После этой беседы они расстаются. Дама и служанка держат совет, обсуждая свое дело, и девушка говорит: «Я знаю, госпожа, что теперь он ждет не дождется со мною переговорить, но я ему скажу, что вы так ни на что и не решились, и я этим очень опечалена, ибо мне жаль его. И еще добавлю, что монсеньор уехал из дому, и велю ему прийти завтра вечером, сама отопру ему дверь и проведу в вашу спальню, как будто вам о том неведомо, а вы уж притворитесь недовольною. И поломайтесь хорошенько да заставьте себя упрашивать, — пусть знает вам цену, а еще пригрозите, что позовете на помощь, да и кликните меня, — уж поверьте, чем упорнее вы будете стоять на своем, тем крепче он вас полюбит и тем богаче одарит. А я оставлю при себе те подношения, что он для вас передал, и скажу, что вы ото всего отказались. И вам при нем доложу, что он подарил вас деньгами на богатое платье, а вы браните меня перед ним, да покрепче, и прикажите все ему вернуть. Словом, вы уж положитесь на меня, госпожа, а я, клянусь Богом, дело это обстряпаю так, что и самого черта обведу вокруг пальца». — «Ну, что ж, делайте, как знаете, Жеанна», — молвит дама.
Тогда уходит служанка и встречается с влюбленным, и тот спрашивает у ней, как обстоят дела. — «Ах, господи, — говорит она, — дело-то наше стоит на месте, и зачем только вы меня сюда замешали; ей-богу, опасаюсь я, как бы госпожа моя не выдала меня своему супругу либо знакомым. Разве что упрошу я ее принять ваши подарки, и тогда, почитай, дело ваше сладится; так и быть, постараюсь еще, да к тому ж оно нынче и ко времени придется, муж моей госпожи как раз отказал ей в платье, которого ей так хотелось, что она спала и видела его». Тут влюбленный наш вручает служанке двадцать или тридцать экю золотом, а она ему на это: «Ну ладно, сударь, только затем и беру, что вы человек достойный, уж и не знаю, нечистый ли меня попутал взяться за ваше дело, а только сроду не пособляла я мужчинам в эдаких шашнях, ведь оно куда как опасно, — одно слово, и пропала моя головушка. Да уж очень вы мне пришлись по душе — была не была, а устрою я ваше дело. Мне-то ведь известно, что вы приглянулись моей госпоже. А теперь послушайте: хозяин наш нынче в отлучке, так вы приходите потихоньку ночью, часам к двенадцати, к задней калитке, и я проведу вас в хозяйкину спальню, — она спит крепче младенца, вот вы и примоститесь рядышком с нею да и к делу, а другого средства помочь вам нету. Главное, темно будет, да оба вы в чем мать родила, а это уж на что лучше, — в потемках да голышом легко такого натворить, на что при свете божием никогда не решишься». — «Ах, ах, Жеанна, голубушка, вот спасибо вам за услугу, уж я вас не позабуду и отблагодарю сполна!»
Вот, с наступлением ночи является влюбленный туда, куда приказано ему Жеанною, которая заранее обо всем предуведомила хозяйку. И ложится он потихоньку в постель к даме, а та прикидывается крепко спящей, но, почувствовав, что ее обнимают, притворно вздрагивает и вскрикивает: «Ах, кто здесь?» — «Это я, любовь моя!» — «Нет, клянусь Господом, так у нас дело не пойдет!» И она вскакивает с постели и кличет Жеанну, но та затаилась и молчок, так что даме помощи ждать неоткуда. И она, видя бедственное свое положение, громко сетует: «Ах, меня предали!» И долгое время противится и обороняется от нападения, но под конец, словно выбившись из сил, нехотя уступает, проливая притом горькие слезы, как оно и подобает бедной одинокой женщине, застигнутой врасплох, но все это проделывает молчком, ибо страшится бесчестья, а иначе подняла бы крик; но, коли дело уж сделано, крик не поможет, а честь дорога. Тут настраивают они свои свирели на единый лад и долгое время играют согласно и сладко.
Вот так и украшают они голову простака-супруга. И являются у дамы платья да наряды, в коих муж ей отказывал, — зато теперь-то они станут ему дороже денег. И дама наша подстраивает так, что ее мать на глазах у мужа дает ей сукно на платье, дабы усыпить его подозрения, мать же обманщица уверила, будто выручила деньги на сукно от продажи разных мелочей, о которых муж не знал, а иногда и мать знает правду, ибо чего тут скрывать — дело житейское.
За первым платьем следует второе, а к ним два или три серебряных пояса и без счету прочих украшений. И со временем муж, которого Бог не обделил, как я уже говорил, ни умом, ни хитростью, начинает кое-что подозревать, а бывает, и увидел, чего ему видеть не положено, либо же друзья шепнули ему словечко: ведь как не скрывай, а все тайное рано ли, поздно ли выходит наружу, И одолевает его злая ревность. Теперь принимается он следить за женою, притворяется, будто выходит из дому надолго, сам же вдруг возвращается ночью, дабы застигнуть любовников врасплох, но никак ему сие не удается. И вечно он не в духе, и ко всему в доме придирается, и бранится, но дама ему не уступает, и последнее слово всегда за ней, ибо она помнит о знатном своем происхождении и высокородных друзьях, которые время от времени наведываются увещать ее мужа. А втихомолку потешаются над горемыкою; ему же вовек не видать больше радости: все вокруг его обманывают — беда, и только. Имение его придет в упадок, сам он состарится да высохнет, что твои мощи. И тщетно станет он заботиться о своем доме и оберегать добро от разорения — дела его расстроятся, все пойдет кувырком. Так и суждено ему маяться в брачных сетях, куда угодил он, приняв семейные мучения за радости; не попади он в сети, не кончил бы столь плачевным образом и не спознался бы с эдакими бедствиями. Так и доживет он до смерти в тяжком томлении и в горестях окончит свои дни.
Радость шестая
Шестая радость брака в том заключается, что человек, женившись, претерпел все мучения и тяготы, выше описанные или некоторые из них, однако же пребывает пока еще в молодых летах и жену имеет вовсе не такую, как ранее сказано; сам он добронравный человек и согласно, дружно живет с женою, доставляя ей всяческие радости; и, хотя потакает ей во всем, она, будучи женщиной достойною, старается явить себя хорошей хозяйкою и входит в дела своего мужа, помогая ему, сколько хватит уменья, даже если он сам председатель суда. Да все же, как бы ни была она довольна и ублажена, как бы ни лелеял ее муж, избавляя от всяческих забот, женщина есть женщина: всегда придумает, чем озадачить супруга да ввести его в сомнение.
Вот, скажем, проведут муж с женою в своей спальне всю ночь и целое утро, лаская и забавляя друг друга всевозможно, а вслед за тем он встает, она же, оставшись одна в спальне, причесывается, принаряжается и выходит веселая да ко всем любезная; тут же спешит она распорядиться насчет обеда и прочих домашних дел; вот настает время садиться за стол и муж зовет даму. Но какая-нибудь из служанок или кто-то из детей докладывает ему, что она обедать не намерена. «Да пойдите же и скажите ей, чтобы пришла», — велит муж. Вот приходят служанка или дочь к хозяйке и говорят: «Госпожа, хозяин приказал передать, что ждет вас к столу и не приступит к трапезе, пока вы не придете». — «Иди и скажи ему, — отвечает та, — что я обедать не буду». — «Иди и скажи ей, — опять говорит муж, — чтобы шла немедля». Получивши новый отказ, добрый супруг сам отправляется к своей половине и начинает расспрашивать ее, что приключилось, хотя и до того она не однажды ломала перед ним такую же комедию и расспросами от нее ничего путного не добьешься, да и добиваться не стоит: просто-напросто вздумалось ей пожеманиться. И как он ее ни уговаривай, не пойдет она обедать, и дело с концом. Но иногда все-таки муж уломает ее и, обнявши за плечи, будто новобрачную, поведет к столу, а там уже и яства простыли, пока он ее обхаживал. Да и севши за стол, дама разведет кривляния и церемонии и крошки в рот не возьмет, также и супруг-простофиля куска не съест, на нее глядючи; и чем больше он будет о жене заботиться, тем печальнее она станет глядеть, дабы ввести его в беспокойство. И умно поступает: ибо женщине мало заручиться опекою того, кто ее любит и верно служит, но во что бы то ни стало надобно добиться расположения мужа, когда его одолевают горестные мысли. Ей кажется, будто она хорошо делает, вгоняя мужа своего в тоску да кручину.
А бывает иногда и так, что хозяин, выйдя из дому по своим делам, приводит с собою одного или двух своих друзей, поскольку у него есть надобность в этих людях либо у них до него дело. И тогда перед возвращением, как уже сказано, посылает он слугу к жене передать, чтобы приказала она прибрать дом и достойно встретила гостей, коих пригласил он к себе, ибо он им обязан многим и ведет с ними общие дела; также просит он даму через посыльного, чтобы приготовила она им хороший обед, дабы ублаготворить их всем, чем только можно. Вот является слуга к даме и, поздоровавшись, говорит: «Госпожа, хозяин скоро вернется домой, а с ним пожалуют четверо господ, его знакомых, так он просит вас прибрать в доме да приготовить все и оказать им достойный прием». — «Господи боже! — восклицает дама, — не хватало мне еще пиры для него закатывать, да отчего же он сам-то не явился?» — «Этого я не знаю, госпожа, я говорю то лишь, что мне велено». — «Господь свидетель, ты слишком обнаглел и суешься не в свое дело!» Тут слуга прикусывает язык, а дама удаляется к себе в комнату и, уж будьте уверены, пальцем не шевельнет ради мужа — мало того: еще и разошлет всех слуг из дому, одного туда, другого сюда, а дочерей своих, коли они есть у нее, и служанок научит, что им говорить, когда явится хозяин.
Вот он приходит и зовет домочадцев; на зов является дочь либо служанка, и он спрашивает, все ли готово к встрече. «Ох, господин, — слышит он в ответ, — хозяйка наша преопасно занемогла, так что ничего не сделано». Разгневанный хозяин ведет гостей своих в залу или в другую большую комнату, если есть в доме таковая, — и что же: очаг холодный, угощения нет как нет; судите сами, каково ему перенести это. А ведь друзья его, коих он привел, отлично знали и видели, что он посылал слугу перед собою, вот теперь и уразумели они, что он за хозяин в доме: все его слова здесь звук пустой. Напрасно кличет да созывает он людей: покажется всего только самый нерадивый из слуг да какая-нибудь убогая старушонка, коих дама оставила в доме, хорошо зная, что они ни на что путное не годны. Тогда идет он в комнату к жене и говорит ей: «Как же это, милая моя, вы не исполнили того, что я приказал?» — «Сеньор мой, — отвечает она, — да вы столько всего приказываете, что я ума не приложу, куда мне вперед кидаться». — «Пресвятая Дева! — сокрушается он, почесывая в затылке. — Знали бы вы, какую великую досаду учинили мне, ведь я привел людей, коим премного обязан». — «А я-то тут при чем, сеньор мой! — возражает жена. — Мне какое до этого дело? Очень нам нужны ваши гости! Ей-богу, кажется мне, что вы совсем из ума выжили. Но, впроч