Человеческий обычай преподносить подарки, задабривая даму сердца — не что иное, как далекое эхо тех времен, когда от этого зависело выживание вида. У земных животных смысл ухаживания сводился к доказательству состоятельности как кормильца и защитника. И только.
Сходство было, но только внешнее.
Посол "заимствовал", и делал это непрерывно. Например, когда посещал оранжерею на станции. И тогда, когда знакомился с биотэнками и земной флорой. И когда я дала ему образец тканей своей собаки. А "секретарь"? Может быть, Эши Этти делал это, когда обнюхивал покойников или в вручал королю "верительные грамоты".
Знать бы, зачем им это нужно. Механизм выживания вида? В нынешнем виде — не только. Я еще могла предполагать, для чего нужно сходство с человеком. Но зачем им, к примеру, геном растения или животного? Не думаю, что они могли бы превратиться в томат или лайку-хаску. Если только пришельцы не заимствовали признаки выборочно. Но это было вообще на грани фантастики!!!
Итак, я догадывалась, что произошло, но не понимала, как и почему. Хаоли Этти так и не ответил.
— Но… почему я? Объясните!
— Вы — мой самый ценный трофей, — был ответ. — Мне тяжко думать, что в любой момент это может закончиться. Однако я обещал. Вы всегда можете отказаться, это ваше приоритетное право.
Он досадливо вздохнул и начал обратное преображение, после чего потянулся к брошенной одежде и начал снова облачаться. Когда посол вернул себе привычный облик, мне стало легче.
— Это из-за моего отца? Поэтому ваш "секретарь" захотел сделать меня трофеем?
— Нет.
— Почему же тогда?
— Я уже говорил, — ответил он. — Потому что я не хотел, чтобы Эши претендовал на вас.
— Вы защищали меня или его?
Вот так, прямо. Спрашиваю, как есть, и хочу услышать откровенный ответ.
— Тогда — вас.
— А теперь?
— Теперь обоих. Вы оба — в круге близких, — ответил посол.
— А остальное? Личные отношения, ваш визит к нам в гости…
— Все остальное — только между нами, Хельга. Это вне моей миссии. И пусть так остается впредь.
Если это признание, то самое странное и трогательное на свете. Никто и никогда не отказывался ради меня от своего долга. Тошио не стал рисковать из-за меня карьерой. Для Улафа я была отдохновением между очередными миссиями. Посол хотя бы четко расставлял приоритеты и границы. Он выделил для меня часть своего личного пространства, и в эту область больше никому не было доступа.
Правда или ложь? Камень, ножницы, бумага…
С подачи рационального разума мне в голову лезли разные мысли о шпионах, которые используют постель, чтобы втереться в доверие и выведать секреты; мысли о мужчинах, которых я не умела выбирать, и которые мне не подходили, что в конечном итоге заканчивалось катастрофой.
"Не попробуешь — не узнаешь, Хельга".
Попробовать? Дать ему и себе шанс? Оценить откровенность или бежать сломя голову на свидание с кандидатами деда?
— Что мне теперь делать?
— Вот об этом я и говорил, — вдруг довольно улыбнулся Хаоли. — Вы всегда говорите без слов, Хельга. А когда произносите что-то вслух — это именно то, что вы думаете. В эррг-ласси это знак высокого доверия.
— У людей это называется честность, — сухо заметила я.
Честность ему, значит, нравится. Я придвинулась ближе, вторгаясь в его личное пространство, задышала в шею. Эмоций, понятное дело, я не ощутила. Мой нюх, к сожалению, не настолько острый, чтобы чувствовать чужие эмоции. Изначально неравная позиция. Белый кит, довольный таким исходом, танцевал на волнах. Сердце колотилось ровно-ровно, отмеряя секунды.
— А ваша обычная внешность? — для порядка уточнила я и чуть отодвинулась, чтобы видеть. — Это ваше настоящее лицо, или вы на самом деле выглядите иначе?
— Иначе, — выражение лица у посла стало совсем кислым. — Я взял его, чтобы было легче исполнять свои обязанности. Сходство с человеком усиливает доверие.
Лучше бы я не спрашивала.
— Хаоли…
— Что?
— Можно узнать, как вы на самом деле выглядите?
Кажется, это произнесла не я, а кто-то другой. Я ведь не хотела знать. Ведь правда? Но я должна сделать это.
— Хельга, — посол заговорил доверительно, как и положено дипломату. — Так ли это важно?
— Для меня очень важно.
Влюбленные видят то, что хотят видеть в своем воображении. Он знал истину, а я нет. Не всю. Я хотела быть с ним на равных. К тому же, одно дело знать, а другое — видеть своими собственными глазами. Это лучше, чем нафантазировать себе всякие ужасы. Может быть, в реальности все совсем невинно.
— Для меня важно все, что имеет значение для вас, — сказал Хаоли. — Надеюсь, вы не пожалеете.
Липкий страх опутывает и душит. Но я смотрю.
Живые татуировки играют у него под кожей. Граница мелкой чешуи появляется изнутри, как неведомый архипелаг со дна моря. Волосы живут своей собственной, отдельной жизнью, как будто мелкие мышцы у их основания одновременно пришли в движение. Темные пряди поднимаются дыбом и ложатся по-другому. Ушные раковины округляются, исчезают мочки ушей и характерные завитки. Нос, напротив, становится чуть длиннее, а губы бледнее и тоньше. Черты его лица заостряются, как у голодающего.
А его глаза! Он моргнул, и на мгновение радужку перекрыли полупрозрачные мембраны, начинающиеся от внутреннего угла глаза. Если это не "третье веко", я съем свой диплом!
И, кажется, изменилась общая комплекция, как будто чужак стал стройнее и чуть выше. Пальцы, видимые ниже манжеты, тоже стали тоньше и изящнее. Если во внешности человека всегда присутствовал намек на приматов, то он походил не то на гончую, не то на ящера. Или на змею?
Ёрмунганд! Однажды я видела старинный барельеф, на котором был выбит Мировой змей. Чешуйчатый гад, наблюдавший сотворение из хаоса, и который увидит гибель мира. И… о, боги и богини…
— Что это? Когти?
Я приоткрыла рот. А посол, кивнув, пошевелил рукой, втягивая и выпуская когти. Выглядело это угрожающе и демонстративно. Он широко улыбнулся, продемонстрировав заострившиеся клыки. Нет, не заострившиеся. Просто они наконец-то показались, как и когти. Думаю, дело обстояло именно так.
Это создание было великолепно. Пугающе и одновременно красиво. Я затаила дух. Доктор Рагнарссен во мне вопил от восхищения, а вот Хельга, напротив, была не в восторге от перспектив, которые открывались перед нею. Кит, снова очнувшись от спячки, накручивал круги на воде.
— А на ногах такие же?
Когда я волнуюсь, то всегда задаю глупые вопросы. Но посол, похоже, так не считал, и вполне серьезно стянул с ноги обувь, продемонстрировав чешую и пять острых как бритва лезвий. Когда пришелец нагнулся, я отметила нечеловеческую гибкость и грацию, словно строение позвоночника и державших его мышц тоже в одночасье изменилось.
Какое счастье, что я спросила о когтях, а не… о чем-то еще. Не спросила, но покраснела.
"Прошу прощения, господин посол. Не могли бы вы снова раздеться? Я не рассмотрела все подробности".
Проклятье!
— А почему они не прорезают обувь?
Лезвия тут же скрылись в сумках на фалангах пальцев, втянувшись, как кошачьи коготки. М-да, глупый вопрос. Особенно от медика.
Так, понятно. У него есть весьма функциональные части, которые у человека перешли в разряд атавизмов или атрофировались за ненадобностью. Значит, зачем-то они нужны. Хм… Если есть когти и чешуя, значит…
— А хвост у вас есть?
— Хвост?
— Это продолжение позвоночника, — я жестом изобразила, где именно. — Как у моей собаки.
— А! Хвоста — нет, — оттаивая, усмехнулся Хаоли.
Проклятье! Мой научный интерес частенько заставлял меня попадать в нелепые ситуации, но такое было впервые. Но не спросить я не могла.
Посол снова обулся и поднялся. Посмотрел внимательно и испытующе, с затаенной надеждой. Кажется, он был рад, обнаружив во мне смущение, но не страх и не отвращение.
— Ну, как, Хельга? Вы не жалеете?
Даже голос изменился, стал более низким, напевным.
— Похоже, теперь мне надо обновить свои данные, господин посол, — ответила я.
Глава 18
О, я обновила. По полной.
— И вот он стоит передо мною, а я не знаю, как дальше быть, — закончила я, глядя в потолок. — Что скажете, доктор?
— Хм… Хельга, — вкрадчиво начал он. — Разрешите поинтересоваться. Возможно, мой вопрос покажется вам бестактным.
— Говорите уж.
Лежу на его удобной кушетке, расслабившись и раскрывшись. Однако это отчасти показное. Сначала я просто хотела отвернуться к стенке и свернуться в клубок, но поворачиваться спиной к доку все же не рискнула. Но сейчас я никому не хочу смотреть в глаза. Так что смотрю наверх.
Потолок как потолок. Полимерная поверхность, стилизованная под старину, с лепниной в виде цветочных мотивов. Изначально белоснежный, он в интимном полумраке кажется грязным, а в углах прячутся тени. Одна, от настольной лампы, оранжевая и похожа на гигантский гриб, другая — на косматое лесное чудище или горного тролля. Это док Фредриксен.
Что ж… Я что-то вижу в этих силуэтах, следовательно, мне далеко до сумасшествия. Или нет?
Чудище завозилось и устроилось поудобнее, слившись с тенью от столешницы.
— Хельга, я волнуюсь за вашу личную жизнь, — мягко, доверительно сказал мой психотерапевт. — В свете того, что я услышал, я сомневаюсь в том, что вы сможете преодолеть ваши различия. Даже у людей с этим непросто. Взять, хотя бы, смешанные межрасовые браки…
Я вскинула руку, обрывая его монолог.
— Вы имеете в виду моих родителей? Так они вполне счастливы в браке.
— Нет, Хельга. Вас. И вашего брата, хотя ему проще, — пояснил он.
— Конечно! Ведь он не влюбился в когтистого кошкоящера.
Тень затряслась от смеха. Лапы взметнулись и упали, когда док смахнул в сторону записи.
— Он точно нет! Если только вы не ввели меня в заблуждение относительно его ориентации, — сказал он.
Теперь рассмеялась я. Что мне нравилось в доке, так это умение разрядить обстановку. Он умело перевел тему в другое русло. Пожалуй, я озвучила две мысли. Первая: да, я влюблена. И вторая: мой возлюбленный не человек. Кажется, эта дилемма была сложнее той, что с Тошио и Улафом. Хм… Пожалуй, и правда стоит на время сменить тему.