, гибели, поэтому…
– Поэтому нашим спасителем стала твоя девушка, твоя половина? – Пилс потянулся за своей стопкой, но решил не пить. Древние легенды оживали в памяти. Легенды, в которые уже почти никто не верил. Они стирались, становились пылью. Легенды о спасителе, пророке…
– Для меня это всего лишь моя половина, – тихо сказал Юругу. Пилс бросил на него короткий взгляд, боясь смотреть слишком долго. – Она спасла вас. Вы убили ее.
– Мне жаль.
– Не извиняйся. Она знала, что все будет именно так… – Юругу снова выпил, замолчал, предаваясь воспоминаниям.
– Поэтому ты остался? – спросил его Пилс, выждав пару минут.
– Поэтому они оставили меня здесь, когда настало время покидать вас. Оставили, потому что вселенский хаос стремится к порядку, стремится к парности…
– Вот как… – Пилс снова подумал, что было бы неплохо выпить. – И ты все это время… был здесь? Среди нас? Один? – Юругу не ответил, но Пилс знал ответ. – Так много лет.
– Время ничего не значит для меня. Куда страшнее видеть, как умирает память. Вы забываете своего спасителя, и вместе с вами, кажется, я начинаю забывать свою половину.
– Представляю, как ты ненавидишь тех, кто заставил тебя тогда расстаться с ней.
– Тогда в этом был смысл. Сейчас – только пепел.
– Из-за нас?
– Вы – малани. Вы еще слишком молоды, чтобы понимать это. Но вот первопредки…
– Так ты зол на них? Зол за то, что они не сказали тебе, как все будет спустя тысячи лет?
– Сомневаюсь, что их заботило это. Лишь порядок вселенского хаоса. Словно краски, вылитые наудачу на хост в надежде, что случайность создаст идеальную картину, художник.
– Такого не бывает.
– А если для попыток у тебя есть целая вечность?
– Это глупо.
– Это наше начало. Хотя я думаю, что было и что-то прежде. И будет. Ведь для тех, у кого нет времени, будущее может начаться в прошлом, а прошлое в будущем. Кто знает, на какой уровень они перейдут дальше? И кто даст гарантию, что в итоге все это не вернется к своим истокам, продолжив свой древний путь в молодой расе, которой еще только предстоит родиться, – Юругу прервался. Вокруг кипела жизнь, но Пилсу начало казаться, что все это происходит где-то извне, не в его мире, не в его жизни. Белый холст вставлен в мольберт, кисть в одной руке, в другой палитра, но рисунок никогда не родится, не родится желание рисунка, потребность в рисунке, если только рисунком не станет черный цвет, которым можно закрасить холст. Черный непроглядный цвет. Все остальное обман, фальшивка. По крайней мере, для него – для Пилса. Как цели матери и сестры. В них есть смысл, но они не применимы к нему. Он может лишь рисовать, делать наброски, разбрызгивать краску, надеясь, что рано или поздно родится шедевр. Но у него нет вечности для этого. – Можно выбрать другой путь, художник, – сказал ему Юругу, сказал голосом внутри головы. – Я могу показать тебе другой путь. Путь, который будет принадлежать только тебе… – Юругу закрыл глаза, запрокинул голову и начал насвистывать мелодию песни, которую пела Пилсу мать, когда он был еще ребенком. Пела ему и его сестре. В прошлом. В далеком прошлом, которое когда-нибудь станет будущем. Много лет спустя. В комнате для допросов. За столом. Из уст безумца и убийцы. Из уст брата сестре.