Пятнадцать жизней Гарри Огаста — страница 23 из 70

Я отставил в сторону стакан с виски. Винсент стоял посреди комнаты в напряженной позе, повернувшись ко мне вполоборота.

– И если постулат о существовании некой высшей силы, на который опирается ваша гипотеза, не будет четко сформулирован и доказан еще в течение лет тридцати? – мягко закончил я.

В комнате наступила тишина. Я встал с кресла, несколько напуганный тем, что мышцы Виктора продолжали оставаться напряженными и даже слегка подрагивали.

– Кварки, – сказал я.

Никакой реакции.

– Бозон Хиггса, антиматерия, «Аполлон-11»!

Мой собеседник продолжал молчать.

– Винсент, – тихо сказал я и осторожно коснулся плеча молодого человека, – я хочу помочь.

Он резким движением сбросил мою руку. В этот момент мы оба находились в крайне взвинченном, возбужденном состоянии. Затем Винсент, как мне показалось, расслабился. Голова его поникла. Он улыбнулся и слегка кивнул, давая понять, что уловил то, что я так и не решился произнести вслух.

– Я подозревал это, – сказал он, – но все же надеялся, что ошибаюсь. Значит, вы один из них? Один из членов клуба «Хронос»?

– Вам известно о существовании клуба «Хронос»?

– Да, известно.

– Тогда почему же вы…

– Вы член клуба? Ради всего святого, ответьте мне, Гарри.

– Да, я член клуба. Д-да, конечно, но это не означает, что…

И тут он ударил меня. Я ощутил не столько боль, сколько удивление. Разумеется, мне приходилось сталкиваться с насилием, но в текущей жизни мое существование было настолько комфортным, что я почти забыл те ощущения, которые когда-то испытывал, когда меня били. Если бы я был готов к нападению, мне, пожалуй, удалось бы устоять на ногах. Но поскольку Винсент застал меня врасплох, удар отбросил меня на гору книг, и я упал. Поднимаясь, я ощутил вкус крови во рту и, ощупав зубы языком, обнаружил, что один из них шатается. Я посмотрел Винсенту в лицо и увидел в его глазах холод отчуждения, к которому, как мне показалось, примешивалось выражение сожаления. Впрочем, я вполне мог ошибиться.

Затем он снова выбросил вперед кулак, и на этот раз я не успел даже удивиться.

Глава 29

– Мне очень неприятно задавать этот вопрос, – сказала она. – Но если мир гибнет, что мы должны делать?

В двенадцатой жизни, когда мне было шесть лет, я написал письмо в лондонское отделение клуба «Хронос» с просьбой прислать деньги, которые позволили бы мне добраться до Лондона, и стандартное клубное письмо с приглашением поступить в престижное учебное заведение. Деньги и приглашение, как я и просил, были доставлены в поселок под названием Хоксли, где я когда-то пытался спрятаться от Фирсона и его подручных.

Я написал прощальное послание Патрику и умирающей Харриет, в котором поблагодарил их за заботу обо мне, и отправился в дорогу. В Хоксли я забрал посылку из тайника, заблаговременно оборудованного под корнями орехового дерева.

Встреченный мной на улице пекарь – тот самый, но гораздо более молодой – приветливо улыбнулся мне. Я тут же вспомнил Фирсона и, почувствовав холодок в животе и легкое головокружение, остановился и оперся о стену, размышляя о том, почему мое тело никак не может забыть то, что мой мозг давно уже упрятал в самый дальний уголок памяти.

Я купил билет на поезд, идущий из Ньюкасла в Лондон. Когда я, добравшись до Ньюкасла, сел в вагон, кондуктор поинтересовался, кто меня сопровождает. Я показал ему письмо с приглашением поступить в школу и сказал, что в Лондоне меня встретит моя тетушка.

В роли тетушки должна была выступить Черити Хэйзелмер.

– Вот он, мой мальчик! – громко воскликнула она, когда кондуктор помог мне выйти из вагона на перрон. – Гарри, иди скорее сюда!


Есть много способов вывести ребенка из-под опеки и влияния его родителей. Один из самых распространенных – тот, который использовал я, а именно доставка денег и документов в условленное место. Он позволяет калачакра добраться до ближайшего отделения клуба «Хронос», не раскрывая информации о том, где он жил и воспитывался. Тем не менее этот способ все же сужает сферу поиска для тех, кто захотел бы разузнать о калачакра все самое сокровенное, до определенного географического региона. Поэтому более предпочтительным считается способ, когда калачакра устраивает тайник в том месте, в которое, как ему известно, родители рано или поздно обязательно его отвезут. Это сразу ликвидирует прямое указание на регион, где он родился. Единственным риском при использовании такого способа является незначительная вероятность того, что поездка по каким-то причинам не состоится.

В случаях, когда проблема сокрытия жизненно важной информации по тем или иным причинам не стоит, нередко используется прямое вмешательство. Никто не умел применять этот способ так виртуозно, как Черити Хэйзелмер. Ее аристократический нос, оперный голос и черные корсеты, которые она неизменно носила во всех своих жизнях, а также пронизывающий взгляд поверх круглых очков, сидевших значительно ниже переносицы, – все это делало ее живым олицетворением классического образа злобной школьной директрисы, вызывавшего дрожь в коленках не только у детей и подростков, но даже у многих взрослых. Она увозила калачакра из дома одного за другим, то умасливая, то запугивая их родителей, то доводя их до полного изнеможения бесконечными надоедливыми просьбами, а то и просто похищая их отпрысков. Все это делалось ради того, чтобы обеспечить им более комфортную и спокойную жизнь под ее присмотром, а также в надежде, что когда-нибудь другие калачакра будут оказывать такую же услугу представителям будущих поколений членов клуба.

Впрочем, не исключено, что кому-то подобное обоснование ее действий казалось наивным.


– Итак, вы выступаете за вмешательство, – сказала она. – Но как вы предлагаете его осуществить?

Двенадцатая жизнь.

Если бы на собрании клуба «Хронос» побывал посторонний, картина, представшая перед его взором, показалась бы ему очень странной. Члены клуба постоянно входили и выходили из помещения, где шла дискуссия. Тем не менее в каждый отдельно взятый момент времени зал был практически полон – как-никак собрались все участники регионального представительства. Все они заблаговременно получили приглашение в виде карточки с золотой каймой. В повестке дня собрания был обозначен приближающийся конец света. На момент проведения мероприятия я, шестилетний, был самым молодым участником слета, а самым старым – восьмидесятидвухлетний Уилбур Маун. Будучи ребенком, он встречался с герцогом Веллингтонским, а став молодым человеком, общался в Лондоне с людьми, одни из которых сражались за победу революции во Франции, а другие – пытались ее подавить. Именно Уилбур, которому вскоре предстояло в очередной раз умереть, должен был стать нашим очередным курьером и доставить в прошлое, в 1844 год, наше послание о том, что мир гибнет и мы не знаем, почему это происходит.

На собрании мы пытались решить вопрос о том, что нам делать в сложившейся ситуации.

– Ничего! – заявил Филип Хоппер, сын девонского фермера, искатель приключений, который шесть раз погибал в годы Второй мировой войны, два раза во время войны в Корее и один раз во Вьетнаме. – У нас очень мало информации, а факторов, которые воздействуют на окружающий мир, слишком много. Нам необходимо больше данных, но в любом случае мы вряд ли сможем понять, что является причиной происходящих изменений.

Затем слово взяла Анна, представительница российской аристократии, в 1904 году эмигрировавшая из России в поисках более комфортной жизни.

– Мне кажется, – сказала она, – проблема в том, что все процессы ускоряются. Конец света с каждой следующей жизнью приближается все быстрее. Это означает, что в мире происходят какие-то изменения. Необходимо понять, что является причиной этих изменений.

Анна посмотрела на меня. Мне предстояло выполнить функцию почтальона, который должен был доставить послание в будущее. В то же время, поскольку я был самым молодым среди собравшихся, подразумевалось, что у меня будет возможность выяснить, какой точки зрения на волнующий нас вопрос придерживается наука в конце 90-х годов XX века.

– Во всех наших жизнях, – сказал я, – мир вокруг нас не меняется. В каждой из них происходит восстание тысяча девятьсот семнадцатого года в России; всякий раз в тысяча девятьсот тридцать седьмом году начинается Вторая мировая война. Кеннеди всякий раз убивают, а поезда всегда опаздывают. Есть некие неизбежные, обязательные события, которые, насколько мы можем судить, происходят всегда. Похоже, единственный подверженный изменениям элемент – это мы сами. Если мир меняется, значит, его меняем мы.

– Это против правил клуба «Хронос»! – с яростью выкрикнула Черити.

– Следовательно, – продолжил я, глядя на свои свисающие со стула ноги, не достававшие до пола, – вопрос состоит не в том, почему мир меняется. Вопрос в том, кто его меняет.

Глава 30

Убить уроборана трудно, но убить обычного смертного, на мой взгляд, зачастую бывает еще труднее. Вы не можете, умертвив его в одной из своих жизней, считать, что расправились с ним раз и навсегда. Получается, что в каждой из ваших жизней убийство надо повторять, так что со временем оно становится таким же рутинным действием, как, скажем, чистка зубов. Но подобная последовательность в таких вещах необходима.

Был 1951 год, и я жил в Лондоне.

Ее звали Розмари Доусетт. Ей было двадцать девять лет, и она очень любила деньги. Я же был одинок, и она мне нравилась. Не стану утверждать, что нас объединяло глубокое взаимное чувство, но тем не менее наши отношения были честными. Я не требовал от нее верности, а она не делала попыток откровенно тянуть из меня деньги, хотя было очевидно, что мужчина я далеко не бедный. Однажды она не пришла на свидание. Я отправился к ней домой и обнаружил ее лежащей в наполненной водой ванне с перерезанными венами на запястьях. Полиция пришла к выводу, что это было самоубийство, и закрыла дело. Я, однако, обнаружил одну странность. Порез на правой руке оказался слишком глубоким, рассеченными оказались не только вены, но и сухожилия. С подобной травмой Розмари не удалось бы сделать разрез на левом запястье. Кроме того, характер ран был таков, что сразу становилось ясно: они были нанесены без малейших колебаний, с решительностью, которую самоубийцы в подобных случаях проявляют довольно редко. Не было обнаружено и прощальной записки. Как человек, имеющий определенный опыт самоуничтожения, я сразу понял, что в данном случае речь идет об убийстве.