Нори подняла лицо и отстранилась, чтобы посмотреть ему в глаза. Акира повзрослел. Лицо утратило детскую пухлость, резко очертились скулы. Даже когда он сидел на коленях, было понятно, что он стал выше. И еще кое-что. Он больше не сиял. Он больше не был счастливым мальчиком.
С самого рождения Акире благоволил сам Бог. Так всегда говорила бабушка, и Нори в это поверила. Он плыл по жизни без особых усилий, уверенный в теплом приеме, куда бы он ни пошел. Он редко испытывал разочарование, почти не испытывал боли, никогда не знал, каково это, когда на тебя не обращают внимания. И поэтому обладал уверенностью или, по правде говоря, высокомерием человека, который верил, что у него все всегда хорошо.
Теперь эта уверенность исчезла, и невинность пропала вместе с ней. Осознав это, Нори вцепилась зубами в стиснутый кулак, чтобы сдержать крик.
– Ты должен был меня забыть, как тебя просили, – прерывисто зашептала она. – Я тебя погубила.
Акира резко дернул ее за локон.
– Цыц.
– Но…
– Замолчи!
Она склонила голову, покорная его воле. Акира бросил взгляд через плечо.
– Нужно позвать доктора. Сейчас за полночь, но я велел ему остаться в гостевой комнате.
Нори не хотелось, чтобы брат уходил. Она схватила его за рукав.
– Нам не позволят выйти сухими из воды. – Затуманенный разум медленно начинал складывать воедино все детали. – Мы объявили войну собственным бабушке и дедушке. Нас найдут.
Акира кивнул. Конечно, с самого начала он понимал, что пути назад нет.
– Нас не оставят в покое, – выдохнула Нори, в груди снова все сжималось. – Мы их унизили, мы запятнали их честь. Они это не оставят. Никогда.
Акира снова кивнул. Его лицо было серьезным, но он не пытался успокоить сестру ложью. Хотела она этого или нет, он всегда говорил ей правду.
Нори замерла, совершенно неподвижная, когда до нее дошла вся реальность ситуации. Запереть ее не получилось. Не вышло и изгнать.
– Они меня убьют.
Акира прижался лбом к ее лбу, и Нори буквально почувствовала, как он излучает решимость.
– Попытаются.
Акира не оставлял Нори дольше, чем на несколько мгновений. Когда ее осматривал доктор, брат отошел в угол, но не сводил с них глаз.
Когда врач ушел, дав Норико несколько таблеток от боли и строгие инструкции не напрягать ногу без нужды, служанка принесла еды. Следом пришла вторая, с водой, чтобы Нори могла умыться, и сменой одежды. После ухода прислуги Акира отвернулся к стене, чтобы сестра стерла с себя запах крови.
Она расчесала волосы, как могла, и, морщась, натянула чистую нижнюю рубашку, стараясь не смотреть на бинты. Кашлянув, Нори дала Акире понять, что он может повернуться.
Есть не хотелось, однако выражение лица Акиры ясно говорило, что выбора у Нори нет.
Она поковыряла палочками в рисе.
– И что теперь?
Было почти утро, начинал просыпаться мир. Акира потер глаза.
– Нас скоро найдут. У них повсюду шпионы. Наши родные – всего лишь высокородные преступники.
Нори отодвинула рис в сторону.
– Нет, табэтэ. Ешь.
– Может, нам уехать из Японии? – спросила Нори.
Акира пожал плечами.
– Невозможно. За портами будут следить. И на тебя нет никаких документов. Юридически ты не существуешь.
Нори закусила губу.
– Уезжай без меня.
Акира помрачнел.
– Если будешь говорить глупости, лучше помолчи. Мне и без того есть о чем подумать.
Нори наморщила нос. Похоже, брат не так уж сильно изменился.
– Я больше не ребенок. Я бы справилась без тебя.
– Нори, я все это устроил не для того, чтобы решать, как тебя покинуть. Ты обошлась мне в небольшое состояние.
– Переплатил, пожалуй, – фыркнула она.
Акира посмотрел на сестру, и Нори снова увидела под его глазами тени.
– Придется найти способ разобраться с нашей бабкой. Мерзкая старая сука отнюдь не глупа. Знает, что должна склонить меня на свою сторону, если хочет, чтобы ее драгоценное имя продолжало жить.
– Я не позволю тебе продать душу! – вспыхнула Нори; она попыталась подняться, но боль в ноге полыхнула с новой силой.
Акира вздохнул, словно был разочарован, что, прожив тринадцать лет тяжелой жизни и не сломавшись, сестра все еще остается дурочкой.
– Для нас это единственный путь.
Нори напряглась, выискивая другой способ.
– А мы не можем остаться здесь?
– Не сомневаюсь, ее шпионы уже знают, где мы. А если нет, то вот-вот разнюхают. Здесь лишь один преданный мне человек. Остальные не мои слуги, я не рос с ними. Их доверие ограничивается тем, сколько я могу заплатить. А она заплатит больше.
– Уехать куда-то еще? Разве нельзя спрятаться в де-ревне?
Акира непонимающе на нее уставился.
– И что делать? Разводить овец? Выращивать рис?
Нори разочарованно застонала:
– Нельзя же просто позволить ей победить!
– Победа означает остаться в живых, – сощурился Акира. – В тепле и безопасности, где нас обслуживают и кормят. Вот что такое победа. Наша победа будет в том, чтобы пережить бабку. Сейчас мы будем танцевать под ее дудку, но она стара, и скоро – через пять или десять лет – она умрет, и мы сможем танцевать под любую мелодию, которую сыграем сами.
– Но…
– Думаешь, я не хочу в Европу? Я хотел поехать туда многие годы, изучать музыку… В любом случае, я планировал через несколько лет…
Он отвел взгляд, и Нори поняла, как его собственные надежды разбиваются о реальность, в которой он обременен ею.
– В любом случае, это единственный способ. Мне надо вступить в наследство.
Нори склонила голову перед его безжалостной логикой.
– Ненавижу ее.
Брат подошел и сел рядом с ней, обняв одной рукой хрупкие плечи.
– Понимаю. У меня нет выбора, – устало произнес он. – Прости. Я не смогу уберечь тебя от нее, если не предложу что-то взамен. Клянусь, мы никогда не вернемся в Киото, пока она жива. Но… у меня нет выбора.
Нори стиснула кулаки. Она ненавидела эту постель. Ненавидела эту комнату. Ненавидела себя за постоянное бессилие, и это было мучительней всего. Она ничего не могла поделать. Снова.
– Что ты ей предложишь?
Был только один ответ. Единственное, что стоило дороже золота для Юко и Кохея Камидзы. Единственное, что было дороже пренебрежения к их гордости, дороже, чем жгучая ненависть к незаконнорожденной внучке.
Акира закрыл глаза.
– Себя, – просто сказал он.
Норико затошнило.
– Ты заключаешь сделку с дьяволом.
– На самом деле, – криво усмехнулся Акира, – дьявол предложил бы условия получше.
Она тяжело вздохнула и потянулась к брату. Не говоря ни слова, он поднял ее, подхватил на руки, как будто она ничего не весила. Акира встал, а Норико вцепилась в него так крепко, словно она умрет, стоит ему ее отпустить.
– Я очень надеялся, что ты уже слишком взрослая для слез.
Она попыталась рассмеяться, но вышло лишь опять всхлипнуть.
– Я не могу потерять тебя снова.
На бледных щеках Акиры зарозовел румянец. Глубокие проявления эмоций или заявления о преданности по-прежнему вызывали у брата неловкость.
– Я вынесу тебя на улицу, посидишь на солнышке. Так что перестань плакать.
Она поискала в душе решимость, похороненную где-то глубоко под бессильной яростью и страхом.
Ей было гораздо легче найти в себе мужество умереть, чем жить под мстительной тенью бабушки. Тень простиралась над всей Японией, как темная, траурная вуаль. Где-то в этой стране пряталась и ее мать, зная, что пожертвовала детьми ради свободы от ядовитого имени. Миюки спала в холодной комнате, плохо питалась. Киёми смирилась, что погубила собственную душу. И теперь Акира собирался с духом, дабы вступить за нее в битву. Нори ни капли не сомневалась, что она проклята, как всегда говорила ей бабушка: проклятый ублюдок, рожденный под ненавистной звездой.
Глава одиннадцатаяДа не убоюсь я зла
Токио, Япония
Ноябрь 1953 года
Невероятно, но дни, предшествовавшие запланированной встрече Акиры с их бабушкой и дедушкой, умело организованной в письме и назначенной в большой столовой, были совершенно спокойными.
Часы не останавливались. Солнце не отказывалось вставать. Все медленно тащилось дальше.
Акира то приходил, то уходил, курсируя между этим поместьем и домом своего детства в нескольких кварталах отсюда. Он всегда брал с собой двух слуг и перемещался средь бела дня, однако Нори тошнило от страха каждый раз, когда он проходил через электронные ворота.
Самой Нори пока было строго запрещено покидать территорию, что вызывало у нее улыбку. Это, по крайней мере, было привычно.
Бо́льшую часть времени она бродила по дому, стараясь держаться подальше от слуг. Они называли ее Норико-сама или «госпожа», но рядом с ней им явно становилось неловко. По словам Акиры, их бывший хозяин, его дядя, перевернулся бы в гробу, узнав, что она была в его доме и ела за его столом.
Нори как всегда удалилась в заброшенный сад. Деревья нуждались в обрезке, клумбы – в прополке, вода в фонтане зацвела, а кусты были изломаны животными и загажены пометом. Туда явно никто больше не ходил.
Тем не менее нашлось несколько старых деревьев, под которыми Нори нравилось сидеть. Иногда она брала с собой книгу стихов или древних мифов, иногда – учебник английского языка, на котором так хорошо общался ее брат.
Нори старалась ему соответствовать и так сильно хотела приносить пользу, что чувствовала это желание на вкус. Порой она упражнялась в игре на скрипке. Скрипка стала даваться ей легче; даже Акира неохотно признал, что сестра разделяет некоторые – некоторые – его природные наклонности. Теперь она могла сыграть какие-то из его любимых пьес, и когда Акира был дома, он прислонялся к другой стороне широкого дуба и слушал. Он никогда не хвалил ее – это было слишком, – но то, как нежно он гладил ее по волосам, заставляло сердце трепетать.
Сегодня Акира не пришел – занимался обеспечением поддельных документов для Нори; самый простой способ, так как у нее не было свидетельства о рождении. С документами она могла притвориться человеком. На тот случай, если переговоры провалятся и им все-таки придется бежать.