жалуйста! «По всем вопросам, касающимся покупок и продажи товаров Германии, обращаться непосредственно в Генеральное консульство к господину Менжинскому В. Р.», человеку, как говорил Ленин, безупречной репутации…
А в это же время Иоффе и Менжинский, не покладая рук, занимались приемом многочисленныхгрузов, идущих сухопутным и морским путем в адрес полпредства и генерального консульства. Некоторые ящики и контейнеры с ходу переправлялись в Швейцарию. Парвус мог быть довольным, если бы знал все. Но знал он далеко не все.
Выскочивший из-под его опеки Ленин вовсе не собирался делиться всеми своими планами с бывшим наставником. Некоторые ящики, увешанные дипломатическими пломбами, содержали вовсе не золото в монетах, слитках, ювелирных украшениях и произведениях искусства, не платину и драгоценные камни, вывозимые большевиками за границу, а неряшливо отпечатанные на немецком языке брошюры и листовки, призывающие рабочих и крестьян Германии привести свою страну в состояние того же кровавого хаоса, в которое уже была приведена Россия. А в некоторых уже были и винтовки.
Страшная бацилла Пятисотлетней войны разрасталась, пытаясь распространить эпидемию на весь мир. «Если представится возможность так же поступить с Германией, как и с Россией, то мы от этого никак не откажемся», — говаривал циник Радек.
А чем же занимался Менжинский и что вынудило его шефа — Дзержинского, бросив дела на Лубянке, неожиданно появиться в Швейцарии. Дело было не только в том, что проворовались Урицкий и Володарский, а, как позднее выяснилось, и Зиновьев. Дело было в том, что Ленина начал тяготить Парвус. Не то, чтобы он претендовал на роль вождя мирового пролетариата или осмеливался теоретически полемизировать с Ильичем в печати (Парвус, естественно, и думать давно забыл о таком маразме, как«партийная публицистика»), но Ленин никогда не забывал, чем он обязан Парвусу, а равно и в том, какие обязательства он взял, пересекая воюющую Германию в запломбированном вагоне, и не без основания считал Парвуса весьма опасным свидетелем. Кроме того, автором ПЛАНА был Парвус, а поскольку ПЛАН удался, его автором хотелось стать самому Ленину. Но и эта причина была не самой главной.
Главное заключалось в том, что Парвус своей жирной тушей перекрывал все «интимные» контакты с разветвленной системой западных банков, ведя при этом какую-то свою игру и неизвестно, сколько отстегивал в собственный карман. В подвалах Лубянки накопилось достаточное количество старых и опытных финансистов с международным опытом, которые под пыткой (а чаще даже и без пыток) выдали множество глобальных финансовых секретов и связей, позволявших вести дело в обход Германии с гораздо большим размахом, чем предусматривалось Парвусом.
Но это было будущее, а в настоящем Парвус был еще необходим. Поэтому вопрос о его ликвидации хотя и был поднят, но признан несвоевременным и отложен. Чтобы быть совершенно объективным, надо признать, что на том совещании в Кремле 19 июля 1918 г., когда весь мир облетели первые сведения о расстреле Николая II и его семьи, если часто и произносилась фамилия Парвуса, то вовсе не в связи с его ликвидацией, а скорее в связи с его знаменитой репликой «Мало!» и справедливыми замечаниями о бессистемной и бесконтрольной экспроприации (или национализации), т. к. сам Ленин, выкинув свой знаменитый лозунг «Грабь награбленное», признал неуместным в таких призывах применение нерусских слов. Слушали… Постановили…
А затем грянул КРАСНЫЙ ТЕРРОР.
Приказав ликвидировать Урицкого (было за что!) и инсценировав покушение на самого себя,[10] Ленин впервые в истории человечества санкционирует массовое истребление целых групп населения захваченной страны, определив социальные положение обреченных туманным ярлыком «буржуй».[11]
Списки потенциальных жертв стали составляться сразу же после переворота, когда по личному приказу Ленина была проведена регистрация по месту жительства лиц, принадлежащих к «богатым классам». Регистрация охватила практически все население страны. Идея Ленина: пусть 90 процентов русского народа погибнет, лишь бы 10 процентов дожило до мировой революции; идея, приводившая в восторг его сообщников, считавших, правда, ее гиперболой, стала осуществляться с невиданным размахом.
К этому времени уже вся контролируемая большевиками территория была покрыта такой густой сетью разных уездных, губернских и волостных ЧК, что газета «Правда», с восхищением отмечала фактическую замену «власти советов» «властью чрезвычаек».
Именно в эту зловещую паутину, опутавшую страну, полетели из Москвы инструкции, разъясняющие смысл объявленного террора:
«Мы не ведем войны против отдельных лиц. МЫ ИСТРЕБЛЯЕМ БУРЖУАЗИЮ КАК КЛАСС. Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность „красного террора“».
Но смысл был гораздо глубже, нежели это было возможно вместить в казенный текст официальной инструкции. «Для расстрела нам не нужно ни доказательств, ни допросов, ни подозрений. Мы находим нужным и расстреливаем, вот и все», — учил своих подчиненных Дзержинский, явно давая понять, что мероприятие надо рассматривать гораздо шире, чем простое уничтожение «богатых классов». Речь шла о всем народе вообще.
Параллельно с объявлением «красного террора» издается знаменитый «Приказ о заложниках», гласящий: «…из буржуазии и офицерства должны быть взяты значительные количества заложников. При малейших попытках сопротивления или малейшем движении в белогвардейской среде должен применяться безоговорочно массовый расстрел».
Террор сразу же принял формы разнузданной и кровавой бойни. В стране на долгие годы закладывался тот страшный и многогранный беспредел, подобия которого вы не найдете во всей предыдущей истории Пятисотлетней войны, чьи плоды мы пожинаем сегодня. Но если посмотреть с другой стороны, то «красный террор» был просто очередным финансовым мероприятием большевиков, изнывавших от того, что на руках у населения остались кое-какие деньги, еще не оприходованные «народным» банком и наркомфином.
По ночам во все квартиры, населенные лицами, имевшими несчастье до революции числиться дворянами, купцами, почетными гражданами, адвокатами, офицерами, а в данное время «буржуями», врывались вооруженные с ног до головы большевики, производили тщательный обыск, отбирая деньги и ценные вещи; вытаскивали в одном носильном платье жильцов, не разбирая ни пола, ни возраста, ни состояния здоровья; иногда даже умирающих тифозных сажали под конвоем в приготовленные подводы и вывозили за город. Часть, в основном молодых и здоровых мужчин, расстреливали на месте, остальных распихивали по тюрьмам и концлагерям, молодых женщин насиловали и часто затем убивали.
Имущество «буржуев» конфисковывалось якобы «для раздачи рабочим». Но что получили рабочие тогда, когда массовые расстрелы бастующих уже бушевали по всей стране, и что они получили позднее, говорить не приходится. Золото и драгоценности сдавались (к рукам исполнителей прилипало в среднем не больше 15 процентов), книги, рукописи, талантливые проекты, бесценные архивы — простовыбрасывались, остальное — частично присваивалось, частично перепродавалось спекулянтам, которых после реализации ловили и также расстреливали, зачастую вместе с покупателями. Все это с теми или иными вариациями происходило по всей стране. Но это был нижний уровень.
Уровнем выше дело шло на более «солидной» основе. Человеку, у которого предполагались хорошие деньги, иногда спрятанные в заграничном банке, говорилось совершенно открыто, что поскольку он подлежит ликвидации в силу своего происхождения, воспитания или профессии и деваться ему некуда, то гуманная власть, наступая на горло собственной песне, все-таки предлагает ему жизнь и свободу с выездом за границу в обмен на ничтожную сумму в 400 тысяч рублей золотом или эквивалент в любой другой валюте. Тех, кто сразу соглашался и указывал место хранения денег и ценностей, расстреливали за их укрывательство; тех, кто упирался, подвергали средневековым пыткам, пытали на его глазах членов семьи, а затем — независимо от результата — расстреливали со всей семьей. Тех же, кто сдавался постепенно, держали в тюрьмах вплоть до 1934 г., потихоньку выжимая из них миллионы.
Но — будем объективны, некоторых и отпускали, ибо суммы были фантастическими, а коррупция уже настолько охватила «рыцарей революции», что они часто были не в силах побороть искус.
Особенно отличалась в этом отношении Петроградская ЧК и ее революционный Кронштадтский филиал, возглавляемый уже знакомым нам князем Андронниковым.
После ликвидации Урицкого в «колыбели революции» орудовал Глеб Бокий. Любимец Дзержинского, он после мастерски организованного покушения на своего бывшего шефа Урицкого, стал быстро продвигаться по служебной лестнице. Его умение выкачивать деньги из заложников вызывали зависть и восхищение в Москве. Именно ему принадлежит блестящая идея кормить зверей в столичном зоопарке мясом расстрелянных. Экзотические звери стоили дорого и их еще надеялись кому-нибудь напоследок продать. Но главное, конечно, было не в этом. Главное было в том, что из Петрограда за деньги начали отпускать заложников.
В Москве узнали об этом из секретного донесения знаменитой Яковлевой — одной из заместительниц Бокия. Выяснилось, что в бывшей столице империи проводятся тайные операции. Заложников арестовывают тайно, содержат где-то на конспиративных квартирах, договариваются об астрономических суммах выкупа, а затем тайно переправляют через финскую границу. Полученные деньги никуда не поступают и не оприходуются. Таким образом, удалось спастись ряду лиц, которых никак нельзя было выпускать за пределы страны. В настоящее время, доносила Яковлева, ведутся секретны