Началась эпидемия: холера и моровое поветрие. Преступность в стране и столице достигла небывалого размаха и ожесточения. Чтобы спастись от голодной смерти, люди сходились в шайки и отряды, добывая себе хлеб силой оружия. Многие слуги и холопы были изгнаны хозяевами, поскольку те не хотели их кормить. Эти люди «шли к границам в Северную Украину, которая и без того уже была наполнена людьми, ждавшими только случая, чтобы начать войну с обществом и государством».
Голод ускорил организацию оппозиционной армии, желавшей уничтожить государство. Одна из таких армий оперировала на дорогах под самой Москвой, фактически блокируя столицу, грабя и убивая на всех дорогах. Руководил этой разбойной армией некто Хлопко Косолап. Против Косолапа была брошена правительственная армия во главе с воеводой Иваном Басмановым.
Правительственная армия и армия разбойников сошлись в жестокой сече под самой Москвой. «Разбойники бились, — отмечает летописец, — не щадяголов своих». Воевода Басманов был убит, но разбойники потерпели поражение. Израненного Косолапа взяли в плен и четвертовали в Москве. Захваченных разбойников десятками вешали вдоль дороги. Голод и эпидемии продолжались.
И как будто всего этого было мало — начались еще и стихийные бедствия. Ужасные бури вырывали с корнем деревья, опрокидывали колокольни. Женщины и домашние животные рожали уродов. По Москве бегали волки и лисицы.
Подобное положение вещей в государстве правительство всеми силами пыталось утаить от иностранцев. Когда в Москву прибыли иностранные послы, смертная казнь была обещана каждому, кто осмелится что-либо рассказать иностранцам о бедствиях Московского государства. И затем еще 400 лет правители этой несчастной страны будут искренне полагать, что существует возможность утаить от мира страшные язвы, бедствия своего государства, грозя народу неисчислимыми карами за разглашение государственных «тайн».
Правительство жило, оградившись от народа непроницаемой стеной ненависти, которую очень хорошо символизировала стена Кремлевская. Народ платил правительству тем же. Связь между гражданами и властями осуществляли палачи.
Поэтому, когда в начале 1604-го года пришли в Москву первые слухи о появлении в Польше живого и невредимого царевича Дмитрия, которого все считали погибшим в Угличе еще 8 лет назад, царя и правительство обуял ужас, заставив совершать одну глупость за другой. Немедленно была закрыта западная граница. Борис не придумал, разумеется,ничего нового, чтобы нейтрализовать эту угрозу, кроме как обрушить новую волну террора на голову собственного народа.
«Он, — отмечает летописец, — внутри государства умножил шпионов, которые всюду прислушивались: не говорил ли кто о Дмитрии, не ругает ли кто Бориса. Обвиненным резали языки, сажали их на кол, жгли на медленном огне, по одному подозрению высылали в Сибирь, где гноили в подземных тюрьмах. Борис становился недоступным. Просителей отгоняли пинками и толчками от царского крыльца, а начальственные люди, зная, что жалобы на них не дойдут до царя, безнаказанно совершали разные насильства…»
Служба «контрпропаганды» Годунова также сработала довольно грубо, отождествив «воскресшего» Дмитрия с монахом-расстригою Григорием Отрепьевым. Отрепьев, некогда работавший секретарем в Патриаршем приказе, был известен половине Москвы и уж никак не мог себя выдать за сына Ивана Грозного.
Тем не менее, этой предсмертной «утке» годуновского режима суждено было пережить века и прочно укорениться в советской историографии.
Как и следовало ожидать, когда неизвестный, назвавшийся Дмитрием, с кучкой своих сторонников-авантюристов и искателей приключений вторгся в пределы Московского царства, царские войска стали без боя переходить на его сторону, открывая Дмитрию путь на Москву.
Мать царевича Дмитрия, Мария Нагая, в пострижении Марфа, была срочно доставлена в Москву. Ее лично допрашивал сам Борис в присутствиисвоей жены. От инокини требовали, чтобы она рассказала, что произошло с ее сыном. Та отказывалась отвечать. Тогда дочь Малюты Скуратова стала жечь старицу свечой.
«Мне говорили, — сказала тогда Марфа, — что сына моего тайно увезли без моего ведома, а те, что так говорили, уже умерли».
Борис приказал бросить Марфу в темницу и содержать «с большой строгостью», то есть кормить раз в неделю. Бывшая царица, как-никак.
Между тем, войска валом переходили на сторону Дмитрия. На соединение к нему шла народная армия и казаки Украины. Народ бросил царя на произвол судьбы.
13 апреля 1605 года Борис Годунов внезапно скончался. В Москве царили хаос и переполох. О смерти царя боялись объявлять. Названный Дмитрий уже во главе огромного войска с каждым часом приближался к Москве. Почуявшая свою власть толпа бросилась в Кремль. Караульные стрельцы даже не пытались ее задержать. Федор — сын и наследник Годунова — пытался образумить толпу, сев на престол в Грановитой палате, поставив рядом с собой мать и сестру. Ворвавшаяся толпа стащила его с престола и стала убивать. Мария Годунова валялась на коленях, моля не убивать ее детей. Годуновых отвезли на позорных телегах и водовозных клячах в их бывший дом и поставили стражу. Схватили, избили и распихали по тюрьмам и темницам всех родственников и сторонников Годунова, ограбили и опустошили их дома, ограбили и избили немецких докторов.
«И, — заключает летописец, — перепились до бесчувствия, так что многие тут же лишились жизни».
Через несколько дней специально отобранные убийцы во главе с Михаилом Молчановым явились в дом Годуновых, задушили Марию Годунову, зверски убили Федора, вывернув ему половые органы, надругались над царевной Ксенией, затем арестовали патриарха Иова, который продолжал, по выражению историков, «священнодействовать» как ни в чем не бывало. Патриарха на простой телеге отвезли в Старицкий-Богородицкий монастырь. Народу объявили, что вдова и сын царя Бориса покончили с собой, приняв яд. Гроб самого Бориса вывезли из Архангельского собора и зарыли в убогом монастыре. Рядом с ним похоронили жену и сына без всяких обрядов, как самоубийц.
Путь на престол новому царю был открыт.
Даже русская и советская история, враждебно относящаяся к Дмитрию, не осмеливается утверждать, что Годуновых истребили по его приказу. Скорее всего это была творческая инициатива бояр из окружения Бориса, желавших таким образом выслужиться перед новым царем.
Кто бы ни был этот таинственный человек, назвавшийся царевичем Дмитрием — действительно Дмитрий или лихой авантюрист, ставленник Ватикана и Польши, очевидно одно: России, чей трон ему удалось захватить, он совершенно не знал. И это первое доказательство того, что он не был Гришкой Отрепьевым, прожившим в Москве всю свою жизнь и наверняка не совершившим бы и половины ошибок нового царя.
Кстати, Григорий Отрепьев, не смотря на то, что его именем пестрели грозные грамоты Бориса Годунова, клеймящие его как самозванца, и послания патриарха, придающие его вечному проклятию, никуда из Москвы не уезжал.
Новый царь Дмитрий встретился с Отрепьевым. Они вместе стояли на Красной площади при огромном стечении народа, демонстрируя лживость и глупость прошлого режима. Кроме того, Дмитрий всенародно встретился и со своей матерью. Оба рыдали, обнявшись, друг у друга на груди. Это были еще не сталинские времена, когда по звонку из обкома или МГБ матери могли приказать узнать или не узнать в ком-то своего сына. При всей похожести, тогдашняя система была еще далека от того совершенства, к которому она пришла в будущем. Но повторяю, кем бы ни был этот таинственный человек, он прибыл в Москву, просто изнемогая от того количества благих намерений, которые он с собой принес.
Он не знал о бушующей войне, но подсознательно хотел заключить мир, демонстрируя милосердие и простоту. Не тут-то было! Не успел он занять престол, как война вспыхнула с новой силой, поскольку новый царь, сам того не ведая, высказанными благими намерениями только вдохновил своих противников, которыми автоматически стали все, кроме горстки его близких друзей и сторонников. Почти мгновенно был составлен заговор с целью свержения и убийства нового царя. Благодаря отлично налаженной системе доносов, заговор удалось раскрыть и схватить его организатора Василия Шуйского.
И тут царь Дмитрий совершил свою самую страшную ошибку. Шуйскому, уже положившему голову на плаху под топор палача, было даровано прощение. Так в Московском царстве поступать было смертельно опасно. Народ сразу понял, что новый царь какой-то ненастоящий, если у него не хватило духу казнить своего врага-заговорщика. А Дмитрий продолжает делать одну глупость за другой: он снимает охрану с Кремля, он общается с подданными, публично дает уроки фехтования и вольтижировки, выступает с многочисленными проектами преобразований и просвещения завязшего в непрекращающейся войне и стагнации сермяжного царства.
Даже для лихого французского короля Генриха IV — современника Дмитрия — подобные опыты панибратства с подданными кончились трагически, а уж для царя Московского они просто не могли кончиться ничем другим.
Поэтому не вызывает никакого удивления, что не процарствовав и года, Дмитрий был зверски убит в день своей свадьбы, его труп после публичного поругания сожжен, а пепел выстрелен из пушки. Но если во Франции убийцу короля всенародно разорвали лошадьми, то в Москве убийца царя Дмитрия занял его престол. Им оказался Василий Шуйский, столь легкомысленно помилованный покойным царем.
После воцарения Шуйского события стали обвально выходить из-под контроля. Немедленно был распущен слух, что Дмитрий спасся и с войском идет на Москву. В Москве на следующее утро надомах иностранцев и бояр написали, что царь продает дома этих изменников народу на разграбление.
Начались погромы всех подряд. Восстали многие города, не имея никаких политических программ, а просто не желая принимать авторитет Москвы. Слух о спасении Дмитрия безоговорочно воспринимался почти всеми, поэтому очень быстро появился какой-то лихой авантюрист, объявивший себя спасенным дважды Дмитрием и оставшийся в истории под именем Лжедмитрия II. Личность его также не удалось выяснить, но к нему примкнули даже те, кто отказался в свое время поддержать его покойного предшественника. Более того, новый Дмитрий был публично узнан несостоявшейся женой п