— Что случилось? — спросил Иосиф, садясь, но все еще не разлепляя глаз.
— Что случилось… Что случилось… Вся тюрьма разбежалась этой ночью… Было целое сражение… — По городу рыскают жандармы и городовые. Ищут. Начались повальные обыски… Здесь тебе опасно оставаться. Я нашел подходящую квартиру. Лишь стемнеет, отведу туда.
Еще одно убежище. Пришел знакомый по Лукьяновке студент, оказавшийся представителем комитета. От него Иосиф узнал, что бежало не двенадцать, а только одиннадцать человек. Неудача постигла Сильвина. Набросившись на часового сзади и мгновенно скрутив его, Бродяга услышал какой-то шум, принятый им за тревогу. Он побежал в камеру, уничтожил паспорт, запрятал в тайник деньги и вернулся во двор. Выяснил, что никакой тревоги не было, заключенные продолжают прогулку, а надзиратели сотрясают своим храпом стены политического корпуса. Но время безвозвратно потеряно, паспорт уничтожен, да и как одному совершить побег, когда нет ни лестницы, ни сильной руки товарища…
Много позднее, закончив, вероятно, партию с Баниным, помощник начальника тюрьмы Сулима постучал в двери, недоумевая, почему его заперли. Так как никто не спешил открыть камеру, Сулима почуял недоброе и начал палить из своего огромного револьвера в окошко. Пальба привлекла внимание тюремщиков других корпусов. Сулиму наконец выпустили, и только тогда обнаружен был побег одиннадцати смельчаков. Естественно, что киевские власти, начиная от губернатора Трепова и жандарма Новицкого и кончая начальником тюрьмы, были охвачены паникой. Киев оказался как бы на осадном положении. Беглецов, несмотря на все меры властей, обнаружить так и не удалось.
Иосиф отсиживался в квартире за днепровским мостом, уже на территории Черниговской губернии. Изображал экстерна, готовившегося к экзаменам. Лишь спустя неделю его переправили в Житомир, где он оказался на явке бундовцев. Ждал, пока для него добудут связи для перехода границы и явки к искровцам в Берлине.
Только чудом удалось Иосифу удрать от одного из надзирателей Лукьяновки — Войтова, усыпленного в день побега. Иосиф столкнулся с ним нос к носу на базаре в Житомире, где предполагал приобрести подходящий для заграницы костюм.
Наконец произошла долгожданная встреча с искровцем Гальпериным. От него Иосиф получил нужные явки и уехал в Каменец-Подольск, а оттуда в пограничную деревушку — ждать удобного случая для перехода австрийской границы.
К тому времени уже все девять искровцев, совершивших побег, находились за границей. Именно тогда в своих письмах в Киев Крупская с тревогой осведомлялась о судьбе «Тарсика», которого все нет как нет.
Не повезло только присоединившемуся к искровцам в самый последний момент эсеру Плесскому. Его задержали в Кременчуге, когда он отдавал в гостинице свой паспорт для прописки. Подвела собственная оплошность: паспорт для него заполнялся в страшной спешке, и фальшивая подпись старосты сделана была карандашом — Плесскому нужно было обвести ее химическими чернилами, а он забыл.
Еще одна, полная тревог и опасностей ночь. Переход через границу. По пояс в очень холодной воде — пришлось переходить реку вброд, так как на мосту находился пост австрийских жандармов. Ползли на животе, таясь за кустами, когда невдалеке слышался шум шагов. Но вот все, кажется, кончилось благополучно — Иосиф на австрийской территории. Еще один рывок, и он уже житель гигантского незнакомого города — столицы империи Гогенцоллернов Берлина.
Именно Берлин был назначен редакцией «Искры» местом пребывания Гальперина и Иосифа. На них возлагалась организация транспорта литературы и людей в Россию.
В последних числах февраля 1903 года к ничем не примечательному четырехэтажному дому на одной из улиц Лондона подошли два человека. Один из них — член «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» В. А. Носков (Глебов, он же Борис Николаевич), другой — совсем еще молодой человек с паспортом на имя Петра Гермогеновича Смидовича.
Носков позвонил. Дверь открыла пожилая женщина.
— Мы к Владимиру Ильичу, — сказал Носков.
— Пожалуйста, проходите, он дома.
В небольшой, довольно уютной комнате навстречу им поднялась со стула молодая, в темном платье, гладко причесанная женщина. Мягкие черты ее круглого лица, широко расставленные глаза под длинными, бегущими к вискам бровями разительно напоминали ту, что открывала двери.
— Здравствуйте, Надя, — сказал Носков. — Привел к вам этого молодого человека. Познакомьтесь. Иосиф Таршис. Он же Фрейтаг. Надежда Крупская.
— Ну наконец-то! Мы очень тревожились за вас. — Легко улыбаясь, она оглядывала Иосифа. — Так вот вы какой, Тарсик! Володя, Володя! — позвала она. — Иди скорее. Знаешь, кого привел Носков?
Из другой комнаты вышел Ленин.
— Смотри, Володя, наш знаменитый Монте-Кристо действительно совсем еще мальчик. Да сколько же вам лет?
— Уже двадцать один, — пробормотал Иосиф.
Пожав руку Иосифу, Ленин расспросил его о деталях побега из Лукьяновки, о том, где и как он устроился, потом перешел к делу. Речь шла об использовании молодого революционера для организации постоянного транспортного пункта, чтобы доставлять «Искру» и нелегальную марксистскую литературу в Россию.
Делу этому Владимир Ильич придавал огромное значение. Транспортный пункт предполагалось создать в Берлине.
Иосиф с понятным волнением принимал это поручение от Ленина. Да, он был неплохим агентом «Искры», но достаточно ли этого, чтобы вести теперь самостоятельную работу еще и в условиях чужой страны, почти не зная немецкого языка? «Должен справиться, должен», — мысленно убеждал себя Иосиф, а Владимиру Ильичу только сказал:
— Постараюсь. Думаю, что сделаю все как надо.
ОСЕДЛАВШИЙ ГРАНИЦУ
Один из крупнейших городов Европы, Берлин ошеломил и подавил юношу из Вилькомира — ему Вильно, а тем более Киев казались гигантскими городами. Совершенно не зная языка, всем чужой, бродил он по Кайзер-вильгельмштрассе и Фридрихштрассе — широким, бесконечно длинным улицам, обрушивавшим на него грохот движения: громкие раскаты подземки, вдруг вырывавшейся из недр земли, вой клаксонов, визг тормозов, шуршание шин и топот, топот, равномерный топот множества ног, массирующих тротуары.
Его поражали тяжеловесность зданий, словно вырубленных из целых скал, необозримость площадей, монументальность памятников… Позже зимний Лондон, прокопченный и задымленный до густой черноты, видный всегда лишь сквозь мелкую сетку дождя, падающего с низкого, беспросветного неба, показался ему еще огромнее и страшнее Берлина. Пока же он вышагивал по Берлину, старался привыкнуть к громоздким его масштабам и преодолеть в себе страх перед ним. Ведь здесь же предстояло ему не только жить неизвестно сколько времени, но и наладить работу, по существу еще не начатую по-настоящему.
Поразил Пятницкого и внешний облик немецких рабочих. Когда вместе с Гальпериным он зашел в одну пивную — излюбленное место встреч членов социал-демократической партии — и увидел солидных людей, одетых в добротные тройки, безмятежно попивающих пиво из высоких стеклянных кружек, он решил, что это ошибка, что здесь собрались и балуются черным баварским пивом самые доподлинные буржуи.
Островком, к которому он, как утомленный, задыхающийся пловец, наконец-то подплыл, была берлинская группа искровцев: Михаил Георгиевич Вечеслов, Петр Гермогенович Смидович, мать и дочь Бах. У Бахов собирались и русские эмигранты, и берлинские студенты.
Поездка в Лондон, о которой уже упоминалось, помогла Осипу, теперь уже Пятнице, представить характер своей работы в транспортном пункте и вообще ориентироваться в обстановке, сложившейся к тому времени в кругах русской революционной эмиграции. Ведь в Лондоне жил его политический наставник и тезка Блюменфельд. Он снова набирал «Искру», а жил в одном доме с Мартовым, Засулич и Дейчем. Все они показались Пятнице людьми необыкновенного ума, большой чуткости и доброты. Почти все время, проведенное в Лондоне, Пятницкий пробыл в их обществе, только раз посетил Ленина, да еще два или три раза обедал вместе с ним и Надеждой Константиновной, с Мартыновым, Носковым, Засулич.
Познакомившийся и сблизившийся с создателями «Искры» Осип вернулся в Берлин, чтобы вместе с Гальпериным наладить транспорт литературы, прием и отправку людей. Трудное это было дело, и легло оно на плечи всего двух человек…
Но скоро Осип остался и вовсе один — здоровье Гальперина оказалось настолько подорванным, что ему не под силу стало делить с Осипом тяготы работы, требующей постоянных разъездов, сугубой осторожности и огромной находчивости.
В конце 1903 года, точнее 26 октября, Гальперин писал Пятницкому в Берлин: «Обращаюсь к вам от имени ЦК с просьбой взять на себя обязанность представлять его интересы в Берлине, установить сношения с группой, организовать распространение литературы, устанавливать связи и вообще взять в свои руки ведение местной работы в Берлине и по всем делам сноситься по известному вам адресу… От имени ЦК и попросите местную группу обращаться по всем нуждам к вам…» Вот уж истинно и швец, и жнец, и на дуде игрец!
Остается только поражаться, как быстро и почти безошибочно научился ориентироваться в заграничной обстановке недавний портновский подмастерье из заштатного уездного городишка! Еще до посещения Лондона он уже побывал в ряде пунктов германо-русской границы, «прорубил» проходы через нее, восстановил связи со старыми своими друзьями-контрабандистами, а попутно чрезвычайно удачно переправил в Россию питомца Ленина, питерского рабочего Ивана Васильевича Бабушкина, незадолго до того совершившего побег из екатеринославской тюрьмы.
Вернувшись из Лондона, Пятница сразу же помчался на границу: предстояла отправка большого транспорта литературы в Россию. Кроме того, следовало перебросить на родину Повара (Федора Ивановича Щеколдина). Подкупив пограничную стражу, уверенный, что все предусмотрено, Осип со спокойным сердцем наблюдал из окна дома, как Повар «крадет» границу. Вот он уже на русской стороне, вот дошел до кладбища и хладнокровно прошел мимо солдата, пристально смотревшего совсем в другую сторону. Вот и все! И тут грянул винтовочный выстрел. Солдат поднял тревогу. Что за дьяво