– Капитан, – прошептал он, – двигаем, а?
Капитан встрепенулся:
– Ты чего задумал?
– Эти вот камни. – Эдди кивком указал на охранника.
– А что с камнями? – спросил капитан.
– Я умею жонглировать, – прошептал Эдди.
Капитан изумленно покосился на него:
– Что?
Но Эдди уже кричал охраннику:
– Эй! Ты! Не так делаешь! – Руки Эдди проворно завертелись. – Вот так! Так надо! Давай сюда! Я умею жонглировать. Давай сюда! – Эдди протянул к охраннику ладони.
Псих Третий недоверчиво посмотрел на него. Из всех охранников, подумал Эдди, с этим скорее всего получится. Время от времени Псих Третий тайком приносил пленным куски хлеба и просовывал через дыру в стене, что служила в бараке окном.
Эдди снова покрутил руками и улыбнулся. Псих Третий шагнул к Эдди, приостановился, вернулся за винтовкой, а потом откатил камни к Эдди.
– Вот так, – произнес Эдди и с легкостью принялся жонглировать. Когда ему было семь, он выучился этому у одного бродячего циркача-итальянца, который мог жонглировать шестью тарелками одновременно. Эдди часами тренировался на променаде: подбрасывал гальку, резиновые мячи, все, что попадало под руку. Жонглирование не считалось чем-то особенным. Многие ребята с пирса умели это делать.
Но теперь он с яростью подбрасывал камни – быстрее и быстрее. Ему хотелось поразить охранника. И вдруг, остановившись, Эдди обратился к охраннику:
– Дай мне еще один.
Псих Третий хмыкнул.
– Три камня, понял? – Эдди поднял вверх три пальца. – Три.
К этому времени Мортон и Смитти уже сидели на тюфяках. А капитан придвигался все ближе и ближе к Эдди.
– Что будем делать? – пробормотал Смитти.
– Если б достать еще один камень… – ответил Эдди.
Псих Третий открыл бамбуковую дверь и сделал именно то, на что Эдди так надеялся, – позвал остальных охранников. Псих Первый явился с увесистым камнем, а вслед за ним вошел и Псих Второй. Псих Третий протянул камень Эдди и что-то выкрикнул. А затем отступил и с усмешкой взглянул на двух других, жестом предлагая им сесть и полюбоваться зрелищем.
Эдди в ритмичном покачивании жонглировал камнями – каждый величиной с его ладонь. И напевал мелодию из циркового представления: «Ла-ла-ла-ла ла-а-а-а…» Охранники смеялись. Эдди тоже смеялся. И капитан смеялся. Натужным смехом, чтобы выиграть время.
– Подвигай-тесь побли-же, – пел Эдди, делая вид, что это слова его песенки. Мортон и Смитти, изображая необычайный интерес, стали осторожно приближаться к Эдди.
Охранники наслаждались неожиданным развлечением. Их позы стали расслабленными. А Эдди то и дело сглатывал, всеми силами стараясь скрыть напряжение. Надо было продержаться еще хотя бы чуть-чуть. Он подбрасывал один из камней высоко в воздух и тут же жонглировал двумя другими, потом ловил третий и повторял все сначала.
– Ах! – невольно воскликнул Псих Третий.
– Что, нравится? – спросил Эдди.
Он теперь жонглировал еще быстрее. Подбрасывал вверх камень и следил, как охранники провожали его взглядом. И пел:
– Ла-ла-ла-ла ла-а-а-а… – А потом: – Когда я досчитаю до трех, ла-ла-ла-ла ла-а-а-а… Капитан, твой парень – тот, что сле-е-ва…
Псих Второй нахмурился – на его лице промелькнула тень подозрения. Но Эдди продолжал улыбаться – точь-в-точь как жонглеры на пирсе, когда чувствовали, что зрители теряют к ним интерес.
– Гляди сюда, гляди сюда, гляди сюда! – напевал Эдди. – Лучше этого шоу на земле, приятель, не сыскать! – Эдди увеличил темп и принялся считать: – Раз… два… – И подбросил камень выше, чем обычно.
Психи не сводили с него глаз.
– Давай! – закричал Эдди.
И, не переставая жонглировать, схватив в руку камень, Эдди, как заправский бейсбольный питчер, каким всегда и был, запустил им со всей силы в лицо Психа Второго – наверняка сломав ему нос. Затем, схватив второй камень, тут же метнул его прямо в подбородок Психа Первого. Тот свалился на спину, подмятый капитаном, который мгновенно завладел его винтовкой. Псих Третий на миг оцепенел, но тут же выхватил пистолет и стал палить в воздух. Мортон и Смитти сбили его с ног. Дверь с шумом распахнулась, и в комнату вбежал Псих Четвертый – Эдди метнул в него последний камень, но Псих Четвертый присел, и камень пролетел в нескольких дюймах от его головы. В тот же миг капитан с силой воткнул ему штык меж ребер. Эдди, почувствовав необычайный прилив сил, кинулся на Психа Второго и принялся лупить его по лицу так, как никогда и никого не лупил на Питкин-авеню. Он подобрал валявшийся рядом камень и принялся охаживать им Психа Второго до тех пор, пока, взглянув на свои руки, не увидел на них какое-то мерзкое бордовое месиво – как он догадался, смесь крови, кожи и угольной пыли. Вдруг прогремел выстрел, Эдди схватился руками за голову и размазал по вискам бордовую массу. Подняв голову, он увидел наклонившегося над ним Смитти – в руках у того был пистолет. Тело Психа Второго обмякло. Из его груди лилась кровь.
– Это тебе за Рабоццо, – прошептал Смитти.
Не прошло и нескольких минут, как со всеми четырьмя охранниками было покончено.
Пленные, худые, босоногие, все в крови, бежали к крутому склону холма. Эдди думал, что в них будут стрелять, что придется сражаться с другими охранниками, но никого поблизости не было. Соседние лачуги оказались пусты. Во всем лагере не было ни души. «Как же это случилось, – подумал Эдди, – что остались только мы и эти четверо?»
– Остальные, наверное, сбежали, как только услышали бомбежку, – прошептал капитан. – Мы тут, видно, последние.
Возле первого холма они наткнулись на цистерны с нефтью. Менее чем в ста ярдах от них находилась угольная шахта, а рядом с ней – склад с боеприпасами. Убедившись, что людей там нет, Мортон ринулся внутрь и вскоре вернулся, обвешанный винтовками, гранатами, прижимая к себе два небольших огнемета.
– Давайте подожжем склад, – предложил Мортон.
На торте выведено кремом: «Удачи! Сражайся отважно!», а сбоку, вдоль покрытого ванильной глазурью края, кто-то дописал голубыми неровными буквами: «Возвращайся поскорее, сынок».
Мать Эдди уже постирала и погладила одежду, которую он завтра наденет. Она повесила ее на вешалку на дверную ручку кладовки, а рядом поставила на пол его единственные приличные туфли.
Эдди на кухне дурачится со своими румынскими кузенами: он стоит, заложив руки за спину, а они пытаются ударить его по животу. Вдруг один из них указывает на «парижскую карусель» за окном. Она ярко освещена огнями ради вечерних посетителей.
– Лошади! – восклицает кузен.
Открывается передняя дверь, и Эдди слышит голос, от которого сердце его начинает бешено колотиться – даже в такую минуту. Он думает о том, что, пройдя войну, с этой слабостью, наверное, распростится.
– Привет, Эдди, – говорит Маргарет.
Она стоит в дверном проеме, такая необыкновенная. Эдди чувствует, что в груди привычно защемило. Маргарет смахивает с волос капли дождя и улыбается. В руках у нее маленький сверток.
– Я принесла тебе кое-что. На твой день рождения и… к твоему отъезду тоже.
Она снова улыбается. Эдди так хочется ее обнять, что кажется, его вот-вот разорвет на части. Ему не важно, что в свертке. Ему хочется одного – запомнить тот миг, когда она протягивает ему этот сверток. Всякий раз, когда Маргарет рядом, ему хочется, чтобы время остановилось.
– Это замечательно, – говорит Эдди.
Маргарет смеется:
– Да ты его даже не открыл.
Эдди делает шаг в ее сторону.
– Послушай, ты…
– Эдди! – орет кто-то из другой комнаты. – Давай сюда скорей – пора задувать свечи.
– Давай! Мы голодные.
– Сол, ты что!
– Но мы и вправду голодные.
Едят торт, пьют пиво, молоко, курят сигары, поднимают тосты за его удачу, мама вдруг начинает плакать и обнимает его брата, который признан негодным к службе из-за плоскостопия.
А позднее, в тот же вечер, Эдди гуляет с Маргарет по променаду. Он там знает по имени каждого кассира и продавца, и все они желают ему удачи. У некоторых женщин постарше на глазах слезы. Эдди догадывается: у них тоже есть сыновья, и сыновья эти уже на фронте.
Они покупают сахарную помадку: фруктовую, с черной патокой и мускатным маслом. Они наперебой суют руки в маленький белый пакет, шутливо сражаясь за каждую конфету. Подходят к «Грошовой галерее». Эдди натягивает гипсовую перчатку. Стрела летит прямо в мишень «Чемпион».
– А ты сильный, – замечает Маргарет.
– Чемпион, – отзывается Эдди и демонстрирует ей свои мускулы.
Под конец вечера они останавливаются на променаде, как пара, которую они когда-то видели в кино, – взявшись за руки и опираясь на парапет. Невдалеке на песке старик-старьевщик сложил из веток и рваных полотенец небольшой костер и, примостившись возле него, готовится ко сну.
– Тебе не надо просить меня ждать, – неожиданно говорит Маргарет.
У Эдди перехватывает горло.
– Не надо?
Маргарет мотает головой. Эдди улыбается. Какое счастье, что не нужно задавать этот вопрос, весь вечер торчавший у него костью в горле. У Эдди такое чувство, будто из сердца его вырвалась струна и, обвив плечи Маргарет, притянула ее к нему – словно подарила. И в этот миг он вдруг понимает, что даже не представлял себе, что можно любить так сильно.
На лоб Эдди падает капля дождя. Потом другая. Он поднимает голову и видит сгущающиеся тучи.
– Эй, Чемпион, – говорит Маргарет. Она улыбается, но тут же лицо ее сморщивается, и с ресниц что-то капает: не то капли дождя, не то слезы. – Постарайся, чтоб тебя не убили, ладно? – добавляет она.
Освобожденный солдат часто злобен. Потерянные в неволе дни и ночи, пережитые пытки и унижения – все в нем требует жестокого возмездия, подведения итогов.