Но Хасбулатов молчал.
Может быть, именно сейчас, в момент, когда стало уже совершенно ясно, что все его планы рухнули, в просветлении наркотического покоя, он вдруг, с полной остротой, осознал, что произошло.
Его обыграли в наперсток с такой же простотой, с какой обыгрывают на площади у Курского вокзала впервые приехавшего в столицу дубового провинциала, пожелавшего слегка поразвлечься и проигравшего за 10 минут все: и наличные деньги, и шмотки, и даже дом в Орловской области. Даже жену с детьми.
Как же он так, как глупая муха, попался в паутину? Казалось, все было продумано до мелочей.
Всем надоевший, малограмотный и вечно пьяный президент. (Видел ли он сам президента пьяным? Вроде нет. Да, пили вместе, но все было в полном ажуре, как говорится. Но показывали видеозапись, и не одну, сделанную людьми Баранникова, и еще раньше — свердловским КГБ по приказу Андропова. И столько показаний и рассказов. Начиная со знаменитой статьи в «Правде», якобы перепечатанной из итальянской «Републик», до рассказа Вощанова, как Ельцин, прилетев на встречу с госсекретарем США, был настолько пьян, что был не в состоянии выйти из самолета. Встречу отложили, сославшись на внезапную болезнь. «Не верь ничему, чего не видел собственными глазами», — гласит мудрая кавказская пословица. Поздно она ему вспомнилась!)
Цвет нации, собравшийся в Верховном Совете и вокруг него, открыто призывающий его, спикера, спасти страну, свергнуть оккупационное правительство, которое, развалив страну, разрушив экономику и доведя до крайней нищеты народ, ныне продолжает проводить антинародную политику, уничтожая последние остатки русской государственности.
Хасбулатов хорошо знал, что это не так. Он стоял рядом с Ельциным, когда развалился Советский Союз, ограбленный до нитки смывшейся с исторической сцены КПСС. Он был в числе тех первых лиц нового российского руководства, которые пришли в ужас при виде того наследства, которое им оставила, сбежав, преступная партия коммунистов, успевшая напоследок еще раз засунуть страну на три десятилетия вперед в финансовую кабалу Запада.
Будучи экономистом по образованию, Хасбулатов лучше других понимал, что меры, предлагаемые группой Гайдара, сулят хоть долгий и мучительно трудный, но выход из того смертельного тупика, в который загнали страну бредовые идеи Ульянова-Ленина и последующие 70 лет политического и экономического маразма.
Именно ему, экономисту, представителю гордого, репрессированного народа, президент вручил руководство Верховным Советом России, хотя многие советовали этот Верховный Совет разогнать и назначить новые выборы еще тогда, в 1991 году, сразу после провала коммунистического путча.
Не обманывая самого себя, он понимал, что Ельцин, «вручил» ему Верховный Совет, заставив после провала августовского путча в страхе замолкнуть визгливую коммунистическую трясину парламента,которая категорически не хотела нацмена Хасбулатова, пытаясь протащить на этот пост своего прямого ставленника, молодого юриста, авантюриста из Омска Сергея Бабурина, имеющего, помимо всего прочего, и прекрасные рекомендации от КГБ.
Но победа никогда не бывает полной, а тут ее не было и вообще. Была иллюзия победы, вылившаяся в опасную эйфорию, которая, в свою очередь, привела к полной безответственности на всех уровнях. К той самой безответственности, что на Руси всегда называлась «вольницей», а ныне стала называться демократией. Веками в России слово «свобода» служило только антонимом «тюремного заключения», а близкое по значению слово «воля», — синонимом полной анархии и безответственности.
До сих пор никто толком не понимает значения английского слова «либерти», считая, что это не более, чем тип американских транспортных судов, в большом количестве переданных по ленд-лизу в годы Второй мировой войны.
Там, где этого слова не понимают, свобода либо не приживается и уходит непонятой, провожаемая автоматными очередями, либо приводит к последствиям, которые не способен предвидеть ни политолог, ни астролог.
Разделение властей немедленно привело к хаосу власти. Вернее, никакого разделения властей не было, а произошло то, что могло произойти только в России: разделение правящего номенклатурного аппарата.
Веками Россией правил несокрушимый бюрократический аппарат. «Не я правлю страной, — заметилкак-то в порыве откровенности Император Николай I, — а сотни столоначальников».
После переворота 1917 года новый партийнобюрократический аппарат, превратившийся на океанах народной крови в мощную цитадель партийной номенклатуры, привык править страной безотчетно и безответственно, имея в виду только собственные внутриэлитные интересы.
Разделенный после августовского путча 1991 года на две части, аппарат сразу же почувствовал дискомфорт от наличия еще какого-то параллельного аппарата, обладающего практически теми же полномочиями власти и не меньшим аппетитом.
Название тут не имело большого значения: какая ты власть, исполнительная или законодательная: главное — власть. А слово это в нашей стране всегда понималось однозначно: безраздельное господство над богатствами страны, ее народом и полное агрессивное нежелание что-либо менять в этом отношении.
Таким образом, вместо одной номенклатурной цитадели в послепутчевой России их возникло две, мгновенно погрязнувшие в острейшей конфронтации друг с другом по тривиальному вопросу: кто из них главнее и кто должен всем распоряжаться.
На освещенной авансцене все это вначале выглядело почти академической дискуссией: какой должна стать будущая Россия — парламентской или президентской республикой? А за кулисами сразу же началась ожесточенная война, ведущаяся без всяких правил и даже без намека на какое-либо подобие политического и дипломатического этикета.
Коммунисты, придя в себя от кратковременногоавгустовского шока, увидев, что никто не только не собирается их запрещать, но и даже хоть как-то ограничивать их деятельность, быстро оправились и стали громко требовать политической реставрации в стране, затем с прогрессирующей наглостью перешли к конкретным действиям по всему широкому фронту внутриполитической и хозяйственной жизни страны.
Отлично понимая, что старая марксистско-ленинская идеология, с помощью которой они в течение семидесяти лет грабили и истребляли народ, себя полностью изжила, коммунисты, за неимением ничего лучшего и подчиняясь своему генетическому инстинкту людоедства, быстро сомкнулись с многочисленными националистическими, профашистскими и откровенно фашистскими полупартиями-полубандами, которые, как поганки после дождя, буйно проросли на всем пространстве посткоммунистической России.
Даже ленинская «Правда», еще недавно бетонноофициальный форум «самого верного в мире учения», даже не сбросив с себя коммунистических орденов и не изменив шрифта, стала печатать статьи о кровожадных жидах, упивающихся кровью невинных христианских младенцев, а затем уходящих от ответственности с помощью золота и продажных адвокатов. В качестве примера приводилось дело Бейлиса.
Можно себе представить, что сказал бы основатель этой газеты, прочитав эту статью. А прочел бы обязательно, ибо каждый рабочий день у него начинался с чтения именно «Правды». Наверное, он бы не сказал ничего, а просто, по своей привычке, приказал бы Феликсу Эдмундовичу расстрелять всю редакцию газеты, добавив: «С наборщиками тоже разберитесь, батенька. Не замешан ли кто?»
Сам же основатель газеты «Правда» продолжал и в посткоммунистической России возлежать в своем помпезном мавзолее. И каждый час, под бой кремлевских курантов, гвардейцы кремлевского полка, печатая шаг, заступали на «пост № 1», а два научноисследовательских института со штатом в 1600 человек продолжали работать над телом и мозгом незабвенного вождя мирового пролетариата.
Несмотря на многочисленные публикации, показавшие истинный — звериный и человеконенавистнический — образ Ленина, Дзержинского и их сообщников, ленинские «истуканы» продолжали десятками стоять в крупных городах, непременными символами непререкаемого божества возвышаться у гор- и сельсоветов, украшать официальные залы и начальственные кабинеты.
Что касается Феликса Дзержинского, то, если не считать его памятника на Лубянской площади, попавшего под горячую руку разъяренной толпы в августе 1991 года, его имидж почти не пострадал. Портреты железного Феликса продолжали украшать официальные кабинеты славных продолжателей его кровавых дел, все еще гордо именующих себя «чекистами».
Родная партия как бы исчезла, но ее боевой отряд, оставшись беспризорным, совсем не спешил отказываться от методик и задач, завещанных покойной родительницей.
Они, как всегда, оставались в тени, их не было видно, но во все поры посткоммунистического общества доносилось их жадное и хищное сопение, выдающее нетерпеливое желание снова кинуться на ненавистный народ и упиться, по привычке, его кровью.
Коммунистические бонзы — секретари обкомов и горкомов, родовая аристократия советского периода, поняв гениальный замысел своего последнего генсека Михаила Горбачева, вовремя успела перебраться в Советы или скрыться за широкой спиной президента Ельцина.
Годами они вырабатывали в себе полное презрение к собственному народу, называемому сквозь зубы населением, и в новых условиях собственного официального краха и развала «любимой Родины» — Союза Советских Социалистических Республик, вовсе не желали отказываться от своих «законных» прав и привилегий, а, напротив, делали все, чтобы еще на порядок поднять роскошь собственного бытия, не оглядываясь при этом, даже для приличия, на судьбу родины, не говоря уже о народе, в который раз обманутом и ограбленном.
В таких условиях разделение властей и не могло привести ни к чему другому, как к созданию двух мощных, чисто феодальных кланов, один из которых группировался вокруг президента, делая отчаянные попытки въехать в рынок с огромным военно-промышленным комплексом на спине.
Этот комплекс, составляющий 90 % всего национального промышленного хозяйства, не желал ничего даже и слушать о каких-то конверсиях, продолжая заваливать погибающую страну горами оружия, которое уже не находило сбыта ни за рубежом, ни в собственной стране. Глухой непробиваемой стеной стояли гордые бароны ВПК, вещая с трибун многочисленных симпозиумов и конференций всех уровней, временами переходя в открытый плач, о снижении государственных субсидий, о гибели всей славянской