– Каори, – резко приказываю я, – иди-ка принеси нам выпить.
Девушка смотрит на меня с благодарностью, вскакивает и торопливо исчезает за дверью. Сомневаюсь, что вернется, и прекрасно ее понимаю.
Нори стоит позади меня, сцепив руки и склонив голову.
– Рад тебя видеть, Киёми, – хрипло говорит Танаки, поднимаясь и обходя стол.
Его взгляд по обыкновению устремляется на мою грудь. Я заставляю себя улыбнуться.
– Взаимно, Танаки-сан. Полагаю, путешествие вышло приятным?
Он фыркает.
– Клянусь, с каждым годом девочки все уродливее.
– Ваша правда.
Танаки смеется, утирая потное лицо.
– Приятно возвращаться сюда и для разнообразия лицезреть красоту. – Взгляд Танаки, наконец, останавливается на Нори. Его мокрые губы приоткрываются. – Это девчонка Камидзы?
Отступаю, чтобы он мог лучше ее разглядеть.
– Да. Норико.
Танаки делает к ней шаг. Я стою достаточно близко и вижу, как в устремленном вниз взгляде Норико вспыхивает гнев.
– Ни слова, – почти беззвучно успеваю шепнуть я. – Ни единого слова, Нори.
Танаки берет ее за подбородок, заставляет поднять голову. Нори не вздрагивает. Его взгляд блуждает по ее лицу, затем вверх-вниз по ее телу. Танаки заводит руку ей за спину, стискивает ягодицы. Я коротко втягиваю воздух в ответ на его наглость, но Нори не реагирует. Даже ресницы не трепещут.
Танаки со смехом отступает.
– Обалдеть, Киёми! Да ты просто кудесница!
Я улыбаюсь, не в силах скрыть удовольствие от по-хвалы.
– Делаю, что могу. Она из хорошей породы.
Танаки вновь смотрит на Норико и обращается к ней напрямую.
– Твоя бабка – злобная старая сука, но в свое время была красавицей. И твоя мать, кстати, тоже. Хотя она была миниатюрной. Ты же… – он смеется. – В тебе есть малость мясца, девочка. Ох, и осчастливишь ты какого-то мужчину, несмотря на кожу.
Я смотрю в затылок Норико и надеюсь, что она это чувствует. Она должна что-то сказать.
Нори поднимает на него глаза – холодные и пустые, как у куклы.
– Спасибо, – тихо произносит она и отводит взгляд.
Танаки доволен, потирает ручонки. Наверняка в мыслях уже подсчитывает, сколько сможет на ней заработать. Он поворачивается ко мне.
– Хорошо. Очень хорошо. Я договорился, на нее придут посмотреть несколько потенциальных покупателей. Уверен, они не разочаруются.
Я не верю своим ушам. Вижу, как Нори становится пепельного цвета. Я же краснею от ярости.
– Что? Почему я не в курсе? Со мной не посоветовались!
Танаки пытается и не может сделать вид, что ему совестно.
– Знаю, знаю. Не было времени. На прошлой неделе позвонил друг, он ищет спутницу для путешествий. Подчеркнул, что она должна быть моложе шестнадцати и хорошенькая. И теперь, конечно, я должен позволить всем откусить от яблочка. – Танаки смеется. – В конце следующего месяца они соберутся здесь для частного просмотра. Надеюсь, ты ее подготовишь?
Я тупо смотрю на него мгновение, прежде чем заново обретаю дар речи:
– Я думала, мы договорились, что до шестнадцатилетия она останется под моей опекой. Ей всего тринадцать. Еще не время.
Таков был прямой приказ Юко: чтобы Нори не трогали до шестнадцатилетия. Но Танаки плевать. Если ему предложили за нее хорошие деньги, то он их получит.
Мельком смотрю на Норико. Та дрожит как осиновый лист, маленькие ножки вот-вот подогнутся.
Танаки хмыкает.
– Моя дорогая Киёми, вопрос решен. Джентльмен будет здесь через месяц. Я полагаю, у него какие-то дела в Англии, так что убедись, что девочка учит английский. И ты, разумеется, получишь долю. – Он смотрит на карманные часы. – Уже почти полдень. Я проголодался. Пусть девочки принесут мне еды. И та, что была тут… проследи, чтобы она тоже пришла.
Не дожидаясь ответа, Танаки огибает меня и выходит в коридор. Мы с Нори испуганно переглядываемся.
Глаза девочки спрашивают, могу ли я ее спасти. И я отвожу взгляд. Для нее это «нет». Нет, не могу.
Следует несколько мрачных дней. Всякий раз, когда я ищу Норико, она где-то в другом месте. Пытаюсь говорить с ней со своим крошечным запасом английского, а она делает вид, что не понимает.
Я не настаиваю. Сама расстроена. Я думала оставить ее у себя, по крайней мере, до шестнадцати лет; я хотела научить ее большему о мужчинах… о жизни. Она и близко не готова меня покинуть. И вообще она мне очень даже нравится. Нори образованна, в отличие от большинства девушек, которые проходили через наш дом. Я могу с ней общаться. Иногда после уроков она задерживается, мы выпиваем по чашке чая, и она рассказывает мне, что почерпнула из своих книг.
Не самый худший способ скоротать день.
Я взяла за правило не привязываться к девочкам, особенно к тем, чья судьба – быть проданными. Но Нори – исключительный случай. Так что, возможно, мои чувства к ней тоже стали исключительными.
Внезапно замечаю, что у меня проблемы со сном, будто мягкий матрас внезапно превратился в каменную глыбу. Ночью мне слишком жарко, и я ворочаюсь с боку на бок в поисках облегчения, которого все нет. Осознаю, что я резка с приходящими сюда мужчинами, я стряхиваю их руки и отказываюсь болтать, как поступаю обычно. Я избегаю людей, насколько это возможно, и напряжение от деланой улыбки давит на меня так, как не давило уже много лет. Бегут дни, приближается дата продажи Нори, и все становится только хуже.
Я знаю, что это за боль. Это возрождение моей совести после долгих лет бездействия – так горькое семя пытается прорасти сквозь бетон.
Чуть за полночь, собравшись с духом, я захожу в комнату Нори. Девочка сидит на кровати, рядом корзинка с пряжей – что-то вяжет, ее пальцы двигаются с привычной легкостью. Шарф к грядущей зиме.
Она не поднимает глаз, но не удивляется, когда я заговариваю.
– Пришла тебя проведать.
– Присядете?
Выдвигаю табурет у туалетного столика – хотя и не следовало бы. Накатывает усталость. Зря я прожила так долго.
– Разве у тебя не достаточно шарфов?
Нори улыбается.
– Это не для меня. А для моего брата.
Смотрю на нее как на безумную. Неглупая девочка. За все время здесь она ни разу не упоминала брата. Мне казалось, она его отпустила.
– С чего вдруг ты решила связать ему шарф?
– Потому что скоро умру, – тихо произносит Норико, ее руки не перестают двигаться. – И хочу что-нибудь ему оставить. А больше ничего на ум не пришло.
Меня пробирает озноб.
– Ты не умрешь. Зачем тебе умирать?
Нори наконец смотрит на меня. И выглядит пугающе спокойно.
– Я не стану рабыней, Киёми.
Не думала, что она зайдет так далеко. Даже не подозревала, что в ней столько решимости.
– Не глупи. Жизнь всегда лучше смерти.
Нори смеется – без капли веселья.
– Вы сами в это не верите.
Пытаюсь найти правильные слова:
– Он не обязательно окажется чудовищем. Он может быть добрым. Даже красивым.
Нори прекращает вязать.
– Киёми, – произносит она очень тихо, – не нужно мне лгать.
Молча смотрю на нее. Узнаю мертвое выражение глаз. К горлу подступает желчь.
Нори склоняет голову, прячась за вуалью волос.
– Надеюсь, вы передадите шарф брату. Когда я уйду…
Непонимающе моргаю.
– Ты же знаешь, я не могу.
Норико кивает. Мой ответ ожидаем.
– Тогда оставлю шарф здесь. Если вы когда-нибудь передумаете.
– Я не передумаю.
Она откидывает волосы назад. По щеке катится слеза. Первая слеза, которую я вижу у нее за два года. Что-то внутри меня рвется на куски.
– Да. Знаю.
Я жду около комнаты, где Танаки продает целомудрие Норико с молотка, распаляя годящихся ей в отцы мужчин перспективой продержать такой трофей рядом с собой так долго, как они того пожелают. А когда перестанут желать? Об этом умалчивают. Эта часть нас не касается.
Впервые в жизни я не могу заставить себя смотреть. Однако все слышу. Танаки трудно назвать тихим.
– Редчайший цветок… Всего тринадцать, так юна, так свежа! Нетронута… Прекрасные формы, господа, прекрасные формы… Кто будет первым… Ах, благодарю, Тоно-сама, очень щедрое предложение… Еще ставки? Мутаи-сама, не ваш тип? Ничего, ничего, у нас в течение месяца появятся новые девочки… и они придутся вам по вкусу. Но вернемся к нашему делу… Не стесняйтесь, господа, не стесняйтесь!
Некоторые мужчины в комнате мне знакомы. Один хуже другого. Однако среди них есть молодой врач с ужасным заиканием и косолапостью, и это не самый страшный вариант. Он обращается ко мне Киёми-сан и говорит «пожалуйста» всякий раз, когда о чем-нибудь просит. Он будет к ней добр. Даже вряд ли потащит в постель, ведь он никогда не прикасается к девушкам, просто нуждается в обществе. Она бы читала стихи убаюкивающим голосом, а он бы слушал и был доволен. Я надеюсь на подобный исход. Надеюсь так сильно, что впиваюсь ногтями в ладони, пока те не окрашиваются алым.
Краем глаза вижу, как Миюки пытается слиться со стенкой, правда, не особо успешно. Жестом подзываю ее ближе. Она подходит, бледная как полотно.
– Уже началось, да? – шепотом спрашивает Миюки.
Голос хриплый, она плакала.
Я киваю. Миюки отчаянно заламывает руки.
– Когда ее заберут?
– В течение недели. Как только расплатятся.
Она шумно втягивает воздух.
– Отпустите меня с ней!
Зажмуриваюсь. У меня совершенно нет на это сил.
– Нет.
– Я пойду бесплатно. Мне все равно.
– А как же сестренка?
Миюки мигом сдувается. К глазам подступают слезы.
– Пожалуйста, позвольте ей остаться здесь. Пожалуйста, Киёми-сан!
Качаю головой.
– Она слишком ценна. Я думала… рассчитывала, что она проведет с нами еще пару лет. Но… увы.
Миюки падает на колени. Прижимается щекой к моим ногам. В ужасе смотрю на нее сверху вниз.
– Какого черта ты делаешь?
– Не продавайте Нори, – всхлипывает она мне в носк-и.
– У меня нет выбора.
– Есть! – кричит Миюки.
Я пытаюсь вырваться, но она вцепилась, словно клещ.