– Ужас какой! – хором выдохнули потрясенные дети.
– Ну, помер-то он, положим, лишь до заката, – внес уточнение Саммиад, – однако его папе с мамой хватило и этого. Ох, как они убивались и горевали! Зато и влетело ж ему, как только он ожил. С полной ответственностью вам могу заявить: наказали его нешуточно. Вот только за давностью лет из памяти вылетело, отчего он не окаменел у меня? Видимо, были на то какие-нибудь причины. Только родители-то его не знали, что это всего лишь сон и после он обязательно пробудится либо там же, где вроде бы помер, либо где-нибудь даже в местечке получше. Словом, они такую головомойку ему закатили. Мегатериумов ему было запрещено есть целый месяц. И питался этот несчастный одними устрицами, барвинками и другой ерундой вроде них.
История доисторического мальчика произвела на детей крайне тягостное впечатление, и они смотрели на Саммиада с ужасом. Все, кроме Ягненочка, который, заметив рядом с собой коричневое и пушистое существо, весьма оживился.
– Киша, киша, киша, – пролепетал он и попытался схватить песчаного эльфа.
– Нет, миленький, это совсем не киска, – поторопилась ему объяснить Антея.
Эльф в панике отскочил от Ягненочка.
– Мой левый усик! Уберите скорей от меня своего малыша! Ему нельзя до меня дотрагиваться! Он ведь у вас совершенно мокрый!
Шерсть на песчаном эльфе от ужаса вздыбилась: голубую одежду Ягненочка было действительно хоть выжимай от имбирного лимонада.
Саммиад тут же начал в отчаянном темпе копать и мгновенье спустя исчез в песчаном водовороте.
Дети тщательно обложили камнями место его погружения.
– Пойдемте домой, – виновато потупился Роберт. – Мне, конечно, ужасно жаль, что я все испортил. Утешает только одно: хотя это мое желание и совершенно для нас бесполезно, оно и вреда никакого не принесет. А Саммиада мы завтра снова найдем, – указал он на тщательно выложенный кружок из камней.
Остальные при всем расстройстве сумели явить пример благородства. Они ни словом не упрекнули Роберта. Сирил взвалил на закорки полностью к тому времени успокоившегося Ягненочка, и вся компания устремилась по безопасному пути к дому.
Путь этот, служивший для въезда в карьер и выезда из него повозок, соприкасался с главной местной дорогой, от которой его отделяла калитка. Возле нее компания наша замешкалась, чтобы пересадить Ягненочка со спины Сирила на спину Роберта. Тут-то они и увидели, как по главной дороге едет открытая коляска, с кучером и лакеем на козлах и шикарной дамой внутри. На ней было великолепное платье из белых кружев, отделанных красными лентами, руки ее лениво поигрывали бело-красным шелковым зонтиком, а на коленях ее сидела пушистая беленькая собачка с красным бантиком на шее.
Когда экипаж поравнялся с калиткой, дама скользнула взглядом по детям, глаза ее сфокусировались на малыше, и она одарила его улыбкой. Взрослые часто Ягненочком умилялись, видимо, разделяя мнение слуг, которые называли его не иначе как «дитяткой исключительной притягательности», и наша компания, не усмотрев в поведении дамы ничего для себя удивительного, вежливо помахала в ответ, полагая, что она просто проедет мимо. Дама, однако, велела кучеру остановиться и поманила к себе Сирила.
– Ах, что за миленький лапочка ваш ребенок, – с придыханием начала она. – Мне так бы хотелось усыновить его. Как вы считаете, мама его против этого возражать не станет?
– Убеждена, даже очень станет, – ответила ей напрямик Антея.
– Но у меня бы он жил окруженный роскошью, – продолжала дама. – Чтобы вам было известно, я леди Читтенден. Мои фотографии публикуют все иллюстрированные газеты. Знаете ли, меня там называют красавицей, но, разумеется, это полная ерунда. Дайте же мне хоть минуточку…
Осекшись, она распахнула дверцу коляски и выпрыгнула на дорогу, продемонстрировав великолепные красные туфельки на высоких каблуках и с серебряными пряжками.
– Дайте же мне хоть минуточку подержать его, – договорила она наконец прерванную на середине фразу.
Дама взяла Ягненочка на руки, и по тому, как неловко и скованно это у нее вышло, сразу можно было понять: с детьми обращаться она не умеет.
Не успели дети хоть что-то сообразить, она вдруг прыгнула вместе с ребенком в коляску, захлопнула дверцу и крикнула кучеру:
– Трогай!
Ягненок взревел. Белая собачонка начала яростно лаять. Кучер замешкался.
– Трогай, кому было сказано! – яростно взвизгнула дама.
И кучер послушался, иначе, как позже он объяснил в свое оправдание, его бы уволили.
Четверо детей, обменявшись быстрыми взглядами, разом бросились за коляской и успели вцепиться в нее сзади. Вот так и вышло, что модная дорогая коляска катила себе по пыльной дороге, а за нею мелькали с немыслимой скоростью восемь ног братьев и сестер Ягненочка.
Он сначала орал все громче и громче, но какое-то время спустя вопли его сменились икающим бульканьем, а потом и вовсе затихли, и дети поняли, что он уснул.
А коляска все продолжала и продолжала ехать, и восемь ног, мелькающих в дымке дорожной пыли, все сильнее болели и уставали и едва уже не отваливались от тел своих обладателей, когда экипаж, наконец, остановился возле сторожки, стоявшей у входа в огромный роскошный парк. Дети, присев, спрятались за коляской, а дама вылезла из нее. Бросив взгляд на сиденье, где спал Ягненочек, она просюсюкала:
– Миленький пусечка, я не буду тебя беспокоить, – и поспешила к сторожке, где начала предъявлять претензии вышедшей ей навстречу женщине, которая продала ей куриные яйца породы Буфф-Орпингтон. Яйца, по уверению дамы, были положены по всем правилам под наседку, однако цыплят из них так и не вывелось.
Кучер и лакей слезли с козел и склонились над продолжающим спать Ягненочком.
– Славный парнишка, – сказал кучер. – Очень он мне пригодился бы в качестве сына.
– Только ты бы ему не особо понравился, – презрительно хмыкнул лакей. – Больно уж он красив для такого папаши.
– Ну, она меня удивила, – будто не слыша реплики своего собеседника, покосился кучер туда, где стояла хозяйка. – И на что ей его увозить приспичило? У ней и своих детей нет, и чужих никогда не терпела.
Затаившиеся на корточках в белой пыли под коляской дети с тревогой переглянулись.
– Я тебе вот как скажу, – многозначительно изрек кучер. – Пущай меня лучше в клочья разорвет, чем он ей достанется. Вот сейчас спрячу детенка в кустах, ей объявлю, будто это евойные братья пришли и забрали, а после сам за ним и вернусь.
– Э-э, нет, – возразил лакей, – я, может, детишек таких превосходных в жизни еще не встречал. Если уж он кому и достанется, то исключительно мне.
– Разбежался, – хохотнул кучер. – Куды тебе дети. Ты в них вообще ничего не смыслишь. Тебе что один, что другой, без разницы. А вот я – человек семейный, породу ребенка даже за милю учую и уж столь редкостно первоклассного одногодку, как этот, не упущу. Ты лучше б, чем языком зря чесать, мне подсобил дело сделать, пока хозяйка не возвратилась.
– Зачем тебе, к твоему-то выводку, – брезгливо бросил лакей. – Мне бы, на твоем месте, и от того, что есть, уже стало бы тошно. Альфред, Альберт, Луиза, Виктор Стенли, Элен, Беатрис, – начал перечислять он, – и еще…
Тут кучер заехал ему от души кулаком в подбородок. Лакей столь же смачно врезал ему в обтянутый жилетом живот, после чего удары с обеих сторон посыпались щедрым градом, а беленькая собачка, перепрыгнув с сиденья экипажа на козлы, словно подначивала дерущихся заливистым лаем.
Сирил прокрался на полусогнутых вдоль того борта коляски, который дальше всего отстоял от арены великой битвы, отворил дверцу и, так как двое мужчин настолько были поглощены дуэлью, что ничего не заметили, вытащил спящего малыша и, по-прежнему приседая, устремился с ним на руках по дороге – туда, где пятнадцатью ярдами дальше шла лестница через изгородь, за которой простерся лес.
Остальные последовали за ним, и вся компания затаилась среди орешника, молодых дубов и каштанов. Они залегли под высокими терпко пахнущими папоротниками, внимая из своего укрытия происходящему возле ворот. До них донесся сердитый окрик бело-красной дамы, после которого яростные восклицания и звуки битвы оборвались, уступив место поискам исчезнувшего малыша. Они длились довольно долго. Наконец громко хлопнула дверца, и коляска уехала.
– Чтобы мне съесть свою единственную шляпу! – первым решился заговорить Сирил, когда перестук колес окончательно стих вдали. – Наш малыш действительно стал теперь всем и каждому нужен. Уверен, что этот песчаный скот Саммиад снова нарочно над нами поиздевался. Вот эльф неприятный. Думаю, нам по-любому надо скорей Ягненочка возвратить домой.
Высунувшись с большими предосторожностями из своего укрытия, они огляделись и, лишь убедившись, что справа нет ничего, кроме пустой припорошенной белой пылью дороги, и слева, насколько хватает глаз, тоже тянется только пустая пыльная белая дорога, отважились на нее выйти вместе с Ягненочком, который и на руках у Антеи продолжал крепко спать.
Но приключения подстерегали их повсюду. Первый же встречный, а им оказался деревенский мальчишка с вязанкой хвороста за спиной, при виде Ягненочка швырнул свою ношу на обочину дороги, взмолился, чтобы ему разрешили как следует поглядеть на маленького, а затем предложил его понести. Антея второй раз на уловку не поддалась, и они пошли дальше, но мальчишка за ними тащился следом и клянчил Ягненочка до тех пор, пока Сирил и Роберт с самым свирепым видом не повторили несколько раз, что если он тут же не уберется, то отведает их кулаков.
Потом за ними тащилась добрые четверть мили какая-то девочка в сине-белом клетчатом переднике, требуя со слезами себе «драгоценного славненького ребеночка». От нее удалось избавиться лишь под угрозой, что если она не уйдет, то они свяжут все свои носовые платки и примотают ее ими к дереву в чаще леса.
– И как только станет темно, медведь придет и сожрет тебя, – жутким голосом произнес Сирил.