— Кто дергает за нитки? — спросил я.
Молчание.
— Ну, ладно, — сказал я. — Раз вы по-хорошему не понимаете…
Две головы повернулись ко мне.
— Чтобы получить несколько ответов, вы намеревались причинить ущерб моему здоровью, — пояснил я. — Не обессудьте, если я отыграюсь на вашей анатомии. Бьюсь об заклад, что получу от вас два-три признания. Я подойду к делу чуточку серьезнее, чем вы. Просто-напросто буду пытать вас, пока не заговорите.
— Не сможете, — сказал тот, что повыше. — У вас низкий индекс жестокости.
Я невесело усмехнулся.
— Посмотрим.
Легко ли, по-вашему, прекратить свое существование и вместе с тем продолжать его? Я решил эту задачу без особого труда. Но мне проще: я с самого начала участвовал в разработке Системы и мне доверяли.
Разорвав свои перфокарты, я вернулся на рабочее место. Делая вид, что тружусь над новой темой, я искал и наконец нашел безопасный терминал.
Он находился в холодных краях, на метеорологической станции «Туле».
Хозяйничал на ней один забавный старикан, великий любитель рома. Как сейчас помню тот день, когда я высадился с «Протея» на берег бухты и пожаловался старику на жестокость морей.
— Можешь отдохнуть у меня, — предложил он.
— Спасибо.
Он проводил меня на станцию, накормил, потолковал со мной о морях и о погоде. Потом я принес с «Протея» ящик «бакарди», поставил на пол и предоставил старику вскрыть его.
— Я вижу, тут все автоматизировано? — заметил я.
— Точно.
— Так какого черта тебя здесь держат?
Он рассмеялся.
— Мой дядя был сенатором. Надо было куда-то меня пристроить, вот он и подыскал это местечко. — Он потянул меня за рукав. — Пошли, глянем на твой корабль, нет ли где течи.
Мы поднялись на «Протей» — приличных размеров яхту с каютой и мощными двигателями — и осмотрели ее.
— Я побился с друзьями об заклад, — объяснил я старику, — что дойду до полюса и привезу доказательства.
— Сынок, да ты спятил!
— Знаю, но все равно дойду.
— А что? Может, и дойдешь. Когда-то и я был таким же — легким на подъем, и здоровьем Бог не обидел. А ты, небось, подрастратил силенки напоследок, а? — Он пригладил прокуренную и просоленную бороду и ухмыльнулся.
— Было дело, — буркнул я. — Ты пей. — Мне не хотелось, чтобы он наталкивал меня на мысли о Еве.
Он выпил, и на некоторое время разговор увял.
Она была не такая. Я имею в виду, мне нечего было рассказать о ней старому похабнику.
А расстались мы с ней четыре месяца назад. Не по религиозным и не по политическим причинам. Все было гораздо глубже.
Поэтому я наврал ему о выдуманной девице, и он был счастлив. Я повстречал Еву в Нью-Йорке, где занимался тем же, чем и она — отдыхал. Ходил на спектакли, фотовыставки и тому подобное.
Она — рослая, с коротко стриженными светлыми волосами. Я помог ей найти станцию метро, вместе с ней спустился и поднялся, пригласил пообедать и был послан к черту.
Сцена:
— Я к этому не привыкла.
— Я тоже. Но голод не тетка. Так пойдем?
— За кого вы меня принимаете?
— За интересную собеседницу. Мне одиноко.
— По-моему, вы не там ищете.
— Возможно.
— Я вас совсем не знаю!
— Я вас тоже. Но, надеюсь, спагетти под мясным соусом и бутылочка кьянти помогут нам решить эту проблему.
— А вы не будете ко мне приставать?
— Нет. Я смирный.
— Ладно, уговорили. Ведите.
И мы отправились есть спагетти.
День ото дня мы становились все ближе. Мне было плевать, что она живет в одном из этих крошечных сумасшедших «пузырьков». Я был достаточно либерален и считал, что если пропагандой строительства подводных городов занимается клуб «Сьерра», значит, такие города действительно необходимы.
Наверное, надо было отправиться вместе с ней, когда закончился ее отпуск. Она звала.
В Нью-Йорке я бывал нечасто. Как и Ева, я приплыл туда, чтобы посмотреть на Большую Землю.
Надо было сказать ей: «Выходи за меня замуж».
Но она не согласилась бы предать свой родной пузырь, а я не согласился бы предать свою мечту. Я хотел жить в огромном мире над волнами — и уже знал, что для этого необходимо. Правда, до рождественских открыток в то время я еще не додумался.
Я обожал эту синеглазую ведьму из морской пучины, и теперь понимаю: надо было все-таки уступить. Черт бы побрал мой независимый характер. Если бы мы с ней были нормальными людьми… Но мы не были нормальными людьми, вот в чем беда.
Ева, где бы ты ни была, я не скажу о тебе дурных слов. Надеюсь, ты счастлива с Джимом, или Беном, или как его там…
— Пей, — повторил я. — Попробуй с кока-колой.
Я осушил стакан коки, он — коки с двойной порцией «бакарди». При этом он жаловался на скуку.
— Подбирается ко мне проклятая, — сказал он.
— Ну ладно, пора и на боковую, — сказал я.
— Пора так пора. Можешь ложиться на мою койку, мистер Хэмингуэй.
— Спасибо, дружище.
— Я тебе показал, где одеяла?
— Да.
— Ну, тогда спокойной ночи, Эрни.
— Спокойной ночи, Билл. Завтрак — за мной.
— Идет.
Зевая, он побрел прочь.
Я выждал полчаса и принялся за работу.
С его метеостанции можно было выйти непосредственно на Центральный. Я хотел сделать аккуратную вставочку в программу. На пробу.
Спустя некоторое время понял: получилось! Теперь я могу поместить в Центральный любую информацию, и никто не поставит ее под сомнение!
В тот вечер я казался себе чуть ли не богом.
Ева, быть может, зря я не выбрал другой путь.
Утром я помог Биллу Меллингсу справиться с похмельем, и он ничего не заподозрил. Мне отрадно было сознавать, что у этого славного старика не возникнут неприятности, даже если кто-нибудь мною заинтересуется. Потому что дядя Билла — сенатор в отставке.
А сам я теперь мог стать кем угодно. Мог запросто создать новую личность (год рождения, имя, сведения об образовании и т. д.) и занять приличествующее место в обществе. Для этого требовалось лишь включить передатчик на метеостанции и ввести в Центральный программу на коротких волнах. Стоило ненадолго выйти в эфир — и можно было начинать жизнь в любой инкарнации. Ab initio.
О, Ева, я хотел быть с тобой! Как жаль, что этому не суждено было сбыться.
Думаю, правительство тоже знает этот трюк и время от времени им пользуется. Но у меня преимущество: правительство не подозревает о существовании «независимого подрядчика».
Я знаю многое из того, о чем следует знать (даже больше, чем необходимо), хоть и с уважением отношусь к «детекторам лжи» и «сывороткам правды». Дело в том, что свое подлинное имя я храню за семью замками. Знаете ли вы, что полиграф Киллера можно обмануть не менее чем семнадцатью способами? С середины двадцатого века его так и не усовершенствовали. Лента вокруг грудной клетки и датчики потовыделения, присоединенные к подушечкам пальцев, могли бы дать чудесный эффект, но эти хитроумные устройства покуда никем не созданы. Возможно, именно сейчас над усовершенствованием «детектора лжи» бьются несколько институтов, но результатов пока что-то не видать. Я могу сконструировать такой «детектор», который никому на свете не удастся обмануть, — но сведения, добытые с его помощью, в суде по-прежнему будут цениться невысоко.
Другое дело — психотропные вещества. Но и они не всемогущи. Например, патологический лжец способен не поддаться амиталу или пентоталу. Под силу это и человеку, невосприимчивому к наркотикам.
Но что такое «невосприимчивость к наркотикам»?
Вам когда-нибудь приходилось искать работу и проходить тестирование на уровень интеллекта и смекалку? Уверен — приходилось. Сейчас каждый с этим сталкивается (кстати, результаты всех этих тестов поступают в Центральный). Постепенно вы к этому привыкаете, приобретая качество, которое психологи называют «невосприимчивостью к тестам». То есть, вы заранее знаете правильные ответы.
Да, именно так. Вы привыкаете давать ответы, которых от вас ожидают, и осваиваете некоторые приемы, позволяющие выиграть время. Вы утрачиваете страх перед тестами, сознавая, что можете предугадать все ходы противника.
Невосприимчивость к наркотикам — явление того же рода. Если вы не боитесь «сыворотки правды», и если раньше вам приходилось испытывать на себе ее воздействие, — вы ей не поддадитесь.
— Я задал вопрос. Отвечайте, черт побери!
Я всегда считал, что страх боли, подкрепляемый самой болью, неплохо развязывает язык. Теперь я решил испробовать это на практике.
Встав спозаранку, я приготовил завтрак. Налил стакан апельсинового сока и потряс старика за плечо.
— Что за черт…
— Завтрак, — сказал я. — Выпей.
Он осушил стакан. Потом мы отправились на кухню и сели за стол. Глядя на меня поверх яичницы, он сказал:
— Будет время — заглядывай ко мне. Слышь?
— Загляну, — пообещал я, и с тех пор наведывался к нему несколько раз, потому что он мне понравился.
За беседой, длившейся все утро, мы осилили три кофейника. Когда-то он служил врачом на флоте, и практики у него было хоть отбавляй (позднее он извлечет из меня несколько пуль и сохранит это в тайне). Кроме того, он был одним из первых астронавтов. А сейчас, по его словам, ему хотелось быть просто опустившимся старикашкой. Впоследствии я узнал, что лет за шесть до нашей первой встречи у него умерла от рака жена. Он бросил медицину и стал отшельником.
Мы с ним и сейчас дружим, но все-таки я не открываю ему, что он дал приют самозванцу, подделавшему свою родословную. Я мог бы рассказать ему все как на духу, ведь он из тех, на кого можно положиться. Но я не хочу взваливать на его плечи моральную ответственность за мои темные дела.
Так я стал человеком, которого нет. Но при этом у меня появилась возможность стать кем угодно. Для этого требовался сущий пустяк: составить программу и ввести ее в Центральный. Сложнее было другое: раздобыть средства к существованию.
Для этого требовалась работа. Причем, такая, за которую хорошо платят. Я привык жить как мне нравится, id est