Ужасный рассказ Саммиада заставил Антею поежиться, а потом она поинтересовалась:
– Почему же наши желания ни разу не превращались в камень, а просто исчезали?
– Autres temps, autres moeurs[1], – многозначительно изрекло существо.
– Это ты мне по-нинавейски сказал? – ни слова не поняла Антея, хотя изучала в школе именно французский, и никакой другой, иностранный язык.
– Под этим я вот что имею в виду, – словно не слыша ее вопроса, продолжил песчаный эльф. – Желания прежних людей были крайне просты и касались самых элементарных вещей вроде мамонтов, птеродактилей и так далее, которые с легкостью превращались в камни. А вот, например, с желанием стать прекрасным, как ясный день, или всем нужным дело гораздо сложнее. Ведь если бы их даже было возможно превратить в камень, они бы от этого не исчезли, а наоборот бы, надолго увековечились и в результате бы просуществовали гораздо дольше вас самих. Ну, наподобие древнегреческих статуй. Держать же разные правила для различных желаний – дело совсем уж дурное. Вот почему все они теперь исчезают. И, уж прошу поверить, так даже лучше. Ну, что-то меня совсем клонит в сон. До свидания.
Существо, спрыгнув с ее колен, ввинтилось в песок и исчезло.
Антея едва поспела на завтрак, во время которого Роберт украдкой пролил на Ягненочка патоку, и ее оказалось на нем достаточное количество, чтобы возникла необходимость его срочно вымыть. Разумеется, вытворять такое сознательно нехорошо. Зато Роберт достиг сразу двух целей. Во-первых, порадовал младшего братика, которого до безумия веселило, когда он становился липким, а во-вторых, отвлек на его мытье внимание Марты, благодаря чему у них появилась возможность удрать в карьер без Ягненочка.
И они, конечно, такой возможностью моментально воспользовались. Антея, шумно дыша после той суеты, которая сопровождала их стремительное бегство из дома, уже по пути пропыхтела:
– У меня вот какое есть предложение. Будем теперь желать что-то по очереди. Но только никто не имеет права желать, если это хоть одному из нас не понравится. Все согласны?
– И кто же из нас будет первым? – поинтересовался Роберт.
– Если не возражаете, я, – смущенно и словно бы извиняясь проговорила Антея. – Потому что вроде уже придумала. Это крылья.
Повисла весьма протяженная пауза, во время которой сестра и братья старательно выискивали в ее предложении хоть малейший изъян, но не находили, потому что от одного лишь слова «крылья» у них перехватывало дыхание.
– Непыльно, – первым нарушил молчание Сирил.
– Знаешь, Пантера, а ты, выходит, не так глупа, как кажешься, – подхватил Роберт.
– А я думаю, это будет так же прекрасно, как яркий сон в бреду, – с мечтательным видом проговорила Джейн.
А потом они отыскали песчаного эльфа, и Антея с уверенным видом произнесла:
– Я желаю, чтобы у всех появились прекрасные крылья, на которых можно летать.
Песчаный эльф раздулся, и все четверо почти тут же почувствовали, что спины им вроде что-то оттягивает. Весьма странное ощущение тяжести и вместе с тем удивительной легкости. Саммиад, склонив голову набок, переводил свои улиточные глаза с одного из детей на другого.
– Непыльно, – сказал он наконец Роберту. – Но, знаешь, на самом деле ты совершенно не такой ангел, каким сейчас кажешься.
Лицо Роберта залилось ярким румянцем. Крылья были огромные и такой красоты, какую трудно представить себе даже в самых прекрасных и ярких мечтах. Мягкие, шелковистые, с идеально уложенными рядами перьев, они переливались под солнечными лучами всеми оттенками спектра, как радуга, или цветной витраж, или пятно машинного масла, разлившееся на водной глади, после чего эту воду категорически не рекомендуется пить.
– Ой, и мы теперь полетим на этом? – часто-часто переступала в избытке чувств с ноги на ногу Джейн.
– Осторожно! – свирепо зыркнул на нее Роберт. – Ты же мне на крыло наступила!
– И тебе было больно? – поинтересовалась Антея, однако ответа не получила, потому что именно в этот момент Роберт, подпрыгнув, стал медленно подниматься ввысь.
Снизу до крайности странно наблюдать мальчика в пиджачке и бриджах, набирающего высоту и болтающего ногами в ботинках, которые теперь стали казаться гораздо больше, чем когда он в них стоял на земле. Но брата его и сестер ровным счетом не озадачивал его внешний вид, потому что они, в свою очередь высоко подпрыгнув и расправив крылья, взмыли в лазурное небо.
Вам, конечно, знакомо пьянящее чувство полета. Каждому ведь хоть раз в жизни снилось, что он летает. Во сне это происходит совсем удивительным образом, потому что вам даже и крыльев не требуется. Вы просто легко летите сами собой, вот только, проснувшись, начисто забываете, как такое у вас получилось. Дети летели не сами собой, а на крыльях. Но ощущения у них от этого были не менее яркими, чем когда вы летали во сне без помощи крыльев.
С каждым взмахом они воспаряли все выше над землей, и вы даже представить себе не можете, до чего это прекрасно, когда ваши разгоряченные лица овевают стремительные потоки воздуха, навстречу которым несут вас великолепные крылья. Некоторую трудность для них сперва представлял их размах, оказавшийся столь широким, что дети несколько раз едва не столкнулись. Но весьма скоро определив на глазок, какой должна быть дистанция, они почувствовали себя в небе столь же комфортно, как на земле.
Здесь я смиряюсь с бесплодностью всяких попыток выразить в полной мере счастье и изумление, которые распирали сердца нашей летящей компании. Ни один словарь мира, пусть даже и греческий, не содержит слов и сравнений, достаточно сильных и ярких для этого. Просто представьте себе на миг, будто под вами раскинулась карта и на ней вместо скучных, раскрашенных в разный цвет контуров ожил вдруг целый мир с высвеченными солнцем лесами, полями и прочим, что существует в мире, а вы друг за дружкой летите над ним, и все, творящееся внизу, видно вам, как на ладони.
– Это же праздник души! – воскликнул вдруг Сирил, еще немного набрав высоту, и я уж не знаю, где он вычитал или услышал такое вот выражение.
И это действительно было прекрасно, и первое из всех их желаний, осуществленных песчаным эльфом, в самом деле походило на настоящее волшебство. Они, то паря по воздуху, то размахивая радужными гигантскими крыльями, неслись по лазурному небу, а под ногами их простиралась прекрасная в свете погожего летнего дня и полная жизни земля. Пролетев над Рочестером, они повернули к Мейдстоуну, но по пути их вдруг одолел сильный голод. Это случилось, когда они на совсем небольшой высоте поравнялись с раскинувшимся внизу небольшим садом, в котором как раз созрели ранние красные сливы. Увидав их, дети зависли в воздухе. Мне трудно вам объяснить, каким способом этого можно достигнуть, но если у вас есть хорошие крылья, наверное, повисеть на них в воздухе не сложней, чем пловцу полежать на воде. В небе с этой задачей лучше всех справляются орлы.
– Может, конечно, я вас огорчу, но воровство и есть воровство, на крыльях оно летит или просто ногами по земле топает, – плотоядно глядя на спелые сливы, проговорил Сирил, хотя никто пока еще с ним не спорил.
– Вот ты так считаешь, а я, например, сомневаюсь, – бодро откликнулась Джейн. – Ведь если у нас есть крылья, мы вроде как птицы. А разве кто-нибудь обвиняет птиц в нарушении заповеди «не укради»? Может, конечно, некоторые люди и недовольны их поведением, но птицы-то все равно клюют себе преспокойно то, что им нравится, и их не сажают за это в тюрьму.
Сесть на сливу с такими огромными радужными крыльями было совсем не столь просто, как вы могли бы подумать, но в итоге это им удалось. И сливы действительно оказались на редкость сочными и сладкими.
К счастью, они насытились ими еще до того, как увидели тучного мужчину, чье поведение весьма ясно свидетельствовало, что это владелец сада. Он крайне стремительно ворвался в калитку, и массивная палка в его руке радостного знакомства не предвещала. Дети, поторопившись выпутать крылья из веток, усеянных спелыми сливами, спешно взлетели.
Мужчина застыл с разинутым ртом. У него уже несколько лет шла жестокая битва за урожай с циничными юными расхитителями из ближайшей деревни. Именно их он, заметив, как сильно качаются ветви на сливе, и ожидал застукать на месте преступления. Увидав же четыре пары радужных крыльев, взмывающих ввысь, решил, что сходит с ума.
Антея глянула вниз. Несчастный фермер так и стоял с разинутым ртом и выпученными глазами. Лицо его, поначалу пунцового цвета, начало покрываться бледно-зелеными пятнами, которые ширились, решительно вытесняя румянец.
– Ой, не бойтесь, пожалуйста! – прокричала она ему, торопливо нашаривая в кармане трехпенсовую монету с дыркой посередине, которую вообще-то собиралась повесить себе на шею как талисман. – Мы съели немножечко слив, – продолжала она, зависнув над головой мужчины, – нам казалось, что это не воровство, но теперь уже я не так уверена, поэтому вот вам деньги в уплату.
Она спустилась к объятому ужасом садоводу, сунула ему в карман пиджака трехпенсовик и, несколько раз взмахнув крыльями, нагнала остальных.
Колени у фермера подогнулись, он резко осел на траву всей тяжестью своего грузного тела и забормотал:
– Ох, Боже милостивый. Видать, это самое-то и зовется галлюцинацией. А тогда откуда монетка? – Он вытащил из кармана Антеин трехпенсовик, озадаченно поглазел на него, куснул зубами и снова забормотал: – Нет, вот она совершенно всамделишная. Видать, это мне такое знамение подано, и, стало быть, с этого дня мне надобно постараться улучшить свой жизненный образ. Да после такого любой станет трезвым на все оставшиеся годы. Счастье еще, мне в теперешнем-то моем состоянии только крылья представились. Уж лучше увидеть птиц, коих нет да и быть не может, и пускай они себе даже прикидываются, будто с тобой говорят, чем кое-чего похуже, какое подчас является людям в такой вот, как я, кондиции.