Она плачет больше, чем Акира, и ее трудно накормить. Она не такая большая и сильная, как он, и ее лицо всегда красное. У нее нелепое количество волос, с которыми я понятия не имею, как справляться.
Но у нее действительно прекрасные глаза, глаза ее отца.
Бедная маленькая девочка не виновата, что мне пришлось расстаться с Акирой.
Я сделаю для нее все, что в моих силах. Хотя вряд ли этого будет достаточно.
Зато отец ее любит ее. И любит меня, а он лучший из мужчин.
У меня нет уже такой потребности в дневнике, как когда-то. Исчезла нужда доверять ему секреты.
Возможно, наш брак не является браком по названию, но это брак душ, и я самая счастливая женщина в мире, потому что у меня есть он.
Возможно, в конце концов, все будет хорошо.
28 января 1941 года
Все пошло не так.
Он мертв.
Джеймс мертв.
Он перестал дышать во сне, не потревожив меня, не разбудив нашу дочь, спящую в колыбельке у нашей кровати.
Он умер здесь, далеко от своего дома, далеко от своей семьи.
Доктор говорит: коллапс легкого. От поразившей его ужасной болезни лекарства нет. Некоторые живут, некоторые умирают, и никто не знает почему. Но я знаю почему. Это цена за мой грех. Это проклятие моей семьи нанесло роковой удар.
Я тихо хороню любовь всей своей жизни, и только священник со мной.
Джеймс заслуживает гораздо большего. Он не был принцем, он не был наследником династии, он был замечательным человеком. Он был добрым. Он был терпеливым. Он был лучше всех.
Теперь он мертв.
Странно. Я все еще его люблю. Я думаю, что всегда буду любить его, хотя он мертв и больше не здесь, чтобы любить меня в ответ.
Я могла бы вернуться к сыну. Он слишком юн, чтобы меня ненавидеть.
Не знаю, согласится ли мой муж на это, а вот моя мать точно согласится. Вероятно, она отчаянно пытается сохранить лицо и могла бы приказать ему, как приказывает всем. Я могла бы вернуться. И тогда все пошло бы так, как было до того, как я влюбилась. Если бы не Нори.
Дочь Джеймса, наша дочь, единственное, что у меня осталось от него. Ребенок, который всегда будет напоминать мне о ее брате, потерянном для меня сыне.
Я смотрю ей в лицо и думаю, что она очень на меня похожа.
Но я твердо решила, что она не повторит мой путь.
Я боролась против своей судьбы, я боролась против своего места в мире, и теперь я уничтожена. Моя девочка, моя несчастная девочка выучит мой урок.
Я научу ее повиноваться.
Я позабочусь о ее безопасности.
И, если смогу, я постараюсь полюбить ее.
Это будет моей епитимьей. Провести жизнь в безвестности с ребенком. Я, что пала так низко, будучи рожденной так высоко.
Боже, прости меня. Боже, прости меня за мой грех.
Ибо пока я жива, я никогда себя не прощу.
Нори прижала дневник к сердцу.
В саду уже стемнело, и стрекотали сверчки. Она тихо всхлипнула, давая слезам свободно течь.
Она хотела, чтобы ее мать была чудовищем.
Ненавидеть монстров легко, и ненависть легко почувствовать. Это, все это, было намного сложнее.
Не говоря ни слова, подошел и, сев рядом, ее обнял Ноа. Долгое время никто из них не произносил ни слова.
Наконец, Ноа нарушил молчание.
– Ты чувствуешь, что теперь знаешь ее? – тихо спросил он. – Свою мать?
Нори закрыла глаза.
– Да.
– И ты ее ненавидишь?
Когда-то на чердаке она спрашивала об этом же Акиру. Нори вцепилась в ткань рубашки Ноа, чтобы вырваться из воспоминаний.
– Нет, – честно ответила она. – Я ее не ненавижу.
– Ты ее прощаешь? – очень тихо спросил Ноа.
Нори попыталась заговорить, но голос сорвался. Вышло лишь судорожное всхлипывание.
Ноа быстро понял, потому что больше ее не спрашивал.
Через несколько дней Нори начала возвращаться к радости. Погода стояла прекрасная, и невозможно было не улыбаться. Днем она играла с Элис и детьми, а ночь проводила в объятиях Ноа, смеясь до слез.
С ее плеч свалился огромный груз, к которому она так привыкла, что забыла, что несет его.
Будущее только начиналось, и впервые за многие годы оно выглядело милосердным.
Нори бродила по саду, греясь на солнце и вдыхая аромат распустившейся жимолости. Ноа на неделю вернулся в Корнуолл, чтобы разыскать своих братьев.
– Я ненадолго уеду, любовь моя, – пообещал он и подмигнул. – И привезу тебе обручальное кольцо.
– Мне не нужно кольцо, милый.
– Чепуха. Оно принадлежало моей матери, и я хочу, чтобы оно было у тебя. В мире нет другой женщины, которой я хотел бы его отдать. Я скоро вернусь.
Нори не сомневалась в нем. Страх, который преследовал ее все эти годы, наконец-то был побежден.
Странное чувство – чувствовать удивительную сво-боду.
Бесс нашла ее загорающей под большим дубом.
– Миледи, – сказала она со своим певучим деревенским акцентом, – для вас письмо.
Нори приподнялась на локтях. Никто не писал ей писе-м.
– Спасибо.
Бесс кивнула и вернулась в дом. Нори слышала, как она велела Шарлотте слезть со стола.
Нори прислонилась спиной к дереву и изучила письмо, лежащее на коленях.
На конверте только адрес и ее имя. Обратного адреса нет.
Она сунула мизинец под печать и сломала ее.
В тот же миг Нори почувствовала, как кровь со свистом хлынула из тела, как будто кто-то перерезал ей оба запястья.
Потому что письмо было написано по-японски.
Перед глазами все поплыло. Прошло немало времени, прежде чем она смогла прочитать письмо в дрожащих рука-х.
Госпожа Норико!
Пожалуйста, примите к сведению, что ваша уважаемая бабушка, госпожа Юко Камидза, умерла. Ваш дедушка, Кохей Камидза, тоже мертв, он умер в 1959 году.
Ваша бабушка завещала вам все свои мирские блага, а также те блага, которые ранее принадлежали вашему сводному брату. Чтобы получить их, вам надлежит вернуться в Киото немедленно после получения этого письма.
Если вы не вернетесь, мы вышлем за вами сопровождение. Будет лучше, если вы вернетесь по своей воле.
Затем вы будете от нас свободны. Мы даем слово перед душами предков, что вам не причинят вреда.
С нетерпением ждем встречи с вами в ближайшее время в поместье в Киото.
Искренне ваши,
«Камидза истейт траст»
Бабушка умерла.
Глубокое горе охватило Нори, но не потому, что между ними была какая-то любовь, а потому, что последний человек в мире, который нес ее кровь, ушел.
Она отторгала известие всеми фибрами души. У нее не было никакого желания возвращаться в Японию, страну, которая была к ней так жестока. Нори хотелось верить, что если притвориться, что никакого письма не было, все исчезнет. Ей хотелось верить, что у нее есть выбор.
Но она понимала: придется ехать.
В одно мгновение вернулся страх, заключив Нори в свои темные объятия.
– Ах, моя дорогая, – услышала она его шепот. – Скучала по мне?
– Зачем тебе ехать? – надула губы Элис. – Через три недели свадьба!
– Я успею вернуться, – заверила Нори и смела в чемодан одежду беспорядочной кучей. – Полечу самолетом, заберу деньги и сразу обратно.
Если поспешить, можно успеть на сегодняшний последний рейс. В первом классе всегда оставались места. Нори хотела уже со всем покончить.
– Я бы дала тебе денег, – проворчала Элис, – но ты ведь не берешь.
– Одна поездка, и мне больше никогда не понадобится от тебя ни пенни. Стану невообразимо богатой. И, самое главное, раз и навсегда распрощаюсь со своей семейкой.
Однако Элис не спешила соглашаться.
– И это единственная причина?
– Конечно, – коротко бросила Нори, собирая волосы в пучок. Опять отросли; становилось все сложнее с ними справляться. – Зачем же еще?
Элис помялась.
– Разве ты не надеешься на какое-нибудь… приятие?
Нори нахмурилась.
– Не смеши. В любом случае, последний человек, способный мне его дать, уже в могиле. Я получу свои грязные, кровавые деньги и закрою вопрос навсегда.
Элис наконец сдалась.
– Что ж, ты определенно заслужила.
Они обнялись.
– Будь осторожна, – горячо сказала Элис. – Направляешься прямиком в логово львов.
Нори выдавила из себя улыбку, излучая уверенность, которой она не чувствовала.
– Посмотри на меня, Элис. Я тоже стала львом. Последним, как оказалось. И поэтому теперь буду в безопасности.
Июнь 1965 года
Во время многочасового сидения в салоне первого класса накатила паника. Было странно слышать, как люди говорят на ее родном языке спустя столько времени.
Никто не узнавал в ней японку, с ее-то загорелой кожей и вьющимися волосами; все обращались к ней по-английски. Похоже, после долгого отсутствия она действительно стала иностранкой. Ей требовалось больше времени, чем следовало, чтобы читать по-японски, и хотя речь она понимала, иногда колебалась при ответе, подбирая правильные слова.
Нори оглядела богатых бизнесменов и их жен. Война, казалось, наконец была забыта. Каждая страна в мире изменилась почти до неузнаваемости. Если бы Нори делала ставки, она бы поставила деньги на то, что Япония, за которую так яростно цеплялась ее бабушка, наконец исчезла.
В путешествиях Нори своими глазами видела культурную войну между старым и новым. Молодые люди ходили с длинными волосами и в коротких платьях выше колен, держась за руки и целуясь на публике, в то время как старики бросали на них возмущенно-испуганные взгляды.
Нори задавалась вопросом, что случилось с Киото, городом традиций, старой столицей. Она задавалась вопросом, будет ли он хоть немного добрее к ней, чем раньше.
Желудок скрутило, и она глотнула сельтерской воды. Дискомфорт она испытывала уже несколько недель, но в этом не было ничего необычного. Что-то всегда причиняло боль.