На следующий день Эдди отправился в родительский дом, зашел в их спальню и принялся открывать все ящики комода, словно надеясь в них отыскать частицу отца. Он перебрал все, что там нашел: монеты, булавку для галстука, бутылочку яблочного бренди, счета за электричество, авторучки, зажигалку с нарисованной на ней русалкой. И наконец наткнулся на колоду игральных карт. Эдди сунул колоду в карман.
Похороны длились недолго, и народу на них было мало. Все последующие недели мать Эдди жила как во сне. Она разговаривала с мужем, точно он был рядом с ней. Кричала ему, чтобы он сделал потише радио. Готовила еду на двоих. И взбивала обе подушки на постели, хотя нужна была уже только одна.
Как-то вечером Эдди заметил, что мать составила в стопку посуду на столе.
– Давай я тебе помогу, – сказал он.
– Нет-нет, – поспешно ответила мать. – Отец сам их уберет.
Эдди положил руку ей на плечо.
– Мам, – сказал он мягко, – отца уже нет.
– А куда он ушел?
На другой день Эдди пошел к диспетчеру и сказал ему, что увольняется. Через две недели они с Маргарет вернулись туда, где Эдди вырос, – на Бичвуд-авеню, в квартиру 6В, туда, где узкие коридоры и кухонное окно смотрит на карусель, туда, где он мог работать и приглядывать за матерью. К этой работе – техобслуживанию на «Пирсе Руби» – он готовился из лета в лето. Эдди не говорил этого никому – ни Маргарет, ни матери, вообще никому, – но он проклинал отца за то, что тот умер, оставив его в капкане той самой жизни, которой он так старательно избегал и которая – как явствовало из могильного смеха старика – теперь наконец-то была для него в самый раз.
Ему тридцать семь. Завтрак его стынет.
– А где соль? – спрашивает Эдди у Ноэла.
Тот, не прекращая жевать, с набитым ртом вылезает из-за стола, перегибается через соседний столик и хватает с него солонку.
– На, держи, – бормочет он. – С днем рождения тебя.
Эдди встряхивает солонку.
– Неужели так трудно поставить на каждый стол по солонке?
– Ты чего тут, директор, что ли? – говорит Ноэл.
Эдди пожимает плечами. Утро только наступило, но уже жарко и липко-влажно. У них теперь так повелось – завтракать вместе каждое субботнее утро, до того как в парк повалят толпы народа. Ноэл работает в химчистке. Эдди помог ему получить контракт на чистку спецодежды работников «Пирса Руби».
– Ну, что ты думаешь про этого красавчика? – спрашивает Ноэл. В руках у него журнал «Лайф» с фотографией молодого политика. – Ну как такой парень может выдвигать себя в президенты? Он еще младенец!
Эдди пожимает плечами:
– Да он нашего возраста.
– Не может быть! – изумляется Ноэл. – Я думал, президент должен быть постарше.
– Так и мы постарше, – бормочет Эдди.
Ноэл закрывает журнал. Понижает голос:
– Эй, ты слышал, что случилось в Брайтонском?
Эдди кивает. Медленно тянет кофе. Да, он слышал про этот парк развлечений. Аттракцион на гондоле. Что-то сломалось. Мать с сыном упали с шестидесятифутовой высоты и разбились насмерть.
– Ты там кого-нибудь знаешь? – спрашивает Ноэл.
Когда Эдди слышит подобного рода истории о несчастных случаях в других парках, его передергивает, точь-в-точь как от пролетевшей над ухом осы, ведь не проходит и дня, чтобы он не думал, что такое может случиться и здесь, на «Пирсе Руби», в его ведомстве.
– Не-е-е, – отвечает он. – Никого я там в Брайтоне не знаю.
Эдди сквозь окно пристально вглядывается в толпу пляжников, бредущих с железнодорожной станции. Они несут полотенца, зонты от солнца и плетеные корзины с завернутыми в бумагу бутербродами. А у некоторых в руках еще и последнее новшество – легкие складные алюминиевые кресла.
Мимо проходит старик в панаме, с сигарой во рту.
– Ну посмотри на этого, – говорит Эдди. – Спорить могу, щас бросит свою сигару на променаде.
– Да? – отзывается Ноэл. – Ну и что с того?
– А то, что она провалится в щель и начнет там гореть. И сразу пойдет вонь. А дерево пропитано химикатами и тут же дымит. Вчера поймал мальчишку – ему и четырех нет – засунул в рот себе сигарный окурок.
Ноэл морщится:
– И что же?
Эдди отворачивается.
– Да ничего. Просто надо быть поосторожнее, вот и все.
Ноэл запихивает в рот целую сосиску.
– Ну, с тобой, парень, со смеху помрешь. Ты что, всегда такой веселый в день рождения?
Эдди молчит. Рядом с ним снова присаживается тоска. Он уже к ней привык и весь подбирается, словно освобождая ей место, как для вновь вошедшего пассажира в переполненном автобусе.
Эдди думает о предстоящей ему сегодня работе. Заменить разбитое зеркало в комнате смеха. Сменить крылья на машинах автодрома. Клей, надо заказать еще клея. Эдди думает о тех беднягах в Брайтоне. Интересно, кто у них там главный?
– Когда сегодня закончишь? – спрашивает Ноэл.
Эдди вздыхает:
– Работы будь здоров. Понятное дело. Лето. Суббота.
Ноэл вопросительно смотрит на Эдди:
– Мы можем быть на бегах к шести.
Эдди вспоминает о Маргарет. Он всегда вспоминает о ней, когда Ноэл говорит о бегах.
– Брось ты. Это твой день рождения, – напоминает Ноэл.
Эдди тычет вилкой в остывшую яичницу, которой ему уже не хочется.
– Ладно, – соглашается он.
Третий урок
– Неужто на пирсе было так уж плохо? – спрашивает старуха.
– Я б туда по своей воле не пошел, – вздыхает Эдди. – Матери надо было помочь. А потом одно цеплялось за другое. Годы шли. Так я там и застрял. Нигде больше и не жил. И денег-то настоящих никогда не заработал. Знаете, как это бывает: привыкаешь к месту, люди на тебя начинают рассчитывать, и вдруг просыпаешься утром и никак в толк не возьмешь, то ли это вторник, то ли четверг. Одна и та же занудная работа, аттракционщик ты, точь-в-точь как…
– Твой отец?
Эдди не ответил.
– Строг он был к тебе, – заметила старуха.
– Да… Ну и что? – не глядя на старуху, ответил Эдди.
– Может, и ты к нему был строг.
– Не думаю. Знаете, когда он в последний раз со мной разговаривал?
– Когда в последний раз пытался тебя ударить.
Эдди с изумлением посмотрел на старуху.
– А знаете, какие были его последние слова? «Ищи работу». Ничего себе отец, а?
Старуха закусила губу.
– Но ведь ты пошел после этого работать. Взял себя в руки.
У Эдди все внутри заклокотало.
– Да?! – взорвался он. – Вы-то его не знали!
– Что правда, то правда. – Старуха поднялась с места. – Зато я знаю кое-что, чего не знаешь ты. И похоже, пора тебя с этим познакомить.
Руби своим кружевным зонтиком очертила на снегу круг. Эдди всмотрелся в этот круг и вдруг почувствовал, что глаза его словно вылезают из орбит и начинают сдвигаться сами по себе вниз, по провалу, в какое-то иное время. То, что он увидел, приобретало четкие очертания. Это была старая квартира, где он жил много лет назад. Все в ней просматривалось насквозь.
И вот что увидел Эдди.
Мать, озабоченная, сидит за кухонным столом. Напротив нее Микки Шей. На него страшно смотреть. Промокший до нитки, он не переставая трет лоб и нос. И вдруг начинает рыдать. Мать приносит ему стакан воды, знаком велит подождать, уходит в спальню и закрывает за собой дверь. Снимает с себя туфли и домашнее платье. Достает блузку и юбку.
Эдди видны все комнаты, но он не слышит, о чем говорят эти двое, – только приглушенный звук. Он видит, что на кухне Микки, не обращая никакого внимания на стакан воды, достает из кармана куртки фляжку и начинает из нее отхлебывать. А потом медленно поднимается и направляется к спальне. Открывает дверь.
Мать, полуодетая, изумленно поворачивается к нему. Микки, шатаясь, приближается к ней. Мать натягивает халат. Микки придвигается ближе. Мать инстинктивно вытягивает руку, словно защищаясь от него. Микки на мгновение замирает, но тут же хватает мать за руку, а потом прижимает ее к стене и, наклонившись над ней, обвивает рукой ее талию. Мать корчится, кричит, толкает Микки в грудь, при этом по-прежнему крепко прижимая к себе полы халата. Но Микки крупнее и сильнее ее. Он утыкается небритым лицом ей в подбородок и размазывает у нее по шее свои слезы.
Затем открывается входная дверь, и, весь мокрый от дождя, появляется отец. В руке у него молоток для проковки. Отец бежит в спальню и застает там Микки – тот лапает его жену. Отец орет и замахивается молотком. Микки, схватившись за голову, несется к двери, по дороге оттолкнув в сторону отца. Мать плачет, из ее груди вырываются рыдания, по лицу струятся слезы. Отец хватает ее за плечи. Трясет со всей силы. С нее спадает халат. Они оба кричат. Отец бежит из квартиры прочь, по дороге вдребезги разбивая молотком настольную лампу. Его шаги грохочут по лестнице, и он исчезает в дождливой ночи.
– Что это было? – не веря своим глазам, вскрикивает Эдди. – Что все ЭТО, черт побери, значит?
Старуха ничего не отвечает. Она выходит из снежного круга и чертит новый. Эдди старается не смотреть на него. Но не может удержаться. Он опять летит в провал, чтобы стать свидетелем новой сцены.
И вот что он видит.
На дальнем конце «Пирса Руби», выдающейся в океан узкой дамбе – ее еще называли «дальней точкой», – бушует гроза. Небо иссиня-черное. Дождь льет как из ведра. Микки Шей, ковыляя, подходит к самому краю дамбы. Он падает на землю. Тяжело дышит. Несколько секунд лежит на спине. Лицо его обращено к темному небу. Микки перекатывается под перила и падает в воду.
И тут появляется отец Эдди, он мечется из стороны в сторону, все еще с молотком в руке. Он хватается за перила, вглядываясь в океан. Дождь под порывами ветра хлещет косыми струями. Одежда отца насквозь промокла, кожаный ремень с инструментами почернел от дождя. Вдруг ему что-то мерещится в волнах. Он останавливается, сбрасывает с пояса ремень, стаскивает с ноги ботинок, пытается снять второй, отчаявшись, протискивается под перила и неуклюже плюхается в пенящийся океан.