Она старалась не обращать внимания. Хотя и понимала, что в конце концов ей придется встретиться с ним лицом к лицу.
Однажды утром Ноа поймал ее на задней лестнице перед завтраком.
– Пропусти, – сказала она достаточно вежливо. – Меня ждут.
– Ты получала мои подарки?
Нори отвела взгляд.
– Получала.
– И? Они тебе не понравились? – спросил он таким серьезным тоном, что у нее защемило сердце.
– Дело не в этом. Они очень красивые.
– Я читал книгу про оригами. – Щеки Ноа порозовели. – И подумал, что тебе понравится. Я надеялся, что это напомнит тебе о доме.
Боже мой. Бедный милый дурачок.
– Мистер Роу, вам не подобает посылать мне подарки.
Мальчик перед ней неловко заерзал, и она вспомнила, насколько он молод. Уж не первая ли она девушка, на которую он положил глаз?
– Я знаю, что я ниже по происхождению, – пробормотал Ноа. – И я не хотел обидеть. Просто я… Ты такая красивая…
Нори почувствовала теплое покалывание в позвоночнике.
– Ты не ниже меня, – четко сказала она. – Никто не ниже меня. Поверь. Но я иностранка и намного старше тебя.
Ноа улыбнулся, обнажив идеально белые, ровные зубы.
– Ненамного. Не больше пяти лет.
Она покачала головой.
– Ты очаровательный молодой человек. Многие прекрасные английские девушки хотели бы получать от тебя подарки.
Он нахмурился.
– Я не хочу дарить им подарки! Я сделал их для тебя.
Нори заколебалась. Можно весь день скручиваться в узлы, стараясь не причинить ему боль, но нужно было положить этому конец.
– Я не могу дать тебе то, что ты хочешь.
Ноа сделал шаг вперед, и она уловила аромат теплого кедра и свежескошенной травы.
– Чего же я хочу, по-твоему?
– Полагаю, ты хочешь того, чего хотят все мужчины.
– Ты так обо мне думаешь? – спросил он после паузы.
Ее мгновенно захлестнула вина.
– Я не имела в виду…
– Если бы ты меня знала…
– Но я тебя не знаю! И ты меня не знаешь! Мы почти не разговаривали!
Ноа почесал подбородок.
– Что ж, верно.
– Теперь ты понимаешь, – с надеждой сказала она, – почему все это надо прекратить.
Ной ухмыльнулся.
– Десять минут.
Нори моргнула.
– Что?
– Десять минут. Проводи со мной по десять минут каждый вечер в течение следующего месяца. И если после этого ты захочешь, чтобы я оставил тебя в покое, так и будет.
Здесь у нее была вся власть. Одно слово Элис, и парня отправят паковать вещи.
– Почему я должна согласиться?
– Ты задаешь неправильный вопрос. Почему ты должна отказаться? Чего ты боишься?
Нори мгновенно заняла оборонительную позицию.
– Я не боюсь.
Ноа хлопнул в ладоши.
– Хорошо. Тогда увидимся вечером.
– Н-но…
– В библиотеке. Никто никогда туда не заходит. Скажем, в десять часов?
Она уставилась на него, не находя слов. Он воспринял это как согласие, подмигнул и ушел.
Глупая девчонка. Посмотри, что ты наделала.
Как и большинство вещей в доме Элис, библиотека была просто для вида. Ноа сидел в мягком кресле с высокой спинкой, сложив руки на коленях. Хотя у него было лицо мальчика, под рубашкой перекатывались мышцы. Наверняка он привык к простой честной работе.
Ноа улыбнулся.
– Ты пришла.
Она села напротив него.
– Десять минут.
– Тогда лучше начнем. Где ты родилась?
Нори слегка пошевелилась.
– Я не знаю.
Он нахмурился, и она сразу же разозлилась, что ему удалось затронуть таким простым вопросом тему всей ее неправильной жизни.
– Как ты можешь не знать? – тихо спросил он.
– Моя мать родила меня дома, никаких записей о моем рождении нет. Мы жили в квартире… некоторое время. А потом она уехала, и меня воспитывала бабушка в Киото.
Ноа кивнул.
– Я, конечно, слышал сплетни. Что ты… что ты, ну…
– Ублюдок, – четко произнесла Нори. – Да. Все так.
Ноа покраснел.
– Я не хотел тебя обидеть.
– И не обидел. Я та, кто я есть.
– Тебе нравился Киото?
– Я почти ничего не видела с чердака.
Ноа ошеломленно посмотрел на нее.
– Что? Тебя держали на чердаке?
– Да.
– Так нельзя! Нельзя держать ребенка на чердаке!
Нори рассмеялась.
– Мои родственники могли и держали.
Он побледнел.
– Но почему? Ты же не единственная незаконнорожденная в Японии.
Нори показала ему свои руки. Его взгляд упал на гладкую кожу, загорелую до кокосового цвета от долгого пребывания на солнце.
– Из-за этого, – просто сказала она.
– Из-за твоей кожи?
– Да.
Ноа смотрел на нее широко раскрытыми голубыми глазами.
– Но в этом нет ничего плохого.
– Моя бабушка думала иначе. Она считала это признаком неполноценности, знаком всему миру, что во мне течет чужая, предательская кровь.
– Ты ведь не веришь? Ты не веришь ее словам?
Прежде чем она успела отреагировать, Ноа вскочил со стула и опустился перед ней на колени. Провел бледными пальцами по ее руке, перевернул ее ладонь и прижал к своей.
– Это первое, что я заметил в тебе, – признался он. – Гладкая, как жемчужина, чудесного цвета кожа.
Ее глаза наполнились слезами, и она отдернула руку.
– Твое время истекло.
Нори выбежала из комнаты, но даже лежа в постели той ночью, она не могла унять внезапно бешеное биение своего сердца.
Нори поклялась себе, что больше ничего не расскажет ему о своем прошлом. Во время их ночных встреч она сидела молча, отвернувшись к стене, как упрямый ребенок.
И все же она приходила. Ноги сами шли туда каждый вечер.
У Ноа всегда был наготове маленький бокал вина для себя и дымящаяся кружка яблочного сидра для нее. Он совершенно откровенно сказал ей, что она не обязана оставаться, если не хочет.
Но она оставалась.
Говорил он сам. Нори пыталась не обращать внимания, однако его голос неизменно вызывал в памяти образ зеленых холмов. И поэтому она слушала.
Младший из четырех сыновей, Ноа вырос в Корнуолле. Мать-француженка спилась и умерла молодой, не оставив ему ничего, кроме рецептов варенья, которое он пытался и не мог воссоздать. Это был его способ понять мать и справиться со своим гневом из-за того, что ему и шанса не дали.
Его отец, учитель, умер четыре года назад. Старший брат продал семейный дом, и все они были вынуждены заботиться о себе сами.
– Нам всегда всего не хватало, – смущенно признался Ноа. – А я, самый младший, обычно получал объедки. Зато у нас было много любви.
Он рассказал ей, как монахини в школе учили его играть на пианино.
– Сначала мне не понравилось, – усмехнулся он, – давалось с большим трудом. Но как только я понял, насколько счастливыми это может сделать людей… Конечно, я недостаточно хорош, чтобы стать профессионалом, но я люблю детей, так что я передаю радость дальше.
Она поймала себя на том, что смотрит на его губы, его идеальные розовые губы. И сунула руки под себя, чтобы не потянуться к нему.
Потом отвела взгляд.
– Думаю, мне пора.
Он ухмыльнулся.
– Тебе было пора час назад. Я все ждал, когда ты заметишь.
Нори покраснела.
– Я не хотела прерывать.
Ноа кивнул.
– Итак, ты выйдешь за меня замуж?
Она ощетинилась.
– Не шути так!
– Я не шучу, – возразил Ноа.
Нори поднялась и разгладила юбку.
– Нет.
Он невозмутимо кивнул.
– Тогда завтра.
Нори прижала руку ко рту и ушла.
Дни летели друг за другом. Она перестала считать.
Рождество пришло и ушло.
Нори получила три новых платья от Элис, жемчужное ожерелье от Джорджа и открытку ручной работы от де-вочек.
Элис была счастлива, с головой уйдя в украшение детской. Она была уверена, что скоро снова забеременеет. На этот раз будет мальчик. И конечно, он будет жить.
Нори была благодарна подруге за то, что та ее отвлекала. Ей становилось все труднее скрывать странную связь с Ноа. Он купил ей две конфеты – засахаренная слива и что-то под названием пирожное. Все было вкусно. Хотя она не хотела поощрять его привязанность, она связала ему шарф из золотой пряжи.
Она вообще постоянно вязала, чтобы успокоить мысли.
Вдвоем они подолгу гуляли, склонив головы против ветра, ничего не говоря. Ноа обнимал ее за талию, и Нори изо всех сил старалась не думать, как ей тепло. Рядом с ним она чувствовала себя в безопасности – небывалая, почти незнакомая роскошь.
Они часто говорили о музыке, и она видела, как его идолопоклонство перед ней постепенно переходит в нечто более глубокое.
Против воли Нори рассказала ему все, даже об Уильяме. Тогда она впервые увидела его по-настоящему сердитым; он неохотно согласился никому не рассказывать.
Каждый вечер, в конце их бесед у камина, он просил ее выйти за него замуж.
Она говорила «нет», он кивал, и на этом все заканчивалось.
Ноа никогда не пытался ее поцеловать, хотя прижимался к ней всем телом. Их взгляды пересекались так часто, что это походило на ласку. Она чувствовала себя с ним бесстыдной, полной дикого желания, которого никогда не знала.
Нори понимала, что должна все прекратить. У них нет будущего. Она не согласна быть его любовницей, и она не может стать его женой – не потерпело бы общество, даже если закон разрешает, – так что же остается? Что их ожидает, кроме катастрофы? Неужели Уильям и вероломный любовник матери не послужили ей достаточным пре-дупреждением?
Если бы она не чувствовала, что Ноа ниспослан ей Богом, она бы прямо заявила ему: они никогда не смогут быть вместе, а если он продолжит упорствовать, она отправит его обратно в корнуоллскую деревню.
На самом деле, она хотела сказать ему об этом очень много раз.
И не могла.
Ноа попал в ее тайную, постыдную потребность быть желанной. Она была опьянена его вниманием; она наслаждалась его любовью к ее коже и волосам. Временами она могла видеть себя его глазами. И там было так много красоты, что это приводило ее в восторг.