«Артиллерийский расстрел Кремля и всей Москвы не наносит никакого вреда войскам, а разрушает лишь памятники и святыни и приводит к избиению мирных жителей. У нас возникают пожары и начинается голод. Поэтому в интересах населения Москвы Комитет общественной безопасности ставит Военно-революционному комитету вопрос: на каких конкретных условиях Военно-революционный комитет считает возможным прекратить военные действия? С своей стороны Комитет общественной безопасности заявляет, что при данных условиях он считает необходимым ликвидировать вооруженную борьбу против политической системы, осуществляемой Военно-революционным комитетом, перейдя к методам борьбы политической и представляя будущему разрешение в общегосударственном масштабе вопроса о конструкции власти в центре и на местах».
Партийный центр решил: никаких компромиссов с предателями революции. Полная сдача, немедленная ликвидация этой опасной безопасности, и весь разговор!
Но и на этот раз большинство ВРК обошло указание Партийного центра и проявило чрезмерную гуманность к белогвардейцам, очень скоро обернувшуюся против революции.
Во время обсуждения вопроса об условиях организации сдачи и разоружения юнкеров явилась делегация от шести «социалистических партий» во главе с меньшевиком Ст. Вольским. Они краснобайствовали, взывали к «классовой солидарности», «революционному великодушию» и т. п. И представлявшие ВРК П. Г. Смидович и В. М. Смирнов, поддавшись на их уговоры, подписали весьма рискованный и невыгодный власти Советов договор.
В нем были такие пункты:
«2. Белая гвардия возвращает оружие и расформировывается. Офицеры остаются при присвоенном их званию оружии. В юнкерских училищах сохраняется лишь оружие, которое необходимо для обучения. Все остальное оружие юнкерами возвращается. Военно-революционный комитет гарантирует всем свободу и неприкосновенность личности».
«5. По подписании соглашения все пленные обеих сторон немедленно освобождаются…»
Что это означало? Прежде всего тысячи офицеров — непримиримейших врагов революции не только оставались на свободе, но и сохраняли свое личное оружие. Таким образом, им были созданы все условия для организации контрреволюционного подполья, или, употребляя современную терминологию, «пятой колонны».
Далее. Можно ли было за скоротечные часы выполнения договора установить, сколько оружия необходимо для «обучения юнкеров»? И как представляли себе члены ВРК дальнейшую судьбу юнкерских училищ? И наконец, соглашаясь на немедленное освобождение «всех пленных», ВРК невольно поставил в один ряд идеологов и организаторов контрреволюционного выступления со слепыми исполнителями их приказов.
Когда Смидович и Смирнов ознакомили Партийный центр и ВРК с окончательным текстом уже подписанного ими договора, Пятницкий назвал его «непростительной близорукостью и глупостью» и потребовал, чтобы его не утверждали. И. Стуков сказал:
— Я буду голосовать против утверждения такого договора. В нем есть пункт, что юнкера остаются с оружием, якобы необходимым им для продолжения обучения военному искусству. Так неужели, товарищ, вы и вправду думаете, что юнкерские училища останутся и в них, как и в старые времена, будут продолжать свое обучение юнкера?
Но большинством голосов собравшихся текст договора был утвержден.
К счастью, рабочие и солдатские массы во многом исправили мягкотелую позицию своих руководителей. Разоружая белогвардейцев, они меньше всего заботились о том, чтобы сохранить офицерам их личное оружие. Наганы, браунинги, маузеры, шашки с георгиевскими и анненскими темляками становились собственностью бойцов революции.
Собравшиеся 3 ноября в Московском Военно-революционном комитете представители районных ВРК гневно требовали аннулирования договора, полного изъятия оружия, ареста и расстрела главарей контрреволюции.
Выступая от имени ВРК с докладом на заседании Московского Совета, Г. А. Усиевич вынужден был признать, что «наша масса, рабочие и солдаты, все время упрекали Революционный комитет в медлительности, упрекали в нерешительности действий.
…От нас требовали решительных действий, чтобы сокрушить силу юнкеров и офицеров, чтобы обеспечить наш тыл».
Как показало ближайшее будущее, правы оказались массы. «Честное слово» белогвардейцев осталось на бумаге, годной разве что на растопку.
НУЖЕН ЗЕЛЕНЫЙ
В краткой автобиографии, написанной для общества старых большевиков, Осип Пятницкий сообщал: «…С марта 1917 года по июль 1920 года я работал в железнодорожных организациях. Я был организатором Железнодорожного района Московской организации партии, председателем районного Совета железнодорожного узла, одним из организаторов Московского и Всероссийского съезда мастеровых и рабочих, после его съезда — членом Викжедора, председателем объединенного профсоюза железнодорожников».
Но раньше чем начать рассказ о той огромной работе, которую Пятницкий вел среди железнодорожников, следует хотя бы коротко охарактеризовать состояние «железнодорожной державы» к началу великих событий Октября 1917 года.
Не говоря уже о том, что «путейцы» — инженеры путей сообщений, так же как и горные инженеры, принадлежали к аристократической верхушке русской интеллигенции, образуя некую замкнутую касту, придерживавшуюся весьма консервативных взглядов, так называемое «среднее звено»: начальники станций и их помощники, машинисты, обер-кондукторы, конторские служащие и телеграфисты, материально лучше обеспеченные, нежели промышленные рабочие, представляли собой ту среду, в которой появлялись и множились самые разнообразные антиреволюционные течения.
Как известно, ни царское правительство, ни Временное, образованное после Февральской буржуазной революции, не считали возможным проводить мобилизацию среди рабочих и служащих железнодорожного транспорта. Оказавшись в исключительном положении, верхушка служб пути, тяги, движения возомнила себя государством внутри государства и в 1917 году сделала попытку вмешаться в ход революционных событий.
Викжель — Всероссийский исполнительный комитет профессионального союза железнодорожников — избран был на I Всероссийском учредительном съезде железнодорожников, состоявшемся в Москве в июле — августе 1917 года. В Викжель прошли главным образом правые эсеры и меньшевики. Избрав местом пребывания своего центра Москву, а не Петроград, Викжель, хотя и поддерживал по всем основным вопросам правительство Керенского, всячески подчеркивал свою самостоятельность, оставляя за собой право вмешательства и вето. Когда же власть в Петрограде перешла к Советам, Викжель, неуклюже маскируясь под «нейтральность» и роняя крокодиловы слезы по поводу «озер крови», пролитых большевиками, попытался закрыть семафор на победоносном пути Октября.
Всеми способами препятствуя отправке революционных отрядов из Питера в помощь сражавшейся пролетарской Москве, Викжель 29 октября принял резолюцию, призывая в ней создать вместо Совета Народных Комиссаров новое, так называемое «однородное социалистическое правительство», в которое бы вошли представители всех партий — «от большевиков до народных социалистов». «Призыв» этот носил явно ультимативный характер, ибо Викжель в случае непринятия предложения угрожал приостановкой всего железнодорожного движения, что, естественно, могло принести стране огромные бедствия. И надо признать, что на некоторых слабонервных членов ЦК партии большевиков удар викжелевского кулака по столу произвел неизгладимое впечатление. Во всяком случае, Каменев и Сокольников, принявшие по поручению ЦК участие в совещании, и Рязанов, представлявший ВЦИК, заняли очень расплывчатые, соглашательские позиции, и даже после того, когда на совещании был поставлен вопрос о подмене ВЦИК «народным советом» и образовании правительства во главе с Черновым или Авксентьевым, настаивали на продолжении переговоров. В дальнейшем их точку зрения поддержали Зиновьев, Рыков, Ногин, Милютин, Ларин, что вынудило Центральный Комитет принять 2 ноября суровую резолюцию по вопросу об оппозиции внутри ЦК.
Эсеровско-меньшевистское руководство Викжеля праздновало победу — ему удалось на время вбить клин между ленинским большинством и так называемыми «умеренными» членами Центрального Комитета.
Вернувшегося из ссылки Пятницкого Московский комитет, как мы помним, направил на работу в Железнодорожный район.
Начал Осип с того, что, случайно узнав о созыве районного Совета, отправился туда по поручению райкома партии вместе с Гришиным-Аронштамом. Думал, что сразу же грянет бой, так как и в исполкоме и в президиуме засели почти сплошь правые эсеры.
Собрание Совета происходило в парадных комнатах (бывшем царском павильоне) Николаевского вокзала. Пришло около сорока делегатов. Но ни председатель, ни члены президиума почему-то не явились. Воспользовавшись этим, Пятницкий и Аронштам стали беседовать с делегатами, нажимая на то, что их руководители зазнались и вот, пожалуйста, назначили заседание, оторвали людей от дела, от семьи, а сами-то и не пришли. Барское, наплевательское отношение к массам! И тут рабочий мастерских Северной дороги, некто Лукичев, тоже из эсеров, неожиданно предложил:
— Нечего их дожидаться. Собирались, так давайте проводить. А председателем предлагаю избрать товарища Пятницкого.
Выбрали единогласно. И, быстро учтя обстановку, Пятницкий тут же предложил назначить через несколько дней новое заседание Совета и переизбрать на нем исполком и президиум, которые ни черта не делают. На том и договорились.
Естественно, что за эти дни райком партии соответствующим образом подготовился к предстоящему заседанию. Большевики пришли на него небольшой, но сплоченной группой с четко разработанной программой действий. Кроме Пятницкого и Аронштама, в заседании приняли участие Амосов, Савельев и другие.
И опять никакого «боя» не произошло. То ли эсеровское руководство было излишне уверено в своем решающем влиянии на железнодорожников, то ли оно не расчухало, что означало появление на арене такого человека, как Пятницкий, обладавшего железной хваткой и особым талантом организатора, но только его вновь выбрали председательствующим, а когда дело дошло до переизбрания исполкома, в новый состав его прошел и он, и Амосов, и Аронштам, и еще несколько большевиков. И хотя большинство вновь избранного исполкома составляли эсеры и меньшевики, председателем его е