ые встречи, чем принято считать.
Изменилась ли Саша? Да, и формально к лучшему. Позже, когда мы сидели за кофе и неспешной беседой в одной из чудесных краковских кондитерских, я с интересом регистрировала в уме эти перемены. Увереннее взгляд. Интереснее одета. По-прежнему не сказать, что привлекательно, но стильно и в дорогие, качественные вещи. Наконец-то наличествует прическа. Однако вся она в целом почему-то вызывала у меня меньше симпатии, чем тогда, в Барселоне. Три года назад эта девушка с ее горькой серьезностью и невыплаканной болью казалась мне более живой, чем сейчас, когда она приветливо и гладко вела светскую беседу. Ее, похоже, больше не тревожили порывы души, и я ощущала, что Алмазная леди соответствует своему прозвищу, как никогда прежде.
Она была не одна. Сашин спутник, Вадим, обладал крупными габаритами, бесхитростной внешностью и располагал к себе добродушной неторопливостью. Он напоминал ньюфаундленда, который может и важно вышагивать на поводке рядом с хозяином, и резвиться на травке, и прилежно выполнять свою работу по спасению утопающих. Из разговора выяснилось, что Саша с Вадимом уже довольно долгое время вместе снимают квартиру и по праву могут считаться парой, однако не чувствовалось, чтобы Саша воспринимала его как близкого человека. Вадим же постоянно старался продемонстрировать, что не просто так занимает место подле этой женщины — обнимал, поддерживал ее реплики, спрашивал, не принести ли ей еще фирменного польского творожного пирога, но Саша как будто не замечала его неравнодушия. Я была убеждена, что инициатива их союза целиком и полностью принадлежит Вадиму, а Саша лишь трезво рассудила, что жить с любящим тебя человеком, пожалуй, лучше, чем одной. Да и из родительского дома пора уходить. Я задавалась вопросом, знал ли Вадим о ее церковной истории, и почему-то была уверена, что нет. В отношениях с ним Саша явно предпочитала держать душу при себе.
Позже, когда мы вернулись в гостиницу, муж сказал мне:
— Я бы такого не потерпел.
— Чего не потерпел? — рассеянно спросила я. Меня уже клонило в сон от коньяка, который сопровождал нашу беседу вместе с кофе.
— Такого отношения.
Я поняла, что он примерил на себя холодность Саши к Вадиму.
О чем Саша рассказывала с упоением, так это о работе. Ей удалось найти применение обоим своим языкам — английскому, который она учила в институте, и испанскому. Компания, где она работала, занималась импортом бананов из Эквадора, и одновременно у владельцев фирмы был банковский бизнес в оффшорной зоне — на Кипре. Саша с гордостью повествовала, как во время командировки в Никосию[10] она в один и тот же день переводила переговоры в Барклайд-банке, а затем звонила в Кито[11] и выясняла ситуацию с севшим на мель рефрижераторным судном. О бананах и их внутреннем мире она говорила с большим увлечением и внушала мне, что эти плоды ни в коем случае нельзя держать в холодильнике: при температуре ниже +11° бананы чернеют и гниют.
— Да я и не держала, — вставила я.
Другая проблема состоит в том, что при температуре выше +13 бананы стремительно созревают. Лучше всего хранить бананы в специальных камерах дозаривания — промышленных установках с чрезвычайно сильной вентиляцией и возможностью поддерживать температуру, при которой плоды «спят».
— Где ж мы дома такую возьмем? — резонно спросила я.
— Нигде. Их во всей России раз-два и обчелся, — живо откликнулась Саша, — а на нашем складе есть! Я сама нашла производителей в Голландии, организовала переговоры, переводила во время монтажа. Теперь мы можем предложить со склада бананы любой степени зрелости.
— Не знал, что этот фрукт такой капризный, — заметил мой муж. — Теперь их и покупать-то страшно: вдруг я буду неправильно с ними обращаться?
— Не бойтесь! — Саша была польщена, что он отдал дань ее профессиональным знаниям. — А бананы покупайте только те, у которых и плодоножка, и конец плода еще зеленые, — это наилучшая кондиция.
Когда мы распрощались в тот вечер, я попыталась оценить, о чем узнала больше: о Саше или о бананах? И поняла, что Алмазная леди попросту закрылась от меня своей профессией: сквозь связки бананов, да еще и камеры дозаривания душу не разглядишь. Но мне почему-то казалось, что при полном социальном благополучии, которое было продемонстрировано, Саша по-прежнему несчастна. Если бы она хоть раз склонила голову на плечо своему спутнику, хоть раз ему нежно улыбнулась или взяла его за руку (не под руку!), выйдя из кафе, я бы не тревожилась за нее. А так Сашина жизнь по-прежнему представлялась мне пустыней, где теперь возведены сверкающие офисы и грандиозные склады, но так и не выросло ни единого деревца, не забил ни единый родник. И появятся ли они вообще?
IV
Несмотря на то что мы обменялись телефонами, ни Саша, ни я не спешили звонить друг другу, и следующей своей встрече пару лет спустя мы вновь были обязаны чистой случайности.
У меня к тому времени родился первый ребенок. Оставив работу и от души наслаждаясь тем, что могу проводить дневное время не в четырех стенах, а на воле с коляской, я всерьез раздумывала: а возвращаться ли в офис вообще? Ну чего я там не видела? А вот такого существа, как собственный ребенок, я действительно не видела еще никогда и не уставала держать его на руках — теплый, плюшевый, с родным запахом… Вот уж где в отличие от работы неиссякаемый источник перемен и новых ощущений! К тому же… Нет, прежде всего ребенок посвятил меня в таинство жизни: я впервые по-настоящему осознала, что пребывание на земле — поистине дар, и меня потрясало, насколько он хрупок и уязвим. Сберечь бы! Смешно, но в первый месяц после рождения я не давала брать ребенка на руки никому, даже собственному мужу, а если и давала, то всегда придерживала при этом своими руками.
Говоря с родными о сыне, я никогда не произносила напыщенных слов о любви, но четко сознавала: если вдруг у меня не станет его, то не будет и жизни. Когда моему сыну исполнилось месяцев шесть, и он уже мог обходиться без еды долгих четыре часа, я стала совершать с ним вылазки на Воробьевы горы, расположенные не так далеко от моего дома. В чистом, как родниковая вода, воздухе был словно развеян глубокий сон — малыш засыпал беспробудно. А я наслаждалась двумя часами неспешной прогулки вдоль Москвы-реки наедине со своими мыслями. Однажды в ноябре, медленно ступая по набережной, везя коляску и любуясь последним не осыпавшимся золотом на склонах холмов, я невольно замедлила шаг — навстречу шел кто-то подозрительно знакомый. Я не поверила, что это вновь она.
На сей раз Сашина внешность произвела на меня довольно странное впечатление. Одета она была еще лучше, чем во время нашей прошлой встречи, — роскошные сапоги, дизайнерское пальто, но из восхитительного мехового капюшона выглядывало лицо несчастного ребенка. Она казалась потерянной от переживаний девочкой, которую непонятно зачем запихнули в вызывающие зависть одежки и велели вести себя по-взрослому. Так она и пыталась делать, но лицо, опустошенное, с огромными от муки глазами, выставляло Сашину душу как на ладони.
Мы встретились взглядами, изумились, поздоровались. Присели рядом на лавочку. Меня удивило и задело, что при виде моего малыша Саша вымученно пробормотала «Поздравляю», но этим и ограничилась. Ни расспросов, ни умиления… Честно говоря, я не представляла, о чем говорить с ней: вся моя жизнь в последнее время вращалась исключительно вокруг ребенка, я и забыла, что существуют другие темы. Единственным поводом для беседы, который нашелся, был вопрос: как она здесь оказалась? Одна, в рабочее время, далеко от дома… Саша не слишком охотно сообщила, что неподалеку, на Ленинском проспекте находится ведомственная поликлиника, в которую фирма оформила ей страховку.
— Ничего себе неподалеку! — воскликнула я. — Да это полчаса ходьбы!
— Да? — удивленно обронила Саша. — Я и не заметила.
Мне пришло в голову спросить про Вадима.
— Он ничего, с ним все хорошо, — как-то невнятно пробормотала она.
Значит, они по-прежнему вместе; с деньгами, судя по одежде, тоже нет проблем, и повод для отчаяния, видимо, другой. Неужели здоровье? Я боялась задавать вопрос, но и промолчать не могла.
— Саша, если тебе нужен хороший врач… — начала я осторожно.
— Детский? — неожиданно встрепенулась она.
Я растерялась.
— У тебя есть ребенок?
Саша молчала, меняясь в лице, точно слова, теснившиеся внутри, не находили выхода.
— Я беременна, — наконец произнесла она.
— Поздравляю!
Сашу словно передернуло при этих словах.
— Я не знаю, кто у меня родится, — выдавила она.
— Да какая разница! — воскликнула я. — Неужели для тебя это имеет такое значение? Я вот тоже думала, что буду дочку наряжать, а придется играть в войнушку.
Я с энтузиазмом рассмеялась.
— Ты не поняла, — тяжело, с натугой проговорила Саша, — я не знаю, кто у меня родится — нормальный ребенок или… или…
Она глубоко задышала, а я похолодела.
— Не может быть! Неужели УЗИ что-то показало?
— В том-то и дело, — остановив слезы, прошептала Саша, — что по УЗИ еще нельзя ничего толком определить. Срок небольшой.
Сперва я подумала, что у Саши типичная для первой половины беременности взвинченность и истеричность. Гормональная перестройка организма и все такое. Волнуется на пустом месте, начиталась каких-нибудь статей… Я успокоительно прикоснулась к ее плечу.
— Мне тоже, когда я Игорька ждала, невесть какие страхи мерещились, — поделилась я. — Все сходила с ума, что ребенок шевелиться не начал, а оказалось, мне просто неправильно срок посчитали. А я уже такого себе навоображала…
Саша убито молчала, и я сделала еще одну попытку:
— Может, тебе травок каких-нибудь попить? От нервов.
— Травок?! — Саша вдруг истерически расхохоталась. — Знаешь, я уже попила травок. Таких, что теперь не знаю, без чего у меня ребенок родится — без рук, без ног или без головы.