Покойный Василий Шульгин, не любивший говорить на эту тему, как-то все-таки заметил, что «„Трест“ — это измена, поднявшаяся в такие верхи, о которых вы даже не можете и помыслить». В операцию были задействованы все наличные оперативныесилы ОГПУ, как внутри страны, так и за рубежом. Шла непонятная тайная и жестокая война между разными отделами сталинской тайной полиции с внедрением в структуры смежных отделов (которые территориально находились на одном этаже, через коридор или, в крайнем случае, на соседнем этаже одного здания) своих сотрудников, с выдачей засветившихся «смежников» белой контрразведке или европейским органам правопорядка; с безжалостным уничтожением конкурентов в многочисленных разборках от Москвы до Парижа; с настоящими и фальшивыми окнами на границе; с немыслимой чехардой двойных, тройных и четверных агентов.
Видимо, руководство ОГПУ само запуталось в этой игре, поскольку ни один из участников этой операции не пережил 1937-го года, если не считать двух английских и одного немецкого разведчика, которым под крышей «Треста» удалось внедриться в НКВД и оставить интересные воспоминания.
Целей у «Треста», судя по всему, было несколько. Не все они очевидны, а некоторые пока даже трудно сформулировать. Но одна из целей совершенно ясна: выйти на белогвардейское золото и на источники финансирования с подключением групп «Треста» к этим источникам.
Параллельно шел поиск золота левых эсеров, которые в течение примерно 15 лет грабили банки России и Европы. Похищения Бориса Савинкова и генерала Кутепова, происшедшие почти в одно время, говорят сами за себя.
В это же время агентура ОГПУ через француза-посредника приобрела в Париже частный банк, который быстро разросся и стал знаменитым «Евробанком» —самым крупным иностранным банком в столице Франции. Самое пикантное в этой истории то, что этот банк первоначально был основан русскими эмигрантами и на его счетах фактически лежало все золото белого движения, постепенно перекачиваемое в Москву.
Менее романтичные, но не менее серьезные мероприятия проводились и внутри окруженной колючей проволокой страны. Еще по инерции ленинских времен перемещались на запад ценности из богатейших музеев России, но вскоре этому был положен конец.
Очевидная реверсивность сталинской политики в свете выдвинутого лозунга о возможности построения социализма в одной стране, если и не меняла, то значительно совершенствовала старые ленинские методы грабежа населения. Давно ушли в прошлое повальные обыски, когда вооруженные отряды врывались в квартиры в поисках золота и драгоценностей. Весь этот шум со стрельбой и криками уже не мог дать нужных результатов, поскольку подавляющее большинство людей уже было обчищено до нитки, а если у кого-то еще сохранились «остатки прежней роскоши», то запрятаны они были так, что никаким обыском зарытые в землю или замурованные в стены ценности обнаружить было невозможно.
Все было проделано просто и элегантно. Инспирировав в стране страшный голод, унесший в могилу миллионы людей, власти открыли во многих городах так называемые «Торгсины», где можно было купить кое-какие продукты (не Бог весть что: макароны, жиры, крупу и пр.), но только за золото и иностранную валюту. Люди сами отрывали свои кладыи несли в «Торгсины», где их уже ждали сотрудники ГПУ с вопросами: откуда у них золото или валюта, когда и то, и другое давно было приказано сдать. Визит в «Торгсин», как правило, означал обыск в тот же день и арест с последующим освобождением в случае добровольной сдачи золота и валюты.
В разгар этих событий окончательно прихлопнули и НЭП. Во всех крупных городах страны «нэпманов» вызвали в ГПУ и сделали им сообщение, видимо, директивно согласованное, а потому и попавшее в историю: «Господа, вы копили золото на черный день. Черный день настал! Сдавайте его государству». Некоторые, поняв серьезность момента, по принципу — «жизнь — дороже», сдали все сразу. Колеблющихся в разных местах убеждали по разному. Некоторым даже читали лекции по политэкономии социализма, уверяя, что «каждый гражданин станет богаче, сильнее и свободнее, если единственным владельцем золота в стране станет могучее социалистическое государство».
Хотя эти лекции, само собой разумеется, читались в тюрьмах, где содержались колеблющиеся, убедить удалось немногих. Большинство продолжало откровенно не верить в экономическую рентабельность социализма. Не убедив словом, стали убеждать делом. Там, где это было возможно, держали несчастных «нэпманов» в камерах, где воздух был нагрет до 60 градусов, не давая им воды; в других местах использовались камеры с нулевой температурой и водой по щиколотку, а там, где подобные сложные методы не умели или не хотели применять, просто били смертным боем. Лишь немногие предпочли умереть, не отдав ничего. Большинство сдалосьи отдало все, что удалось накопить за краткий период Новой экономической политики.
Но было уже слишком поздно, поскольку подобное упорство вызвало у работников ГПУ вполне справедливое подозрение в искренности их подопечных: а все ли сдано? Даже если было и все сдано, доказать это было совсем непросто, если не сказать — невозможно. Изощрялись методы пыток и ручейки золота продолжали литься в социалистическую казну.
В завещании-инструкции, оставленной Лениным родным органам ГПУ, помнится, в разделе «Тайные враги советского режима» в разделах 4 и 5 значились: все бывшие купцы, владельцы магазинов и лавок; все бывшие владельцы промышленных предприятий и мастерских; все бывшие землевладельцы, крупные арендаторы, богатые крестьяне. С этими категориями подданных социалистического государства разбирались примерно такими же методами, что и с «нэпманами», только лекции по политэкономии социализма им не читали. На уверения, что «у меня, мол, все отобрали еще 1918 году», посмеивались: «Так уж все отобрали? А если подумать? Вспомните-ка, чего где спрятали, закопали, замуровали? Не помните? Вспомните! Время есть».
Вспоминали и гибли. Держались до конца — тоже гибли. Ибо на гибель они были обречены, а если что при этом еще и государству сдавали, то это было просто прекрасно. Хуже было другое. Не было никакого контроля над огромной армией следователей и дознавателей из ГПУ, и сколько при этих операциях прилипало к их рукам, оставалось неизвестным. Это нервировало руководство, но поскольку весь личный сосав ГПУ и раннего НКВД было решено — от греха подальше — перемолоть в их же собственных жерновах, то тех, кто вел подобные дела с «нэпманами» и разными бывшими, проводили через особое следствие. «Вы вот вели дело Сабашникова. Сколько он в результате сдал золота и валюты? А может, сдал больше? Вспоминай, гад!» И дуло нагана между глаз (иногда уже выбитых). Вспоминали все точно. Методика была эффективной и не зря постоянно оттачивалась с 1917 года.
А сколько романтики в этом было! Вспомнить хотя бы дело с царскими драгоценностями. То, что привез Юровский из Екатеринбурга в Москву, было каплей в море. Оказалось, что император, еще будучи в Тобольске, через преданного ему начальника конвоя полковника Кобылянского переправил на волю несколько десятков запаянных в шестилитровые металлические банки из-под французского оливкового масла несметные сокровища, собранные семьей Романовых за 300 лет правления Русью и Империей Российской. Полковника Кобылянского выкрали с территории Китая (позднее стали врать, что его нашли в каком-то сибирском леспромхозе, где бывший полковник работал то ли бухгалтером, то ли сторожем). И закрутилось дело. С лихими погонями по сибирским перепуткам, с перестрелками на заброшенных таежных хуторах, с арестами «от Москвы до самых до окраин». С орденами Боевого Красного Знамени и пулями в затылок. Самого полковника запытали до смерти, но нашли всего пять банок из-под французского оливкового масла, а было их 37. Остальные ищут до сих пор.
(Эта романтическая охота на золото, меняя формы, продолжалась годами и дожила до наших дней.Даже сегодня при любом обыске, скажем, в поисках самогонного аппарата, не говоря уже о каких-либо более серьезных причинах — а причину можно найти всегда — власти прежде всего предлагают дрожащему от страха «совку» добровольно сдать золото, бриллианты и оружие, поясняя, что добровольная сдача смягчит вину, но не освободит от уголовной ответственности. Начиная с первых декретов СНК, подтвержденных многими последующими, гражданину соцдержавы под страхом смерти запрещалось владеть золотом и прочими драгметаллами в слитках; причем к слиткам приравнивались золотые монеты любой чеканки, ордена из драгметаллов любой страны и любого времени и изделия, представляющие «культурно-историческую ценность» — по усмотрению властей, а равно бриллиантами россыпью и в изделиях с камнями весом более пяти карат).
А золото эмира бухарского? А хана хивинского? Золото Бакинского банка? Золото мусавитов? Алмазы хана Нахичеванского? Да всего и не перечесть. До многого Ленин не успел дотянуться, до чего дотянулся Сталин. Годы следствия, таинственные убийства свидетелей и следователей, целые вырезанные села, аулы и кишлаки; применение боевых газов с самолетов над ущельями в попытке остановить таинственные караваны, идущие неизвестно куда, и таинственное исчезновение сотен верблюдов и людей из этих ущелий, где они по всем законам природы должны были лежать мертвыми.
Золото вывезенное из Испании, захваченное в Прибалтике и Бессарабии, смелые планы захвата всего европейского золота в планируемом походе до Ла-Манша. Тысячи секретных папок, десятки тысячсводок, отчетов, разработок, проектов. Боевые ордена и безымянные могилы, спецпайки и лагерная баланда, тигриные глаза Сталина и подземные тюрьмы Тегерана. Сотни сюжетов для самых захватывающих романов и кинофильмов… Чего не сделаешь ради победы в «Последнем и решительном бою» Глобальной войны?
Однако глобальные планы товарища Сталина, разумеется, никак не могли быть обеспечены материально с помощью подобных детективно-красивых, но, к сожалению, кустарных и непрогнозируемых методов. Действительно, гоняясь за золотом эмира бухарского по горным кишлакам, никто не мог предсказать, каков будет результат. Найдут ли в какой-нибудь сакле три-четыре золотых персидских динара или весь отряд погибнет, загнанный в ловушку лабиринтами горных троп и уничтоженный там свирепыми духами черных ущелий?