Слова отозвались жутким эхом. Холодный ужас сковал Натали, не полностью прошедшее головокружение усилилось. Слова водителя казались то четкими и ясными, то какими-то неразборчивыми. Натали посмотрела за окно. Похоже, они ехали не быстрее тридцати-сорока миль в час. Сможет ли она выскочить из машины — и, прокатившись по дороге, встать на ноги и побежать? Если ей удастся выбраться, не сломав при этом ноги, то убежать она сможет от любого. Ради того, чтобы избежать участи наркоманки и проститутки в каком-нибудь борделе, стоило рискнуть. Она вытащила из сумочки бумажник и паспорт и сунула их поглубже в карман куртки.
—Возьмите деньги! — умоляюще заговорила Натали. — Я дам вам денег, только выпустите меня! У меня есть три тысячи — три тысячи рейсов. Отпустите меня!
Она медленно передвинулась к правой дверце, взялась пальцами за ручку и стала готовиться к тому моменту, когда выпадет из машины на дорогу. Перед глазами мелькали какие-то тени, и Натали резко помотала головой, чтобы прояснилось сознание.
«Вот сейчас!»
В этот момент такси резко затормозило и остановилось. Дверь, у которой сидела Натали, распахнулась, и она увидела двух мужчин, лица которых закрывали маски из черных чулок. Еще до того как она успела среагировать, ее вытащили из машины и бросили лицом вниз на землю. Машина с ревом исчезла. Игла вонзилась в основание шеи, и содержимое шприца оказалось в мышце. «Наркотик», — подумала Натали. Оглушающая доза, возможно, героина.
Положение было ужасным, но она ощущала какую-то непонятную отстраненность от происходящего. Отстраненность и в то же время решительность не сдаваться без боя. Каждый из них держал ее за руку и вместе они тащили ее куда-то в узкий неасфальтированный переулок, вонявший отбросами. Решив позвать на помощь, Натали поняла, что в этом переулке часто слышали такие крики, но вряд ли когда обращали на них внимание. Она попыталась сгруппироваться и резко дернула руками. Налетчик, державший правую руку, выпустил ее. В тот же миг Натали развернулась и что было сил ударила второго бандита кулаком в пах.Тот упал на колени и отпустил левую руку Натали. Она вскочила и ударила того, что стоял справа, прямо в лицо.
Через мгновение она уже бежала по переулку. Впереди, в неясном свете виднелись два ряда темных домов, двух- и трехэтажных. Дальше и правее она увидела мигающий свет.
Сзади один из мужчин закричал по-португальски:
— Tenho uma pistola. Parej ou eu atiri![21]
Переулок впереди был загроможден ржавыми бочками, ящиками и прочим мусором, наваленным у какого-то забора, возвышающегося на добрых шесть-семь футов.
— Стой! — кричали сзади.
Натали забралась на кучу мусора и уже потянулась к забору, когда раздался выстрел.
«Мимо», — успела отметить она, схватившись руками за грубые доски и перекинув через них одну ногу.
Раздался еще один выстрел, потом еще. Дважды ослепительная боль обожгла правую лопатку Натали. Ее бросило вперед, руки отпустили забор. Зарычав от боли и хватая ртом воздух, понимая, что дважды ранена, она опрокинулась и беспомощно рухнула на груду мусора.
ГЛАВА 8
Кто всего более способен творить добро своим друзьям, если они заболеют, и зло — своим врагам? Врач.
Платон, «Государство», кн. I
Яунде расположено всего на четыре градуса севернее экватора. Джо Энсон не умел переносить камерунскую жару и влажность так же легко, как те, кто родился здесь, но сегодняшний день, когда до начала муссонов оставалось всего пара недель, выдался просто ужасным. Кондиционеры больницы не справлялись с работой, запах болезней заполнял здание, повсюду вились мухи, а тяжелым воздухом просто нельзя было дышать.
Единственным светлым пятном в этих гнетущих условиях являлась Мариэль, состояние которой после подпольного лечения «Сарой-9» значительно улучшилось. Сейчас она уже сидела на стуле возле своей кровати и самостоятельно пила и ела. Лекарство оказалось настоящим чудом, как с самого начала и предполагал Энсон. Еще день-два, и фургончик Уайтстоунского центра здоровья Африки отвезет девочку домой, к матери, доставив в деревню рис и другие продукты, которых должно было хватить жителям до прихода муссонов. А после этого начнется новый цикл голода и болезней...
—Хорошо, милая, — повторял Энсон, прикладывая стетоскоп к спине девочки, — вдохни, выдохни... Молодец! Завтра ты, может быть, поедешь домой.
Девочка повернулась и обхватила ручонками шею доктора.
—Я так люблю тебя, доктор Джо! Так люблю!
—И я тебя люблю, мой орешек!
Энсон никому бы не признался в том, как много сил отняли у него всего несколько слов. Он дал Мариэль книжку с картинками и едва дошел до маленького кабинета, который делил с дежурным врачом. Что же это такое с ним творится? Через полминуты, борясь с надвигающимся приступом одышки, он достал из кармана рацию, которую всегда носил с собой и которая использовалась только в экстренных случаях для вызова помощи.
—Это Клодин, доктор Энсон, — раздался голос сестры. — Где вы находитесь?
—В комнате врачей... в больнице.
—Вам нужен кислород?
-Да.
— Одну минуту. Я сейчас буду.
Прошло всего полминуты, и Клодин влетела в кабинет, таща за собой 650-литровый баллон драгоценного газа, установленный на двухколесной тележке. Ей было уже около пятидесяти. Клодин была высокой, с гладкой очень темной кожей, а ее глаза смотрели одновременно гордо и заботливо. Она работала в больнице почти со дня ее основания.
— Вы сегодня в дневную смену? — успел спросить Энсон до того как медсестра приладила ему к лицу маску и открыла кран подачи кислорода.
— Дышите спокойно, — сказала она. — Я... одна из сестер заболела, и я ее подменяю.
Энсон не обратил внимание на встревоженное выражение лица Клодин. Он вынул из верхнего ящика стола ингалятор с кортизоном и сделал два глубоких вдоха, а затем снова припал к маске.
— Хорошо, что вы здесь оказались, — проговорил он.
— Вам лучше?
— При такой влажности тяжеловато.
— Пока не начнутся дожди, влажность будет расти.
— Значит, станет еще тяжелее. Стопроцентная влажность... Не представляю, как я переносу ее.
И снова тень пробежала по лицу сестры.
— С вами все будет хорошо, доктор, — она сказала это уверенно.
— Конечно, Клодин.
— У вас назначена встреча с доктором Сен-Пьер. Отменить ее?
— Нет-нет, я не отменяю встреч. Вы это знаете.
Энсон, на которого некогда можно было надеяться, как на ветер, стал абсолютно дисциплинированным человеком. Каждую среду в полдень он встречался в небольшой больничной столовой с доктором Сен-Пьер; там он ел свой любимый чаудер[22] с зеленым салатом, выпивал бутылку камерунского «Гиннеса», а на десерт поглощал шарик шоколадного мороженого. Там они с доктором Сен-Пьер общались неофициально, обсуждая дела больницы, клиники и лаборатории, работу над «Сарой-9» и в последние годы его собственное здоровье.
— Простите меня, доктор, — начала Клодин, — но, по- моему, вы все еще дышите с большим трудом.
— Возможно... трудно сказать.
— Нет ли какого-нибудь другого лекарства, которое я могла бы вам дать?
— У меня... столько лекарств... что я сам... иногда путаюсь... в них.
— Успокойтесь и просто дышите! Мне, наверное, стоит позвать доктора Сен-Пьер.
Энсон махнул ей рукой, что должно было означать «подождите, не беспокойтесь!» Сестра отошла к стене, но не сводила с доктора внимательного сочувственного взгляда. Незаметно для него, она сунула руку в карман халата и нервно потрогала лежащую там пробирку с бесцветной жидкостью.
Точно, один и четыре десятых кубика — не больше и не меньше.
Такой была инструкция.
Точно один и четыре десятых...
Ланч назначался на полдень, но когда доктор Энсон надышался кислородом и смог пройти в столовую, было уже четверть первого. В столовой за одним из трех небольших столов сидела только доктор Сен-Пьер. Перед ней стоял высокий стакан со льдом и лежал бутерброд с тунцом, а сама она листала какой-то журнал. Одета она была в шорты цвета хаки и белую футболку, обтягивающую весьма соблазнительную грудь. На несколько секунд Энсон отвлекся от своих проблем с дыханием. За годы, проведенные вместе с Элизабет, он часто ощущал, что их отношения готовы перейти за границу близкой дружбы, но этого так и не произошло.
Энсон уселся за столик, и через секунду повар уже почтительно расставлял перед ним тарелки с едой — немое свидетельство того, что не было в больнице, лаборатории или во всем центре человека, в жизни которого доктор не играл бы важную роль.
—Понять не могу, — сказал он Элизабет по-английски, сделав паузу, чтобы сделать глубокий вдох, — как вы ухитряетесь выглядеть свежей в такую погоду.
—Думаю, что и вы выглядели бы посвежее, если бы дышали чем-нибудь получше, нежели кислородный коктейль восьмидесятипроцентной крепости.
—Я сегодня уже принял дневную норму.
—Боюсь, что долго вы так не протянете.
—Кто знает? Легкие могут привыкнуть.
—Только не с легочным фиброзом, Джозеф, и вы это знаете не хуже меня.
Энсон принялся за салат и, как обычно, сделал большой глоток своего камерунского «Гиннеса» прямо из горлышка. «Элизабет права», — подумал он. Она всегда была права, когда речь заходила о его здоровье. Но все же...
—Сейчас не время ложиться на операцию. Сезон муссонов вот-вот начнется, а работа в лаборатории идет так хорошо... Мне же столько еще надо сделать!
—Вы каждый день рискуете умереть от сердечной недостаточности! — Элизабет положила свою ладонь на руку доктора. По выражению ее лица можно было безошибочно определить, что ее забота являлась столь же личной, сколь и профессиональной. — Вы так много сделали для стольких людей, Джозеф! Я не хочу, чтобы с вами что-нибудь случилось. А ваше состояние становится все хуже и хуже, и улучшения не предвидится. Если положение еще осложнится, оперировать станет намного рискованнее.