Киёми начала что-то говорить, но осеклась. Машина замедляла ход. Они не сводили друг с друга глаз, затаив дыхание, так много говоря без слов.
Нори сжала руку Киёми. Звук двигателя затих.
– Прости меня, – прошептала Киёми. – За все. Прости.
Нори колебалась. Она слышала, как водитель вышел и теперь огибал машину. Оставалось всего несколько секунд. Она не могла придумать, что сказать этой женщине. Вот они, распорядительница борделя и шлюха, вознесшаяся нищенка и падшая принцесса, хозяйка и слуга. Но в этот момент все это стало неважно. Просто две женщины, склонившие головы против ветра. Нори решила, что если это и не делало их друзьями, то хотя бы сближало.
– Я буду скучать, Киёми-сан.
Нелепо. И все же правда.
Дверца со стороны Норико открылась. Не дожидаясь приглашения, девочка вышла из машины и зажмурилась от света осеннего солнца. Она знала, где они. Каждый ребенок в Японии знал об этом месте.
Тиёда-ку, королевский район в Токио. Здесь располагались все правительственные здания, посольства и памятники. Здесь жили самые богатые, самые влиятельные люди страны.
Нори стояла в закрытом поместье с высокими стенами из беленого камня. Дом был старым и величественным, низким и просторным, с черепичной крышей цвета красной глины. На воротах позади Нори был изображен незнакомый ей фамильный герб.
Пренебрегли здесь лишь растениями. В саду росли печально поникшие сливовые деревья с листвой того же цвета, что и крыша.
Надо идти вперед, в дом, который ее не приветствует, к людям, которые ее не полюбят.
Нори уже такое проходила. Она знала, что делать.
И двинулась вперед. Подол ее лучшего кимоно волочился по земле, вороша опавшие листья. Волосы в стиле тарэгами[21] свободно ниспадали, символизируя ее целомудрие. Шею обвивали лучшие жемчужины, холодившие разгоряченную кожу. Сердце билось быстро, как у испуганного воробья, но страха не было.
Норико поднялась по деревянным ступенькам и прошла в прихожую через раздвижные двери, которые без единого слова открыла служанка.
Нори остановилась, чтобы снять туфли, а затем продолжила путь, пока перед ней не появилась женщина, одетая в кимоно из небесно-голубого шелка.
– Додзо агаттэ кудасай, – произнесла она. – Добро пожаловать.
Нори поклонилась.
Женщина даже не взглянула на нее.
– Спасибо за быструю доставку. Оставьте вещи снаружи, их заберут.
Теперь Киёми не могла говорить свободно. Ей предстояло сыграть роль, которую она играла десятки раз.
Нори повернулась к ней. Всего на мгновение, скрыв лицо от незнакомки вуалью волос, она позволила себе улыбк-у.
– Аригато. За все, чему вы меня научили.
Киёми низко поклонилась.
– Прощай, маленькая принцесса.
Внутри все сжалось. На мгновение Нори захотелось протянуть руку, прижаться к Киёми так, как она никогда не прижималась к матери, к бабке.
Слова встали в горле комом.
Не уходи.
Не оставляй меня.
Не оставляй меня снова.
Только не снова.
Пожалуйста.
Но говорить было нельзя. Ее губы сомкнулись, не пропуская ни слова, и она отвернулась.
Через мгновение Киёми исчезла.
И, как и в самом начале, Нори осталась одна.
Ее провели в большую комнату с татами на полу. Вся мебель была убрана, за исключением одинокой шелковой подушки в центре.
– Жди здесь, – коротко сказала женщина.
Нори опустилась коленями на подушку. Она знала, как полагается сидеть. Мать научила, когда Норико было три года. То немногое, на что сподобилась Сейко.
Она подождала, пока не услышала, как закрылись фусума[22].
Нори не знала, сколько у нее времени. Наверное, несколько минут. Она представила, как ее новый хозяин сидит где-то за письменным столом. Может, даже выпьет пару стаканчиков, прежде чем к ней спустится.
Если она не соберется с духом сейчас, то никогда не решится.
Несколько минут.
Шесть.
Пять.
Нори прижала руки к лицу. Впервые она позволила себе ощутить всю несправедливость случившегося. Ей не было даже четырнадцати лет, и у нее никогда не было свободного дня, ни одного дня, который не продиктовал ей кто-то другой. Она никогда не видела летнего фестиваля и не делала снежных ангелов с другими детьми зимой. Ее никогда не целовали, не ценили и не любили, как в книгах.
Что ж…
Впрочем, в каком-то смысле ее любили. Нори крепко держалась за эту мысль, цепляясь за маленькое теплое чувство. Она перебрала каждое счастливое воспоминание, которое сумела найти.
Это была ее броня.
Запах мятных духов матери. Смех Акико, с фырканьем в конце. Кривая улыбка Киёми. Ледяная кожа Миюки, когда их пальцы были сплетены.
Дождь на лице. Первые в ее жизни звуки скрипки.
И Акира.
Акира.
Акира.
Одно движение – и острая, пронизывающая боль вдоль бедра. Ее стоило ожидать, но дыхание все равно перехватило. Нож выпал из руки, и Нори невольно накрыла порез ладонью. Недостаточно глубоко. Откуда-то пришло понимание, что артерия, о которой говорилось в книгах, не задета.
Даже умереть как следует не сумела.
Упав навзничь, Нори сильно ударилась об пол, однако ничего не почувствовала. С распущенными волосами и широко раскинутыми руками она почти могла притвориться, что вернулась в сад в Киото.
Гомэн, аники.
Я хотела… тебя увидеть…
Голова наливалась тяжестью. Боль в ноге почти прошла. Скрипнула дверь. Кто-то закричал – глухо, очень далеко.
Нори это уже не касалось. Она знала, что теперь ее никто не остановит. Это что… шаги? Один человек… два. Друг за другом.
А потом кто-то склонился над ней и поднял, баюкая в сильных объятиях.
Кто-то снова кричал:
– Нори!
Запах лимонов и васаби.
– Нори! Очнись. Очнись! Я тебя нашел. Я наконец-то тебя нашел, так что ты не умрешь. Слышишь! Не смей умирать. Пожалуйста, нет, нет, нет, нет, нет.
Норико прищурилась. Она уже почти ничего не видела, но ей показалось, что на лицо что-то упало. Мокрое.
«Ты пахнешь, как Акира, – подумала она. – Я ску-чала…»
Рев в ушах стал оглушительным.
Прости.
Вспыхнул яркий белый свет, а потом не стало ничего.
Глава десятаяСоната
Токио, Япония
Октябрь 1953 года
Один день она где-то плавала. Не там и не здесь. Это совсем не похоже на сон.
Она ничего не видела, но все же не ослепла. Не было ни голода, ни боли, ни страха, ни печали, ни ангелов, ни демонов, которые могли бы ее поприветствовать.
Все заливала белизна.
Затем постепенно пришли звуки.
Сначала издалека, будто кто-то кричал через бескрайнюю пустоту. Она ухватилась за этот звук. Обернулась вокруг него, позволила ему вытащить ее из-под белизны. Звук нарастал, становился все громче и громче, пока она не услышала его так же отчетливо, как если бы кто-то прижался губами к ее уху.
Тогда она смогла увидеть мерцание и почувствовала, что плывет вверх, из самых глубин пустоты прямо под волны.
И когда, наконец, она потянулась к поверхности и открыла глаза, то увидела, по-настоящему увидела солнце.
Он сидел на коленях рядом с ее футоном, склонив темноволосую голову и положив руки Нори на сердце.
– Аники…
Он вскинулся. Серые глаза расширились. Норико отметила под ними темные круги, жирную пленку на коже, и ей стало интересно, как долго он тут просидел.
– Норико, – произнес Акира дрогнувшим голосом. – Боже мой. Боже мой, наконец-то.
Она приподнялась на локтях, не обращая внимания на головокружение.
– Это правда ты?
Акира наклонился вперед и поцеловал ее в щеку, прямо в глубокую ямочку.
Он никогда не целовал ее раньше.
– Ты целый день то приходила в себя, то снова теряла сознание, – прошептал Акира. – Твоя нога… Нам удалось остановить кровотечение, но потом у тебя поднялась ужасная температура. Я подумал… на миг я подумал…
Нога. Нори совсем позабыла. Она сунула руку под одеяло: левую ногу, разумеется, покрывали бинты.
– Рану зашили, – пояснил Акира. – Возможно, ты будешь хромать. Останется шрам.
Норико просто смотрела на брата. Ее почти не волновала нога, хромота или шрам; она просто хотела его видеть.
Акира ухмыльнулся, как будто понимал.
– Я тебя нашел, – сказал он с глубоким удовлетворением. – Понадобилось два года, но я нашел тебя и составил план.
Она кивнула, не в силах осознать, что она… жива и воссоединилась с братом, которого так отчаянно пыталась забыть.
Она не хотела ничего чувствовать, на случай, если все это просто последняя шутка дьявола перед тем, как отправить ее в ад.
Акира продолжал:
– Как только я понял, что ты… ты в таком месте, я попросил старого слугу моего отца выдать себя за покупателя, чтобы тебя отыскать.
Сердце Нори забилось быстрее. До боли, словно успело отвыкнуть.
– Я попросил организовать твою доставку сюда. Дом принадлежал моему дяде; теперь, когда он умер, это часть моего наследства. Я знал, что смогу привести тебя сюда. Бабушка скоро все поймет, но я тебя защищу. Клянусь.
Нори заставила себя сесть. Подалась вперед, ему в руки, уютно устроив голову в изгибе его шеи.
– Прости меня, – простонала она.
Свободным потоком хлынули слезы. Все тело болело, но плакала она не от боли. Как два корабля, проплывающих в ночи, они едва не разминулись друг с другом. Она чуть не отпустила брата.
– Я не знала, что еще делать.
Акира гладил ее по волосам.
– Тихо-тихо. Я сам виноват. Тебя отправили в то ужасное место из-за меня. Я не смог помешать. Пытался… Перепробовал все, но они угрожали причинить тебе боль, если я не… если я не перестану вмешиваться и не выполню свой долг перед семьей. – Его голос исполнился ядовитой злобы. – Меня уверяли, что ты в безопасности, но я никогда не смогу увидеть тебя снова. Велели тебя забыть. Продолжать учиться и заниматься музыкой как ни в чем не бывало. Бабка обещала купить мне все, что я захочу, а дед сказал, что женит меня на принцессе.