Пятно силилось поднять ногу достаточно высоко, чтобы поставить ее на крутую лестницу. Кажется, пока они с Настей забрались на первую ступень, прошло еще минут пятнадцать. Может, больше или меньше, потому что Настя опиралась на свое восприятие времени, а не на само время. Могильные покой и умиротворение сменились в ней суетливостью, нервозностью жизни. Ведь пока человек жив, он обязательно о чем-нибудь да беспокоится. Не прокисло ли молоко в холодильнике, не забыла ли выпить таблетку, а квартиру закрыла ли на ключ, куда положила телефон, не украли ли деньги из карманов, не оставила ли в магазине карту. У Насти был повод для беспокойства, и это умножало ее тревожность в разы.
Как быстро дом поймет, что его дурачат? И как накажет на этот раз? Мысли забрали Настино спокойствие, она заворочалась, живот вместе с ней поплыл в сторону, потянул за собой Пятно. Оно положило сверху ладонь и постучало пальцами – не шали. Настя затихла, а ее сомнения – нет. Так они не выберутся на улицу до заката, а ночью никуда не уедешь. На километры вокруг только поля и снег, сосны и сычи, как бы не околеть за долгие часы на морозе. Куда им идти? Скоро огонь в печи погаснет. На земляном полу валялись осколки и вытекший рассол, настырно выпячивающий запахи чего-то кислого и укропа. Никто не прибежал убирать, никто не докинул поленьев в огонь. Долго ли дому понять это. Настя мысленно торопила Пятно. Весь путь из подвала к порогу занимал полминуты. Шевелиться ей было нельзя, поэтому Настя только втянула воздух в легкие и энергично вытолкала его обратно. И Пятно открыло рот, чтобы выпустить этот выдох наружу.
Прошло еще пятнадцать субъективных минут. Кажется, они вдвоем почти выбрались из подвала. Пятно расставило руки над люком и попробовало затянуть себя в дом. Настя сжала в ладони маленький гвоздь, которым все дни рисовала засечки на стене, – необъяснимый сувенир, который захотелось забрать с собой. Пятно вдруг подломилось в хромой ноге и, когда уже наполовину высунулось в люк, рухнуло в темноту подвала. Длинные руки, стоявшие распорками, не выдержали веса двоих. Настя почувствовала ободранные плечи и предплечья Пятна и ушибленную спину. Они оба ойкнули от страха и боли, затаились. Дом молчал. Путь пришлось начинать почти сначала.
Пятно с трудом встало, Настю еще раз перекрутило. Она потерялась в пространстве, снова путая верх и низ, право и лево. Пятно шепотом сказало Насте прямо в голову: «Я не могу». Настя крикнула изнутри: «Надо!»
Сердце билось, и его стук казался невыносимым, отдавал в виски, гудел в ушах. Настя бесилась, пока не поняла, что это был ее способ отслеживать время. Она считала удары. На пяти тысячах трехстах сорока пяти – семи, шести? – она сбилась. Наконец Пятно подтянулось на руках и втащило себя в коридор. Еще несколько метров до двери. Дом начал трещать стенами – плохой знак. Огонь в печи, наверное, погас. Пятно шло медленно и тяжело, дотянувшись до стены, завалилось на нее весом, стараясь разделить с ней ношу. А дом трещал все громче, будто готов в любой момент напасть. Кажется, что потолок стал еще ниже и Пятно бьется о него головой. Настя почувствовала это затылком. Если все будет хорошо и она выживет, у нее останется шишка.
Пятно так и не добралось до двери. Невозможная протяженность времени – оно тянулось, как липкая смола. Лента для мух под потолком, и Настя попалась в нее. Она чувствовала, как затекли руки, ноги и даже шея оттого, что она запрещала себе шевелиться, пока Пятно забиралось по лестнице. Сейчас захотелось перевернуться, поменять позу хотя бы чуть-чуть. Она сделала аккуратное, едва заметное движение, и Пятно упало на колени, не в силах больше ее нести. Оно снова обратилось прямо в Настину голову: «Я не могу!» Она прошептала: «Пожалуйста!» Взрослый человек – тяжелый груз.
Она снова считала биение сердца. Было уже больше тысячи ударов, когда наконец-то раздался стук, и Настя ощутила на своих костяшках слабые удары о деревянную дверь. Она замерла и ее пульс, кажется, тоже. Дверь не отворялась. Пятно тяжело, по-беременному, нагнулось, Настя услышала, как зазвенело ведро для отходов в длинных пальцах с острыми ногтями. С ним в руках Пятно постучалось еще раз. Звук слабый, больной. Послышался скрип петель – дом все-таки выпускает их!
Впереди еще одна дверь. Ведро с резким кастрюльным звуком упало на пол. Вслед за ним на колени бухнулось Пятно. «Не могу!» – ноет оно внутрь себя. «Последний шаг! – настаивает Настя. – Вот же она, свобода!» Неизвестно, сколько ударов сердца прошло в этот раз, Настя не смогла считать, она забыла все, когда раздался стук в дверь. Тихий, совсем чахлый. Пятно пыталось удержать равновесие на четвереньках. Дверь не открылась. Пятно протянуло руку, перенеся вес на три другие точки опоры, и постучало еще раз, собрав в кулаке все силы. Звук получился почти убедительным. Послышался скрип петель.
Настя улыбалась в кромешной тьме. Они сделали это. Ну же, вставай, еще пара шагов – и они на свободе. Вставай! Но Пятно совсем обессилело, оно не двигалось, только раскачивалось на месте. Сейчас дом передумает и закроет дверь. Пятно пыталось переползти порог на четвереньках. Настя, спрятанная во чреве, волочилась по полу. Вдруг петли снова скрипнули – это дверь пошла обратно. Дом заточит их в момент, когда они почти сбежали. Второго шанса удрать не будет. Настя начала биться в животе. Пятно, слабо сопротивляясь, выплюнуло ее на порог. Настя оказалась на свежем воздухе, на морозе – так выглядит свобода. Она лежала на пороге, закрывающаяся дверь шла на нее. В последний момент Настя схватила ее рукой, дверь затрепыхалась, будто живая, сильная рыба. Не осталось сомнений – дом все понял. Надо было бежать.
Настя уперлась боком в дверь, одновременно пытаясь вытащить Пятно во двор. Либо оно было в обмороке (бывает ли он у чудовищ?), либо силы совсем оставили его. Проглотить живого человека – непростая задача. Вернуть его обратно целым и невредимым – наверное, еще сложней. Пятно пыталось ползти, но лишь едва двигалось к выходу. Дверь давила все сильней, как будто с каждым мигом набирала вес. Казалось, она уже не деревянная, а металлическая, как в хранилище банка, способная расплющить. Отворилась другая дверь, ведущая в дом, и Пятно начало засасывать назад. С хлюпающим звуком дом втягивал его и саму Настю обратно, будто хотел выпить их. Пятно цеплялось длинными пальцами, оставляло глубокие царапины на деревянных половицах, но постепенно сдавалось. Все его силы ушли на то, чтобы вынести Настю. Его ноги уже затянуло обратно. Пятно смотрело снизу красными глазами. В них было что-то новое – просьба или страх. Оно потянуло к ней руку. Дверь давила все сильней. Настя сделала одно маленькое движение. Крошечный шаг в сторону. Дверь, не натыкаясь больше на препятствие, захлопнулась. Она осталась снаружи, а Пятно – внутри.
Настя постояла несколько секунд, ничего не видя и не слыша, а потом побежала что есть силы за калитку, мимо заброшенных домов, в поле, где сугробы по колено, ближе к роще. Она не останавливалась отдышаться, ни разу не оглянулась. Почти час неслась так, как не бегала ни на физкультуре, ни за Витей, когда он начал ей изменять. Как никогда в жизни. Солнце садилось, надежды поймать машину было все меньше, и это заставляло торопиться. Нужно было успеть добраться до Старого шоссе. Слава богу, ветра не было, и по сравнению с роковой ночью, когда она шла к дому, потеплело. Было не больше пяти градусов мороза.
Насте не было холодно. Ей даже было жарко. Она обливалась потом, месила снег и упорно шла вперед. На обочине увидела завязшую в снегу Катину колымагу. Машину по крышу занесло. Проковыляла мимо, выползла почти на четвереньках на дорогу и встала. Ни одной машины не было видно. Настя остановилась и наконец почувствовала холодок, пробирающийся под одежду. Не обратиться бы в снежную бабу, пока ее найдут. И только она собралась бросить на ветер недобрые слова, как мерно зажужжал звук двигателя. Автомобиль еще не показался из-за поворота, но явно приближался. Настя отбежала чуть дальше, чтобы дать водителю возможность увидеть себя и затормозить, начала размахивать руками и кричать. Из-за поворота боком вышла «Нива». Водитель вдарил по тормозам, чуть-чуть не доехал до Насти, занявшей собой почти всю дорогу и медленно отходившей спиной назад, покраснел лицом и гаркнул:
– Дура-на!
– Авария! Я попала в аварию. Довезите до города.
За рулем оказался дед в дурацкой меховой шапке, поеденной то ли молью, то ли самим временем. Дед смотрел на нее, морща лоб и цыкая языком. Настя опустила взгляд и тоже посмотрела на себя – порванный, испачканный в саже и еще в чем-то пуховик. Она бы тоже на месте водителя была недовольна. Дед слюняво причмокивал и хмыкал:
– А тачка-на где-на? Какая авария-на?
Настя ткнула пальцем в большой сугроб, под которым угадывались очертания машины.
– Эта херовина-на тут уже-на неделю-на стоит-на. Или две-на. Ты что тут-на две недели-на сидишь под елками-на?
– Довезите до города, пожалуйста. Я сейчас в обморок упаду.
Дед пустил Настю в машину, но сесть разрешил только на заднее сиденье, после того как он расстелил там газетку, которую выудил из бардачка. Господи, через каждое слово говорит «на», а газетку стелет, как культурный. Настя плюхнулась и уставилась в окно. Деревья, елки, сугробы – все мелькало и исчезало из вида, осталось за спиной. За то время, что она бежала, шла, толкалась на шоссе, Настя ни разу не оглянулась назад.
Дед пялился в зеркало заднего вида:
– Ты вся трясешься.
Странно, Настя этого не заметила. Ей казалось, что она совершенно спокойна. Все хорошо, правда. Она наконец свободна.
– Замерзла просто.
Глава 15Снегирь
И вот я иду обратно. Меня тащит то же, что заставило вернуться Пятно, – чувство вины. Иногда оно похуже страха. Пятно, тогда еще Петр Алексеевич, не знал, во что превратится его жизнь и чем станет он сам, что сделает с ним внутренняя тьма. А я знаю и не хочу такой судьбы. Не важно, какие четыре стены – те деревянные ли, в моей ли квартире или в другом городе, даже на другом континенте, – спятить можно в любой коробке. Что, если это моя тьма проступает через порез на руке, а никакое не проклятье дома? Сраные вопросы. Что за привычка скулить и нудеть? Заткнись уже и толкай себя вперед – себя, тугой пакет и канистру с бензином.