Центрфорвард, разбежавшись, ударил по мячу и он, зазвенев и описав плавную параболу, стремительно влетел в «девятку». Вратарь гостей упал поверженный на газон, едва успев в своем невероятном броске чиркнуть по мячу кончиками пальцев. Стадион взревел!
— А-а-а-а-а!!! — заорали пятнадцать глоток, — Мордви-и-и-ин! А-а-а-а-а!!!
От крика потолок палатки выгнулся вверх, а сам крик слышали не только в соседних палатках, но и душманы в горах должно быть содрогнулись от него. Тут же в палатку прибежали человек шесть соседей:
— Что случилось, мужики? Скорпион, что ли кого укусил? — недоуменно разглядывали они каждого, стараясь угадать укушенного.
— Пацаны! Смотрите — все тыкали в меня пальцем, — к нам мордвин приехал! Дождались праздника!
— А-а, — понимающе кивнули соседи и с какой-то даже жалостью посмотрели на меня, — повезло вам. Вы только его не убейте до смерти. Он-то в чем виноват?
Соседи вышли из палатки и в полной тишине кто-то негромко задал вопрос:
— А ты какой мордвин: мокша иль эрьзя?
Меня поразило, что в Советской Армии, где никто и не слыхал никогда о Мордовии, и, в лучшем случае, путали ее с Молдавией, есть целый отдельный взвод связи, в котором все от мала до велика не только могут отыскать ее на карте, но даже знают об этническом делении мордовского народа на две языковые группы.
— Я русский, — честно признался я.
Я не мог понять, отчего моя малая родина привела связистов в такой восторг? И за что меня следует убивать, если я еще и сделать-то ничего не успел? Честное слово! Только в палатку вошел.
«Может», — мелькнуло у меня мысль, — «пока я в учебке служил, Мордовия объявила войну Советскому Союзу? Или в Мордовии запретили призвать в войска связи? Иначе — откуда столько лютой ненависти? Они меня первый раз в жизни видят и через несколько минут знакомства уже готовы к жестокой расправе надо мной? И я тоже — олень! Взял и ляпнул, что я русский. Может было бы лучше, чтобы я был мордвином?»
Как бы то ни было взвод пришел в сильное воодушевление. Все радовались как дети, поздравляли друг друга и при этом бросали на меня такие взгляды, от которых мне делалось нехорошо.
«Ночь — длинная!», — стучало у меня в голове, — «Ночь — длинная! Звиздец мне, грешному! Господи! Дай дожить до рассвета!».
Всеобщее ликование прервал тот самый черноволосый пацан, которого все называли Полтава:
— Выходи строиться на ужин.
Двое черпаков, направляясь к выходу, обняли меня за плечи с двух сторон и, заглядывая мне в лицо прошипели как удав Каа бандерлогам:
— Теперь ты — наш-ш-ш.
В их голосе было столько же тепла и нежности, сколько у удава Каа, когда он беседовал с бандарлогами. Та беседа, кажется, закончилась печально для бандарлогов.
Взвод вышел из палатки и изобразил строй. Прежде, чем подать команду «шагом марш», Полтава посмотрел на радостные лица одновзводников и предупредил.
— Ужинаем нормально. Все разборки с мордвином после ужина. Вопросы? Шагом марш на ужин.
В столовой дневальный Золотой уже охранял два накрытых для взвода связи стола. За один стол уселись старослужащие за другой — духи. Кроме меня и Золотого духов было еще три человека. Вопиющее неравенство старослужащих и молодых проявилось даже в такой мелочи: за столом, накрытым на десять человек, сидело ровно десять дедов и черпаков, а за таким же соседним столом ужинали только пять духов. На каждого молодого, таким образом, приходилось две порции. К нам присоединился и черпак, которому не хватило места за «старшим» столом.
— Не бойся ничего. Ешь спокойно, — ободрил он меня, заметив у меня недостаток, которым не страдают солдаты первого года службы — полное отсутствие аппетита, — все будет нормально.
Я ему, конечно не поверил, но ложкой стал ворочать шустрее.
«Старший» стол покончил с ужином быстрее нас.
— Ну, что? В кино идете? — спросил нас Полтава, встав из-за стола, — тогда давайте, быстрее. Мы пока на улице покурим, вас подождем.
— Идите без нас, — откликнулся, пацан, сидящий напротив меня, — мы пока поговорим.
Старослужащие развернулись и ушли в кино без нас.
— Женек, — протянул он мне руку через стол.
— Андрей.
— Мы про тебя уже все знаем: все-таки в связи служим. Придворные войска. Лейб-гвардия. Золотого ты уже знаешь, а это Тихон и Нурик.
Мои соседи тоже протянули мне руки, которые я охотно пожал.
— Давай, приберись тут, — кивнул Женек Золотому, — пошли, мужики.
Мы вчетвером вернулись к палатке и сели в уютной курилке под навесом из масксети.
— Пока этих нет, — Женек кивнул в сторону летнего кинотеатра, имея в виду старослужащих, — поговорим спокойно. Хорошо, что тебя к нам распределили. Теперь нам легче будет. Значит так, смотри: нас — четверо. Ты, я, Тихон и Нурик. И все мы стоим друг за друга. Понял?
— Понял.
— Если кто в полку тебя тронет, скажешь нам, мы все пойдем впрягаться за тебя. А если кого-то из нас — то ты пойдешь разбираться вместе со всеми. Понял?
— Понял.
— Ты хоть и младший сержант, а шуршать будешь вместе со всеми. Как и положено по сроку службы. Понял?
— Да понял, понял! Что ты мне жуёшь вещи, которые понятны даже дураку?! Мы в армии или где?
— Ну, а раз понял, то давай, вливайся в коллектив. Нурик, у тебя?
— У меня, — отозвался Нурик.
Он достал косяк и передал его Тихону.
— Духам чарс курить запрещено, — доверительно продолжал пояснять Женек, — увидят деды или черпаки — вилы! Всю грудь тебе отшибут. Не говоря уже о том, чтобы по вене ширяться. Смотри — не вздумай. Вычислят — на раз. Но сегодня — можно. Мы этот косяк специально заныкали, чтобы тебя сегодня встретить. Взрывай, Тихон, хрен ли ты сидишь, тормозишь.
Когда очередь дошла до меня, я сделал свои две затяжки и передал косяк Нурику. Затылок словно пронзило ледяной иглой, но не больно, а приятно. Нервное напряжение, в котором я находился с того момента как перед всем взводом указал свое место рождения, стало стремительно спадать.
— Слушай дальше, — Женек продолжал вводить меня в курс дела, — ты можешь в любую минуту обратиться к нам за помощью. Даже ночью. Мало ли что дедам с черпаками в голову взбредет? Буди любого из нас или всех сразу. Но и ты, когда к тебе кто-то за помощью обратится, тоже — будь добёр.
Я кивнул головой. Такая «постанова» меня очень даже устраивала. Только так и можно выжить на первом году службы, не уронив себя.
— Наш взвод дружит с разведвзводом и хозвзводом. Еще у нас хорошие отношения с пехотой — четвертой, пятой и шестой ротами. Это наш батальон. Мы вместе на войну ходим. Если что — обращайся к духам хозвзвода и разведки. Они помогут. Я тебя с ними завтра познакомлю.
— А пехота?
— А что пехота? — не понял Женек, — у них там свои порядки, у нас свои. Они — пехота, мы — управление батальона. Какие вопросы?
«И в самом деле — какие вопросы? Все и так понятно: мы — управление, они — пехота. Не это ли нам объясняли еще в учебке?».
— Ты, быстрей всего, будешь делать связь пятой роте, продолжил Женек.
— Откуда ты знаешь? — я был разочарован тем, что не шестой.
— А что тут знать? В шестой роте я связь делаю. Гиви ходит с комбатом. Полтава с начальником штаба, Кравцов с замкомбата. Нурик с четвертой ротой ходит потому, что четвертая рота почти вся — черная. Остается только пятая рота. Там как раз сейчас нет связиста. Вот ты и будешь ходить с пятой ротой.
— Полк наш — «черный», — пояснил Нурик, — потому что горнострелковый. А кто лучше всех воюет в горах? Вот их и наловили с гор, черноты. Больше половины — чурбаны.
— А ты? — изумился я такой смелости в национальном вопросе.
— Я не чурбан. Я — казах.
— А-а.
— За белых стоят не только русские, хохлы и бульбаши, — Женек снова стал объяснять мне правду жизни, — но и половина казахов и весь Кавказ, кроме азеров. Азера — мусульмане, поэтому, половина за белых, половина за черных. Понял? Тихон! Замерз ты там что ли? Не держи косяк — горит же!
Тихона, должно быть уже «нахлобучило» и он передал мне косяк, с видимым трудом обнаружив меня рядом с собой.
— А вы что? Деретесь здесь, что ли? — я не мог понять как это так: вместе ходить на войну и воевать еще при этом между собой?! Ведь у любого есть автомат и каждый может решить национальный вопрос в свою пользу, просто нажав на спусковой крючок.
— Да никто не дерется! — Женек досадливо поморщился от моей недогадливости, — просто вопросы всякие бывают. Тронешь одного чурбана, а он потом на разборку человек сорок земляков приводит. Приходится звать на помощь, ну и понеслось…
Я представил как это «понеслось» сорок на сорок и мне стало весело. В самом деле: разве не забавно посмотреть, как восемьдесят здоровых молодых парней дубасят друг друга чем ни попадя из-за того, что два духа не поделили между собой какой-то пустяк? Прикольно же!
Чарс делал свое дело. Мне стало смешно и я зашелся идиотским смехом.
— У-у! — протянул Женек, — тебе хватит. Тебя уже накрыло.
Если Тихон от чарса неподвижно сидел, привалясь к масксети и уставившись остекленевшими глазами куда-то в бесконечность, то меня всего ломало от смеха.
— Тихо, ты! — Нурик довольно чувствительно двинул локтем мне в бок, — вычислят сейчас всех из-за тебя.
Тут я вспомнил, что впереди меня ждет длинная ночь и веселость моя куда-то пропала. Я снова стал серьезным, если не сказать — угрюмым. Ночь будет мучительно долгой и не только в переносном смысле.
— А чего это у вас во взводе мордвов не любят? — поинтересовался я у Женька.
Интересно же хоть узнать: за что буду сегодня ночью получать?
— Да, понимаешь, — с какой-то неохотой протянул мой новый товарищ, — за две недели до тебя, перед самой операцией, из взвода уволились три дембеля.
— Ну? — мне было невдомек: при чем здесь я?
— Они так взвод держали, что из столовой в каптерку им деды еду носили. Черпаков они вообще не воспринимали и в каптерку не пускали. Черпаки тарелки шоркали и на полах шуршали. А в каптерку они только дедов допуск