Не исключая и того, что юнкера могут в конце концов захватить здание Совета, Партийный центр решил перебраться в Замоскворецкий район, чтобы оттуда организовать наступление на центр города. Да и связь с районами из Замоскворечья осуществлять было куда легче.
«Первое заседание Боевого партийного центра, — писал Пятницкий, — было на Троицкой в Союзе металлистов. Важнейшее решение, которое было принято, это чтобы инициатива была передана районам, и, наконец, все сошлись на том, чтобы Боевой партийный центр был перенесен в Замоскворечье, как главный пролетарский центр и единственно недурно вооруженный район.
С большим трудом удалось членам боевого центра 29 октября утром пробраться до Замоскворечья и занять Коммерческий институт.
Сведения, которые доходили до нас, были довольно неутешительными. Это был самый критический день для пролетарской Москвы. Замоскворецкий райсовет потребовал от нас берданочных патронов, а центральный ревком требовал, чтобы мы раздобыли трехлинейные итальянские патроны. Где было их взять?»
Оружия, оружия! Но откуда его взять, если арсенал и склады в руках противника? Откуда? Постойте-ка, друзья! И Пятницкий обращается к своим боевым товарищам — членам Военно-революционного комитета Железнодорожного района.
— Хорошо бы мобилизовать побольше народа да как следует пошукать по запасным путям и Николаевского, и Ярославского, и Казанского вокзалов. Ведь военные перевозки-то не прекращались!
И вот в Коммерческое училище (ныне институт имени Плеханова), куда временно перебрался Партийный центр, буквально врываются несколько товарищей из Железнодорожного райкома. Глаза сияют. Лица радостно возбуждены.
Нашли. Есть оружие!
Маша Черняк, не в силах сдержать возбуждение, кричит:
— Понимаешь, вагоны с винтовками… На Казанской… Мы их отцепили и поставили охрану.
Бросив все дела — нет сейчас ничего важнее оружия! — Пятницкий забирается на грузовичок, принадлежащий железнодорожникам, и вместе с ними едет на Казанский.
Вот они, вагоны с таким необходимым грузом. Штабеля новехоньких трехлинейных винтовок. Пахнет сталью и машинным маслом. Ни с чем не сравнимое богатство. Их около 40 тысяч. Достаточно, чтобы вооружить две полные дивизии.
Тут же, с Казанского вокзала, Пятницкий говорит по телефону с районными ВРК: «Есть оружие. Немедленно присылайте за ним на Казанский вокзал».
Грузовики из Хамовников, из Лефортова, из Басманного, из Замоскворечья… Красногвардейцы бережно прижимают к груди винтовки. И в радостной суете как-то забывается одна печальная истина: винтовки без патронов в лучшем случае могут быть использованы как дубины. А патронов нет как нет!
Но вот и Симоновские пороховые склады в руках Красной гвардии. Теперь 40 тысяч винтовок начинают стрелять. Да еще как! Вновь захвачены почтамт и главный телеграф. От юнкеров очищены Курско-Нижегородский и Александровский вокзалы и Крымские интендантские склады. Районные дружины со всех сторон охватывают центр и неотвратно усиливают давление. А Скобелевская площадь — наконец-то доставлена артиллерия — грозно заговорила басовитым голосом трехдюймовых орудий.
Обстановка в Москве складывается явно в пользу Советов. Правда, все еще сохраняется опасность, что Руднев — Рябцев могут получить помощь извне. Пущен слух, что по Александровской дороге с Западного фронта движутся к Москве 38 эшелонов то ли казаков, то ли верных Временному правительству частей кавалерии. Навстречу послали начальника разведки ВРК товарища Максимова, поручив ему тщательно проверить слухи и в случае необходимости принять любые, самые решительные меры.
Но не в казаках и гусарах, так и не добравшихся до Москвы, которая, по выражению командующего Западным фронтом генерала Валуева, должна была, «как собирательница России, соединить всех верных сынов ее и спасти родину», таилась угроза побеждающей революции. На арену борьбы выступил Викжель.
Правые эсеры и меньшевики, засевшие во Всероссийском исполнительном комитете союза железнодорожников, возомнили себя «спасителями России».
Потерпев сокрушительное поражение как в Петроградском, так и в Московском Советах, они решили теперь отыграться, используя свое влияние на железнодорожников. Им представлялось, что, закрыв семафор перед локомотивом революции, то есть отказывая новому Советскому правительству в необходимых транспортных перевозках, они будут диктовать свою волю. С этой целью 29 октября Викжель принял резолюцию, в которой призывал создать новое, так называемое «однородное социалистическое правительство». В него должны были войти представители всех партий — «от большевиков до народных социалистов». Это предложение больше всего напоминало ультиматум, ибо викжелевцы угрожали приостановить все железнодорожное движение, если их резолюция будет отвергнута.
В тот же день на заседании ЦК в отсутствие Ленина было принято решение вступить в переговоры с Викжелем. Для переговоров выделили Каменева, Сокольникова и Рязанова. Вопреки прямому указанию ЦК вести переговоры лишь при условии обязательного признания Вик-желем решений II съезда Советов Каменев продолжил переговоры, несмотря на явно контрреволюционную установку Викжеля.
«Ясно, что Викжель стоит на стороне Калединых и Корниловых, — говорил на следующем заседании ЦК Ленин. — Колебаться нельзя. За нами большинство рабочих и крестьян и армии. Здесь никто не доказал, что низы против нас; либо с агентами Каледина, либо с низами. Мы должны опираться на массы, должны послать в деревни агитаторов. Викжелю было предложено доставить войска в Москву, он отказал, мы должны апеллировать к массам, и они его сбросят»[10].
Ленин был категорически против продолжения переговоров с Викжелем. Но некоторые народные комиссары, и среди них члены ЦК Каменев, Зиновьев, Рыков, подали в отставку, считая, что необходимо организовать правительство из представителей всех социалистических партий.
Нечто подобное происходило и в Москве. Бюро Викжеля предъявило ультиматум ВРК и Комитету общественной безопасности с требованием объявить перемирие и начать переговоры. Произошло это как раз 29 октября, когда перевес сил явно был у большевиков.
Поставив Партийный центр перед фактом, ВРК согласился и на перемирие и на переговоры, выделив для их ведения П. Г. Смидовича, П. И. Кушнера и Н. И. Мурадова.
Один викжелевец торжествующе сообщил своим единомышленникам в Петроград: «В Москве бог знает что творится, стреляют на улицах. Мы согласились предъявить ультиматум той и другой стороне; если большевики будут упорствовать, мы объявим забастовку и введем войска в Москву и направим против них…»
Таковы были замаскированные под «абсолютную нейтральность» и «миролюбие» далеко идущие намерения Викжеля. Заставить большевиков встать на колени. Принудить их на создание коалиционного органа, обладающего чрезвычайными полномочиями, в котором большевики оказались бы в меньшинстве.
С особой охотой на переговоры пошло руководство Комитета общественной безопасности. Руднев и Рябцев рассчитывали использовать 24 часа перемирия для собирания уже порядком потрепанных и растерявшихся сил контрреволюции.
Районы гневно протестовали против этой навязанной им центром оттяжки. Ведь теперь они получили оружие, и каждый час борьбы наращивал их боевую мощь, убеждая в близкой и окончательной победе.
Пятницкий, уже несколько месяцев проработавший среди железнодорожников и изучивший повадки викжелевских «бонз», лучше других понимал, что все эти переговоры ни черта не стоят, что они не более чем очередной маневр противника, и сразу же занял резко отрицательную позицию. Но тут вновь сказались и некоторая несогласованность действий у Партийного центра и ВРК, и авторитет отдельных, весьма уважаемых товарищей. Говоря короче, представители ВРК в согласительной комиссии уступали одну позицию за другой и в конце концов под нажимом Викжеля согласились и на IV пункт соглашения, предполагающий образование нового органа власти. Одновременно они проголосовали за продление перемирия еще на 12 часов.
Вновь вмешался Партийный центр. По его указанию Московский Военно-революционный комитет отказался продлить перемирие и отверг проект соглашения Викжеля.
В 12 часов ночи на 31 октября штаб Военно-революционного комитета отдал приказ открыть артиллерийский огонь по всем объектам, находившимся в руках контрреволюции.
И теперь уже не было и не могло быть такой силы, которая способна была остановить или хотя бы задержать фронтальное наступление вооруженной пролетарской Москвы.
2 ноября сопротивление противника было окончательно сломлено.
Вот несколько донесений из сводки помощника начальника разведки ВРК товарища Федотова.
6 часов 20 минут: «Сейчас гостиница «Метрополь» обстреливается нашими орудиями. Оттуда отвечают пулеметным огнем очень сильно… Сейчас наши перешли в гостиницу «Континенталь» и оттуда ружейным огнем обстреливают «Метрополь». Прикрытия у орудия мало. В Охотном ряду стоит наша застава для отражения перебежки из «Метрополя»…»
И часов 40 минут: «В Кремле войска почти нет, только стоят пулеметы…»
1 час 25 минут: «Нами заняты Дума и Исторический музей, а также вышли на Красную площадь в Иверские ворота и засели в домах…»
5 часов: «От университета юнкера отходят, наши подходят к нему (старому). По Моховой обстрел с верхних этажей дома. Наши солдаты снуют во всю улицу, пробираются к Никитским воротам от Кремля. В Китай-городе много наших».
9 часов 30 мнут: «Кудринская площадь занята революционными войсками».
Так непосредственно, буквально под ружейным и пулеметным огнем противника, фиксируется каждый шаг вперед, сделанный в тот памятный день солдатами Октября.
Все уже ясно. Враг сломлен и силою оружия, и морально: бегут и прячутся по домам «белые рыцари», собравшиеся под стяг Комитета общественной безопасности. Что остается господам Рудневу и Рябцеву? 2 ноября в 7 часов 15 минут они передают свое заявление Военно-революционному комитету.