культуры, которая, по их мнению, не сможет существовать, не имея перед собой рельефный образ врага, а не расплывчатый жидо-масонский призрак.
Они требовали четкой военной доктрины, пусть не такой прекрасной, как у почившего СССР, стремившегося ко всемирному коммунистическому будущему, то есть к мировому господству, но хотя бы такой, которой и в мирное время необходимо было бы две-три тысячи танков в год и соответствующее количество прочего оружия.
Другими словами, они требовали себе львиную долю государственных расходов, решительно отказываясь перестраивать производство, чтобы выпускать вместо чудовищных подводных лодок, тысяч танков и ракет, какие-то рыбацкие катера, холодильники, утюги, чайники или детские игрушки. Даже фермерская мини-техника, способная вывести страну из хронического сельскохозяйственного кризиса, вызывала у них дрожь омерзения.
Разве можно сравнить изящный многопрофильный мини-трактор с ракетным комплексом тройного лазерного наведения, которому, благодаря его мобильности, нет аналога в мире? И правительство продолжало бросать в жадную пасть ВПК триллионы, галопируя инфляцию, вздувая цены на все, чтобы иметь возможность выкупить у ВПК очередное чудовище, способное уничтожить быстро и эффективно все что угодно, но бессмысленное и никому не нужное в реальных условиях.
Десятки, сотни тысяч высококвалифицированных рабочих и инженеров, цвет научной и технической мысли нации, загнанные преступным коммунистическим режимом и его безумной идеологией в тупиквоенного производства, с удивлением (что случилось?) и надеждой (что делать?) смотрели на своих директоров.
Директора всегда появлялись перед народом вкупе с местным председателем совета, бывшим секретарем обкома или каким-нибудь вельможным депутатом из бывших завотделов того же обкома. Суть их обращений к народу обычно сводилась к следующему: хотели Ельцина, хотели демократов, вот и подавитесь теперь ими! Какой же выход они видели из создавшегося положения? Только один: возвращение к старым добрым временам Советского Союза с его военно-полицейской идеологией, позволяющей при полном молчании народа конфронтировать со всем миром и жить в свое удовольствие.
Гордые бароны ВПК быстро сколотили собственную партию, которую возглавил поначалу Аркадий Вольский, бывший генерал КГБ и ответственный работник ЦК, для которого идеалом руководителя являлся Юрий Андропов, что и понятно, поскольку именно Андропов слепил из мелкого партчиновника Вольского достаточно крупного функционера, чтобы претендовать на высшие государственные должности в посткоммунистической России.
Хитрый и расчетливый Вольский, назвав свою партию «партией центра» (этакие мирные центристы), отлично понимал, что по нынешним временам любая попытка реставрации (это легко сказать: «восстановим Советский Союз», а как это сделать?) может легко привести его с удобного и мягкого кресла партийного лидера на жесткие нары «Матросской тишины», где более года промаялись некоторые его дружки как по работе в КГБ, так и в ЦК.
Как настоящий стратег, Вольский решил действовать из недосягаемого для противника штаба руками «полевых командиров», избрав на эту роль вицепрезидента Руцкого, амбициозного, но очень недалекого человека, и спикера парламента Руслана Хасбулатова, не менее амбициозного, чем Руцкой, но в отличие от него, гораздо более образованного и наглого.
Руцким Вольский прикрылся как щитом, сделав его лидером собственной партии, а на Хасбулатова еще в середине 1992 года спустил целую свору председателей региональных советов, директоров промышленных гигантов и тому подобную публику.
Эта публика совместно с мощной коммунистической фракцией, назначенной в Верховный Совет еще до августа 1991 года по так называемому «списку КПСС», быстро превратила законодательный орган в рупор тех, кто страстно желал вернуться во вчерашний день — к столь милому их сердцу тоталитаризму. Главное, что влекло их в прошлое — естественные преимущества «закрытого общества», когда никто ничего не знал об их делишках, а интересующимся давали срок либо за клевету, либо за шпионаж.
Под каким «соусом» возвращаться к такому простому и надежному режиму, большинству было совершенно безразлично. Не получится с марксизмом, можно попробовать вернуться верхом на национализме, откровенном фашизме или даже какой-нибудь клерикальной идеологии: смеси православия, идей «Белого братства», антисемитизма и устава КГБ.
Обрастая все более странными группировками откровенно маразматического толка, Верховный Совет резко изменил курс на конфронтацию с правительством и, особенно, с президентом, считая именно Ельцина источником всех бед страны как нынешних, так и прошлых.
Устно и в печати президента обвиняли в том, что в прошлом он был партработником высочайшего ранга (для тех, кто видел в коммунизме величайшее зло России); что он — алкоголик, допившийся уже до белой горячки (для интеллигенции, чтобы пришла в ужас); что, к тому же, он еще и еврей (для всех остальных) и посланец сатаны, антихрист (для наиболее передовой части населения, влюбленной в мистику).
Таким образом, с одной стороны, Кремль, во всей красоте своей средневековой причудливости, со всеми символами военно-клерикальной империи далекого прошлого и военно-полицейской державы вчерашнего дня, и, с другой стороны, огромный, суперсовременный Белый Дом превратились в нарицательные символы двух ветвей власти, сцепившихся в непримиримой борьбе.
Все попытки вывести страну из средневекового маразма, куда ее загнали «бессмертные идеи» Ленина-Сталина, привели к новой, но типично средневековой ситуации: политической поляризации государственной олигархии вокруг даже не короля и парламента, как, скажем, в Англии и Франции в середине XVII века, а вокруг нерешительного короля и могущественного феодала, претендующего на трон.
Нечто подобное можно увидеть во Франции XV века в конфронтации короля Людовика XI и герцога Бургундии Карла Смелого, хотя Людовик XI больше напоминает Хасбулатова, а Карл — Ельцина. Но тогда победил король!
Практически весь 1993-й год власти не занимались государственными делами, а только боролись друг с другом. Предоставленная на произвол стихий, страна медленно тонула в трясине чиновничьей коррупции и криминального беспредела, наслаждаясь телепередачами, где противоборствующие стороны разве что не крыли друг друга матом публично.
БОРЬБА СТАЛА ВСЕМ, ЦЕЛЬ — НИЧЕМ.
Цель просто никто не знал и не видел. Главным стало сокрушение противника. Ни одна из сторон не могла выскочить из своего врожденного большевизма. Только сокрушение!
В одном из своих последних публичных выступлений на так называемом Всероссийском совещании всех уровней, Хасбулатов, призывая Советы сплотиться в борьбе с президентом, устало признался: «Вы знаете, откровенно говоря, иногда я смотрю на себя со стороны и думаю: я это или не я, потому что вокруг такая нелепость, как будто мы попали в совершенно иррациональный мир. И я ловлю себя на такой мысли: нет, это не я, потому что я, нормальный человек, не мог участвовать в этих ненормальных делах. Но нас впутали в какой-то дьявольский круг, и мы, действительно, в этом дьявольском круге бегаем, бегаем и никак не можем из него выпрыгнуть…»
Хасбулатову, видимо, почаще следовало бы смотреть на себя со стороны, потому что в том же самом выступлении, вспоминая обещание президента к сентябрю навести порядок в стране, спикер заявил: «Примерно месяц назад, вы знаете это превосходно, президент объявил, что в августе проведет „артподготовку“, а в сентябре „перейдет в наступление“. Ну,прямо скажем, мы тогда отнеслись к этому с достаточной долей иронии: дескать, снова президент сказал что-то неудачное». Тут Хасбулатов мерзко ухмыльнулся и изрек: «Может быть, был в каком-то особом настроении…» И щелкнул себя пальцами по горлу, демонстрируя известным жестом, в каком именно настроении был президент. Опять был пьяным в стельку.
Далее, осудив пьянство как таковое, спикер прозрачно намекнул, что пьяница-президент должен уйти со своего поста по-хорошему, и сорвал аплодисменты зала, заявив: «Раз, мол, пьет? — наш мужик! Но если „наш мужик“, так пусть мужиком остается и занимается мужицким трудом, а не государственным».
Затем Хасбулатов открыто призвал армию к неподчинению своему Верховному Главнокомандующему, каковым, естественно, являлся президент, и фактически раскрыл свои карты, обратившись к собравшимся со следующим призывом: «Я хотел бы обратиться с этой высокой трибуны к руководителям нашей страны, ко всем гражданам, к рабочим, крестьянам, интеллигенции, воинам армии, правоохранительным органам. Будьте бдительны, не дайте себя втянуть в авантюру, не дайте вовлечь себя в выполнение преступных замыслов…»
Хасбулатов знал, что говорил. Его информаторы, работающие в ближайшем окружении президента Ельцина, давно предупредили спикера, что на столе президента лежит еще неподписанный указ о разгоне Верховного Совета, назначении новых выборов всех ветвей власти, включая и президента, на 12 декабря и временном введении в стране прямого президентского правления.
В этом обращении, если его исследовать, заключаются все ошибки и самого Хасбулатова, и тех, кто за ним стоял, в оценке сложившейся в стране обстановки.
Как бы тяжела эта обстановка ни была, подавляющая часть населения с ужасом и содроганием вспоминала недавние времена «нормальной и духовной жизни», ностальгия по которой, вполне понятно, стучала в сердца бывших обкомовских секретарей пеплом Клааса.
Совещание закончилось 18 сентября. Все стали с нетерпением ждать реакции президента. И она, наконец, последовала.
21 СЕНТЯБРЯ 1993 ГОДА, ВТОРНИК,
19:30.
Евгений Савостьянов, начальник Управления Министерства безопасности по Москве и Московской области, сидел в комнате отдыха, примыкающей к его огромному кабинету, и, помешивая ложкой остывший чай, с интересом посматривал то на часы, то на экран небольшого переносного телевизора, стоявшего на одной из полок массивной стенки рядом с бюстиком Дзержинского.