— Забейся в нору, — повторил Джереми, будто постигая идею. — Как? Где?
Ты морпех — и должен быть морпехом, напомнил Ганни, мрачно на него глянув.
Перевод: парень с девчачьей фамилией не должен быть девчонкой — в Корпусе служат мужчины.
Джереми останавливается у кассы, ждет, пока девушка упакует его покупки. А она еще при этом болтает по сотовому и потому работает одной рукой. И меееедленннно. На полке за стойкой бормочет телевизор, и там по новостям «Кей-ГАН 9» показывают молодую корреспондентку с микрофоном. Внизу надпись: «Беспорядки на фестивале „Стоун-Черч“». Похоже на название вестерна в бумажной обложке — Джереми много таких читал в лагере в Фаллудже.
— Гай, это было час назад, — говорит репортерша, обращаясь, очевидно, к ведущему. Грива каштановых волос бьется на ветру, репортерша пытается ее укротить, но безуспешно. У нее за спиной мелькают татуированные люди, строят рожи в камеру, показывают рога дьявола и высовывают языки. — Когда выступала группа «The Five», кто-то вытащил пистолет и сделал два выстрела. В давке несколько человек контужено, но всерьез никто не пострадал, а стрелявший задержан. Есть несколько потрясающих роликов, которые мы можем показать.
Краткий клип: дергаются тела, камеру мотает взад-вперед, мелькнуло что-то, похожее на пистолет в руке, потом со сцены прыгает в толпу человек с волосами до плеч.
Джереми знает, кто это.
— Гай, у нас будет куда больше материала и подробностей после интервью с членами группы «The Five» в шесть вечера. Пока что представитель «ГБ Промоушн» заявил, что «Стоун-Черч» будет продолжаться, как запланировано, до вечера воскресенья.
— Потрясающее видео, просто потрясающее, — говорит Гай.
— Кепку? — спрашивает женщина за кассой.
Джереми смотрит на нее и соображает, что она спросила.
— Я ее надену, — отвечает он и тут же перестает смотреть ей в глаза — это единственный способ остаться невидимым. Но она и без того тут же возвращается к телефонному разговору, а он выходит на жаркое желтое солнце позднего дня и идет к своей машине. Уезжает он медленно, не спеша, но поглядывает в зеркала, не видно ли мигалок.
Джереми едет на юго-запад, к месту, которое он нашел вчера, когда уехал из «Краткого отдыха» в поисках укрытия. Он его нашел, проехав по ряду плакатов «Дома на продажу», а внизу по-испански «Casas para la venta». Это чуть меньше четырех миль от стоянки грузовиков, на главной дороге, за жилым районом домов среднего класса с кактусовыми садиками и красными черепичными крышами — трех разных типов, на выбор. Здесь многие дома стоят «на продажу». Некоторые, похоже, уже давно. Надо проехать молл с аптекой и магазином мексиканской еды навынос, мимо секонд-хенда и маникюрного салона, но продуктовый магазин и видеосалон тоже «на продажу», хотя вывески все еще красуются над пустыми витринами. Надо свернуть направо, еще в виду умирающего молла. Построен он на собственной земле Господа Бога — на твердой земле пустыни под голым синим небом, где видны на востоке поросшие кактусами подножия и серые горы. У поворота небольшая группа мескитовых деревьев и между ними каменная стена с надписью «Ла-Пас Эстейтс» — потемневшими латунными буквами, вбитыми в камень.
А за поворотом, за деревьями, за стеной — пыльные улицы без названий, ведущие к пустым подъездным дорожкам и голым гаражам девяти домиков из необожженного кирпича, трех разных типов, на выбор, все с красными черепичными крышами. За этими девятью домами еще два наполовину недостроенных и один едва-едва начатый. Улицы проходят поодаль от заборов, означающих границу владений. Тут и там лежат мешки цементной смеси, брошенные тачки и черные мусорные мешки, плавящиеся на солнце. За последним владением, где еще пытались работать, отмеченным кучами камней и коричневым кактусом, улицы сдаются пустыне, и здесь кончается чья-то умершая мечта.
Именно что умершая. Джереми направляет машину к своему собственному белокаменному куску рая в стороне от главной дороги — достаточно далеко, чтобы не опасаться. Таблички «Продается» повсюду, хотя некоторые рухнули под напором ветра и времени. «Открытый дом!» — объявляют некоторые. «Новые низкие цены!» — уговаривают другие. Сегодня утром Джереми видел здесь койота, неспешно трусившего посреди улицы.
Ни в одном из этих домов никого нет. Джереми думает, что неудачен был подряд на строительство, или у кого-то кончились деньги, или банк перекрыл поток наличности до тех пор, пока не начнут продаваться хотя бы существующие участки. Как бы там ни было, кому-то убыток, а ему, Джереми, укрытие.
Сейчас надо туда залезть и разобраться. Сообразить, что к чему. Он здесь так близко к Мексике, что просто в воздухе чует запах свободы. Запах новой жизни, как аромат лука, жарящегося на сковородке. Джереми заезжает на подъездную дорожку, девятую из девяти, ставит рычаг на нейтраль, выходит и откатывает гаражную дверь, которой полагалось бы отходить самой по нажатию кнопочки на пульте владельца, но сегодня владелец не приедет, и Джереми уже заранее отпер щеколду.
Он заезжает, снова ставит дверь на место, и, когда заходит в дом с пакетом продуктов, ему хочется крикнуть внутрь: «Милая, я дома!»
Но кухни на самом деле еще нет. Есть белый кухонный стол и какие-то шкафчики, и можно понять, что здесь намечалась кухня, но никаких кухонных приборов. Новый линолеум защищен от пыльных сапог рабочих и от пятен ярко-синим пластиком. Тот же слой синего во всех комнатах защищает ковер. Деньги, очевидно, кончились внезапно, потому что покраску не закончили и несколько банок краски остались лежать.
Что-то в этом цвете ему не нравится. Что-то в нем такое, что хочется бежать без оглядки, а в комнате, где он спит, он синий пластик снял и вынес, так что можно теперь свернуться на песочном ковре, подложив одежду под голову, и отдохнуть малость.
Он думает, что, быть может, такой был цвет у мешков для тел. Или он видел по телевизору такой пластик на крышах домов в Новом Орлеане. А может быть… может быть… что-то другое. Что-то.
Очень хочется, очень тянет, до боли тянет съесть пончик с сахарной пудрой.
Тебе нужна машина, говорит Ганни, и его лицо скользит поперек плеча Джереми.
Жарко в доме. Воздух застоялся, чувствуется отсутствие людей.
Машина, повторяет Ганни, будто умственно отсталому. Ты понимаешь зачем.
Джереми понимает. Пока что ему повезло — проехался до стоянки грузовиков и обратно. Не видел ни одной патрульной машины, и ни одна не видела его. Но вот это «забейся в нору» может оказаться капканом, построенным собственными руками. В этом пикапе ему не выехать на хайвей и в Мексику. Не получится прорваться в свободу и затеряться в будущем. Так что — да, машина ему нужна.
Ганни спрашивает тихо и проникновенно, какой умеет, где Джереми думает искать себе машину.
— У дилера? — спросил Джереми, но правильный ответ он знает.
Нужно место, где автомобили паркуются.
Он берет с собой в комнату, где спит, пончик, пакет чипсов и бутылку воды. Перед тем как сесть в своем углу, вынимает из-за пояса пистолет и кладет его на пол рядом с собой. Потом немного пьет, немного ест и думает, глядя при этом на пистолет.
С винтовкой он работает профессионально, но пистолет — дело другое. Тут надо находиться близко. Иначе очень легко промахнуться. Он всегда считал винтовку оружием наступательным, а пистолет — оборонительным. Вот почему он не стал стрелять из пистолета по барабанщице там, в Свитуотере. Ну конечно, можно было просто мимо нее проехать и застрелить, но что, если бы у нее хватило быстроты уклониться от смертельной пули? Тогда бы его лицо осталось у нее в зрительной памяти, и полиция его тоже узнала бы. А если еще кто-нибудь проехал бы мимо до того, как он бы с ней закончил… фу, грязная работа. Что ж, у них все равно сейчас есть его лицо — и совершенно непонятно, как это случилось, но все же в тот момент он думал, что не может рисковать столкновением вблизи. «Смотри, что случилось с тем любителем на фестивале. Два выстрела, и оба зря».
А вот интересно подумать, зачем еще кому-то понадобилось убрать этих сволочей? Может, не только Джереми всколыхнула их ложь?
Он чувствует, что Ганни вошел в комнату и стоит вон прямо там.
Джереми ест, пьет и в упор смотрит на пистолет.
Винтовка — дочь достоинства. Умереть от выстрела снайперской винтовки — это достойная смерть, очень достойная. Она — совместный результат высоких технологий, геометрии и данного Богом таланта. Но смерть от пистолета — грубая мерзость. Это намного ниже стандартов Джереми.
То, что делает он, — искусство.
Но он знает, что хочет от него Ганни.
— Мне что, убить ни в чем не повинного человека? — спрашивает Джереми с сахарной пудрой на подбородке.
Ганни еще раз напоминает, что ему нужна машина.
Джереми помнит день, когда выдалась свободная минутка и он связался по сети с Карен и Ником. В Ираке было утро, а в Хьюстоне — почти полночь. Он помнит, что она ради него накрасилась, и волосы у нее были очень красивые. Он помнит, что Ник смотрел на него через экран за семь тысяч шестьсот с чем-то там миль и задал всего один вопрос: «Пап, ты когда приедешь?»
И Джереми ответил: «Я смогу приехать, когда хорошие парни победят».
— Не заставляй меня убивать невинных, — сказал Джереми, но без всякой мольбы. Морпехи умолять не умеют. Морпех делает свою работу, чтобы можно было вернуться домой.
Ганни ему отвечает, что никого сегодня убивать не надо. Вот что надо — это раздобыть машину. И если это значит отвезти человека за две-три мили в пустыню, подальше от дороги, дать ему бутылку воды и направление, и чтобы идти надо было по вечерней прохладе, так какие тут проблемы?
— У тебя так легко все получается, — возразил Джереми.
Ганни сказал, что чем быстрее он выполнит задание, тем безопаснее оно пройдет, и он не будет тогда прикован к этому месту с этими синими ботинками на полу.
Джереми не шевельнулся. Он не уверен, что правильно расслышал.