— А индейцы всегда устраивают засады? — спросила Джейн, стараясь как-нибудь водворить мир.
— Нет, не всегда, — сухо ответил Сирил. — И я вовсе не злой, а только говорю правду. А вот разбивать мамин кувшин — это было уж совсем глупо. И с миссионерской кружкой… Я уверен, что это называется государственным преступлением и нисколько не буду удивлен, когда тебя за него повесят, если кто-нибудь из нас проболтается.
— Да перестань же ты наконец! — сказал Роберт. Но Сирил не мог перестать. Просто в глубине души он чувствовал, что если появятся индейцы, то это будет целиком его вина, а потому ни за что не хотел поверить, что они и впрямь могут появиться.
— Это просто идиотство, — начал он опять, — говорить о каких-то краснокожих, когда всем ясно, что исполнилось желание Джейн. Посмотрите, какая чудесная погода… Ой!
Он повернулся к окну, чтобы указать всем, какая чудесная стояла погода. Остальные повернулись в ту же сторону. И вдруг все красноречие Сирила в один миг улетучилось: в самом углу окна, между листьями вьющегося дикого винограда, виднелось лицо — темное лицо с длинным носом, тонкими губами и блестящими, как угольки, глазами. Лицо было разрисовано и раскрашено, его обрамляли длинные черные волосы, и в этих волосах торчали перья.
Все дети пооткрывали рты, да в таком положении и замерли. Пудинг стыл на тарелках, но от страха и удивления никто не мог и пальцем пошевельнуть.
Украшенная перьями голова потихоньку отодвинулась в сторону и скрылась.
Дети кое-как пришли в себя. К сожалению, я должна сказать, что первые слова Антеи были:
— Ну, что я вам говорила!
Пудинг с вареньем окончательно утратил все свои привлекательные свойства. Однако, наученные опытами последних дней, дети были предусмотрительны и на всякий случай завернули свои порции в старую газету и спрятали их в печку, а затем побежали наверх осмотреть окрестности и устроить спешное совещание.
— Мир! — сказал Сирил, когда дети забрались в спальню матери. — Ты не сердись на меня, Пантера, что я был таким невежей.
— Ладно! — отвечала Антея. — Теперь ты сам убедился.
Однако из окон верхнего этажа не было видно ни одного индейца.
— Что же нам теперь делать? — сказал Роберт.
— Я только одно могу предложить, — отвечала Антея (теперь уже все признали ее героиней дня). — Это нам самим одеться индейцами и выглядывать из окон или даже выйти из дома. Они могут подумать, что мы могущественные вожди соседнего племени, и тогда не посмеют ничего нам сделать, потому что будут бояться ужасной мести.
— А как же нам быть с кухаркой? — спросила Джейн.
— Ты забыла, что она ничего не сможет заметить, — ответил Роберт. — Она не почувствует ничего необыкновенного, даже если с нее снимут скальп или изжарят на медленном огне.
— А после заката у нее все заживет?
— Конечно, — сказал Сирил. — Нельзя же остаться скальпированным или сожженным и не заметить этого. Если сразу и не обратишь внимания, то на другой день почувствуешь. А Псаммиад обещал, что прислуга никогда не узнает о его чудесах. Значит, после заката кухарка опять будет цела и невредима. Я думаю, что Антея права, только нам понадобится ужасно много перьев, а где их взять?
— Я сбегаю в курятник, — вызвался Роберт. — Там одна индюшка прихворнула, так я обстригу у нее перья — все равно они ей не нужны. Дайте-ка мне ножницы.
Предварительный осмотр местности убедил детей, что на птичьем дворе нет ни одного индейца. Роберт убежал и через пять минут вернулся — бледный, но с целым ворохом перьев.
— Знаете что? — сказал он. — Дело-то скверное. Я обстриг перья и уже повернулся, чтобы идти назад, и вдруг смотрю: из-под старой куриной клетки на меня искоса поглядывает индеец. Я замахал перьями, заорал и убежал, прежде чем он успел выбраться из-под клетки. Пантера, тащи с наших кроватей одеяла!
Удивительно, до чего можно сделаться похожим на индейцев, если только у вас есть пестрые одеяла, шарфы и перья. Разумеется, ни у кого из детей не оказалось черных длинных волос, но зато нашлось много черного коленкора — в него завертывали книжки, когда ходили в школу. Этот коленкор был изрезан на тонкие полоски и привязан к головам желтыми ленточками, взятыми от праздничных платьев девочек. В ленточки были натыканы индюшечьи перья, а полоски коленкора, особенно когда они немножко поизмялись и стали закручиваться, оказались очень похожими на длинные черные волосы.
— Только лица у нас не того цвета, какого нужно, — сказала Антея. — Все мы бледны, а у Сирила — уж не знаю почему — лицо похоже цветом на замазку.
— А вот и нет! — с негодованием ответил Сирил.
— У тех индейцев, что здесь появились, лица, скорее, коричневые, чем красные, — поспешно сказал Роберт. — Я думаю, что нам хорошо было бы сделаться совсем красными — если всех индейцев зовут краснокожими, так, значит, чем они краснее, тем выше их род.
На кухне была добыта красная охра, которою кухарка красила кирпичный пол и плиту по субботам; чего-нибудь еще более красного в доме не оказалось. Дети развели охру в молоке, как обыкновенно делала кухарка, вымазали друг другу лица и руки и стали такими красными, как полагается быть всякому истинно-краснокожему индейцу, — если, конечно, не более.
Встретив во дворе кухарку, которая при их виде даже завизжала, дети сразу поняли, что вид у них теперь был грозный. Испуг кухарки доставил им искреннее удовольствие. Сказав ей, что бояться нечего, так как они только играют, закутанные в одеяла и утыканные перьями, как самые настоящие краснокожие, они смело вышли навстречу врагам. Я сказала «смело» потому, что мне хочется быть любезной. Но, во всяком случае, они вышли.
Вдоль забора, отделявшего сад от кустарника, был виден целый ряд темных голов, украшенных длинными перьями.
— Храбрость — наше единственное спасение, — шептала Антея. — Лучше идти прямо навстречу к ним, чем ждать жестокого нападения. Теперь нам надо притвориться свирепыми. Ну, прыгайте!
Изображая воинскую пляску дикарей — насколько маленькие англичане могли изобразить ее без предварительной подготовки, — дети выскочили за ворота и встали в воинственных позах перед целой шеренгой краснокожих.
Все краснокожие были ростом с Сирила.
— Хоть бы они говорили по-английски! — шепнул Сирил, сохраняя свою грозную позу.
Антея был уверена, что эти краснокожие по-английски говорят, но откуда у нее взялась такая уверенность, этого она и сама не знала. В руках Антея держала флаг — белое полотнище, привязанное на тросточку. Она принялась махать своим парламентерским флагом в надежде, что краснокожие поймут этот сигнал. И, действительно, те поняли. Один индеец, лицом несколько потемнее других, вышел вперед и сказал на чистейшем английском языке:
— Вы хотите вступить в переговоры? Я — Золотой Орел из могучего племени Обитателей Скал.
— А я, — отвечала Антея, почувствовав внезапное вдохновение, — Черная Пантера, вождь племени… мм… племени Белого дома. Мои братья, то есть, нет!.. Ну, да! Я хочу сказать, мое племя сидит в засаде за гребнем того холма.
— А кто эти могучие воины? — спросил Золотой Орел, поворачиваясь к остальным.
Сирил сказал, что он Красный Волк, великий вождь племени Лесных Жителей, и, заметив, что Джейн запустила большой палец в рот и, по-видимому, никак не может придумать себе имени, добавил:
— А этот великий воин — Дикая Кошка из племени Львов Пустыни.
— А ты, краснокожий брат? — вдруг спросил Золотой Орел, обратившись к Роберту.
Тот, захваченный врасплох, мог ответить только что он — Боб, командир конного полка.
— И сию минуту, — сказала Черная Пантера, — наши племена придут сюда в несметном числе. Поэтому ваше сопротивление бесполезно. Возвращайся же, брат, в свою страну, кури трубку мира с соседними мустангами, одевайся в свои праздничные пампасы и питайся свежими мокасинами.
— Ты все перепутала! — пробормотал Сирил сердито. Но Золотой Орел только пытливо посмотрел на нее.
— Твои обычаи не сходны с нашими, Черная Пантера, — сказал он. — Но призови твое племя, чтобы мы могли вести переговоры перед его лицом, как и подобает великим вождям.
— Конечно, мы призовем его, — отвечала Антея. — И если вы не сдадитесь и не уйдете отсюда миром, то наши воины придут с луками, стрелами, пушками и со всяким прочим оружием, какое только есть на свете.
Антея говорила довольно храбро, но сердца у детей бились все тревожнее, а дыхание становилось все короче и короче. Настоящие маленькие индейцы постепенно окружили их и, сердито переговариваясь, подступали все ближе и ближе. Дети оказались среди толпы смуглых лиц, на каждом из которых было написано самое что ни на есть свирепое выражение.
— Ничего не выходит, — шептал Роберт. — Я знал, что так будет. Надо бежать к Чудищу, оно сможет нас выручить, а если не захочет — ну что ж, после заката мы опять оживем. Хотел бы я знать, очень это больно, когда снимают скальп?
— Я опять стану махать флагом, — сказала Антея. — Как только они отойдут от нас, мы сразу же побежим к Чудищу.
Она помахала полотенцем, и вождь приказал своим спутникам отступить назад. Высмотрев, с которой стороны ряды врагов были менее густы, все четверо опрометью бросились наутек. Сбив с ног полдюжины индейцев, дети перескочили через них и во всю прыть пустились бежать к песочной яме. Теперь уж некогда было думать о безопасной дороге, по которой ездят повозки, и детям пришлось спускаться прямо по склону обрыва между желтыми и красными колючими цветами, что росли вокруг стрижиных гнезд. Спускались они прыгая, цепляясь за колючки, скользя, спотыкаясь и, наконец, просто кувырком.
Золотой Орел и его товарищи догнали детей как раз на том месте, где нынешним утром Чудище зарылось в песок.
Запыхавшиеся и поцарапанные, бедные дети ждали, что будет с ними дальше. Вокруг них уже блестели острые ножи и топоры, но еще страшнее был злобный блеск в глазах Золотого Орла и его свиты.
— Вы солгали нам оба — и ты, Черная Пантера, и ты, Красный Волк! Ты, Дикая Кошка, и ты, Боб конного полка, тоже обманули нас, если не словами, так своим молчанием. Вы солгали под флагом мира. У вас здесь нет товарищей, ваши племена теперь на охоте в дальних горах. Каков будет ваш приговор? — продолжал он, обратившись с мрачной улыбкой к другим краснокожим.