Я вновь хлебнул, откинулся на спинку кресла и отставил бутылку на соседний стол. Здорово, конечно, что отдохнуть получилось, но особо расслабляться не стоит — дождь скоро кончится, а мне хмельной напиток как-то очень уж сильно по мозгам ударил.
—Слушай, все же хочу спросить, — неожиданно произнес сидевший лицом к дверному проему федерал, — а почему ты на самом деле до сих пор тут живешь?
—В смысле? — удивился я. — А где мне еще жить?
—Почему не перебрался в Сибирь? Смысл торчать в «пятне» без элементарных удобств? Без какого-либо медицинского обслуживания и социального обеспечения?
—Я не живу, я существую. — Пиво развязало язык, но это было в общем-то неважно. — Сам посуди, к чему мертвецу удобства?
—Мертвецу?
—Ну да. Человек — существо социальное. Убей его окружение, убей возможности — убьешь его самого. Студент умер, а помоечнику и здесь хорошо.
—Чушь! — возразил Кузнецов. — Человек — это в первую очередь личность.
—Личность — лишь иллюзия, большей частью зависящая от внешних факторов. — Отхлебнув пива, я приготовился к долгому спору. Люблю поспорить, есть грех. И неважно, о чем и какую позицию отстаивать в общем-то. Хотя сейчас федералу все же удалось задеть меня за живое. — Человек существует в определенном социуме, который и определяет его возможности.
—Почему бы тебе не сменить социум? — предложил опер.
—А зачем? — хмыкнул я. — У меня был определенный круг общения, теперь его нет. Зачем делать вид, будто все можно исправить? Зачем, а? Ничего нельзя вернуть. А те, кто так думают, обычно плохо заканчивают. Одни подсаживаются на наркоту, другие ведут себя настолько неадекватно, что лучше бы просто подсели на наркоту и тихо сдохли.
—Жизнь продолжается.
—Фигня! Нет, я бы мог, конечно, найти себе занятие по душе, да только это была бы лишь форма саморазрушения. Отложенное самоубийство, так сказать. Оно мне надо? А так я существую в мире с самим собой. У меня нет иллюзий. Я остался прежним и не хочу меняться.
—Должна же быть у человека мечта.
—Мечта — это когда есть возможность желаемое осуществить. А когда такой возможности нет — это скорее сродни онанизму.
—И что в этом плохого? — ухмыльнулся Кузнецов.
—Я это перерос, — упрямо заявил я, — когда понял, что, кроме крови, осуществление моей мечты ничего не принесет. Но в принципе понимаю и тех, кто начал убивать, да так и не смог остановиться. Прекрасно понимаю…
—Понимаешь или оправдываешь?
—Некоторых оправдываю, некоторых нет. Все зависит от ситуации.
—Когда человек делает смыслом своей жизни уничтожение других разумных существ — это… — опер замялся, — нездорово.
—Геноцид как признак расстройства психики? — Я допил пиво и покачал головой. — Не стоит обобщать. Если загнать человека в угол и сделать ксенофобию формой его существования, какие могут быть потом к нему претензии? Это закон природы: если чужак несет угрозу, убей его или умри сам.
—Почему-то большинство не пошло на поводу у предрассудков. Нормальным людям хватило ума начать строить новую жизнь, а не пытаться разрушить все, до чего они могут дотянуться.
—Знаешь, — невесело улыбнулся я, — большинству нет никакой разницы, что строить — школы или концлагеря. Тому самому большинству не до политики, ему надо семьи кормить. А уж оправдание можно любому созидательному труду найти.
—Ты оправдываешь нацизм? — внимательно глянул на меня Кузнецов.
—Мы вроде о ксенофобии говорили? — уточнил я.
—А есть разница?
—Ну так! Ксенофобия — это защитный процесс. Отторжение инородного. Ответная реакция, когда начинают ломиться со своим уставом в чужой монастырь.
—А нацизм?
—А нацизм уже форма агрессии.
—Кто бы мог подумать!
—Ну, мне так кажется, — ухмыльнулся я и невольно вздрогнул, когда сгустившийся за окном сумрак прорезала яркая вспышка молнии. В следующий миг окна задрожали от докатившегося до здания грохота, и вскочивший на ноги федерал поспешил оттащить кресло в глубь помещения.
—Это еще что такое? — ошарашенно уставился он на здание напротив, в окнах которого заискрились непонятные огни.
—Молния ударила, — поежился я.
—А с домом что?
—Возмущение энергетического поля или что-то типа того… — Пелена внезапно усилившегося дождя не помешала разглядеть, как посреди проезжей части начало разгораться непонятное свечение, а потом к небу протянулась ослепительная нить электрического разряда. — Теперь понимаешь, почему не стоит в дождь по улицам шляться?
—Теперь понимаю.
—Пойдем, в коридоре переждем. — Я распахнул дверь, но тут же подался обратно. — Не двигайся!
—Что…
—Тихо! — Послышалось едва различимое пощелкивание, а потом мимо кабинета медленно проплыла шаровая молния. — Пронесло…
Беззвучно открывавший и закрывавший рот Кузнецов мотнул головой, в несколько глотков осушил бутылку пива и шепотом спросил:
—И часто тут такое?
—А как думаешь, почему все по подвалам ныкаются? — Я осторожно закрыл дверь и присел на краешек стола. — Неспроста, факт.
—Да уж, неудивительно…
—Дождь вроде стихает, — выглянул я в окно. — Ждем, не дергаемся. Нога у тебя как?
—Уже в порядке, — вновь уселся Кузнецов в кожаное кресло.
—Сгущенку дай, — попросил я и обнажил кинжал.
—Ты есть хочешь? — не на шутку удивился федерал. — Того, что ты съел, на сутки нормальному человеку хватает!
—Не принимает у меня организм ваши химикаты. — Я кинжалом вскрыл банку, отогнул крышку и вытащил из рюкзака ложку. — Вот это другое дело. Натур продукт!
—Вареная, что ли?
—Да нет вроде, — глянул я на этикетку. — Обычная.
—А чего темная такая?
—Долго хранилась, — предположил я. — Да не, нормальная. Не испортилась.
—Слушай, Володя, — Кузнецов как-то непонятно глянул на меня и задумчиво потер подбородок, — а что ты еще про скупщиков рассказать можешь?
—Тебе зачем?
—Да странно просто…
—Обоснуй, — облизнув ложку, попросил я. — Давай колись. Вижу ведь, что есть какой-то интерес в этом.
—Сначала твое мнение услышать хочу.
—Ты мне стучать предлагаешь, ничего не путаю?
—Предлагаю обменяться информацией, — невозмутимо заявил опер.
—А оно мне интересно?
—А разве нет? Мне-то ничего не стоит нужную информацию по своим каналам пробить, а у тебя таких источников нет.
—Ладно, — кивнул я и махнул рукой. — Только скупщик у нас в округе один. Старинов Сергей Данилович. И никаким компроматом на него я не располагаю. Платит не так что бы очень хорошо, но на жизнь хватает.
—Конкурентов у него совсем нет?
—Я же говорю — нет. Кто-то уехал, кого-то подстрелили. До остальных идти далеко.
—А он почему остался?
—Да сам удивляюсь, — признался я. — Денег ему до конца жизни хватить должно, да и по вашей линии ни в чем таком не замешан вроде.
—Как давно он информационными носителями интересоваться начал?
—Да сколько помню, они всегда в цене были. А что?
—Так, ничего, — отмахнулся федерал, о чем-то крепко задумавшись.
—Вот и поговорили, — хмыкнул я.
—Не бери в голову, — отмахнулся Кузнецов. — Лучше скажи: ему неповрежденные носители нужны или носители с сохранившейся информацией?
—Второе. Вся фишка в том, что ячейки памяти при отрицательных температурах через какое-то время обнуляются.
—Насчет этого в курсе, — кивнул опер. — А как думаешь, зачем ему эта информация? Кому он ее перепродает?
—Кому — без понятия. А зачем?.. — Я пожал плечами. — Раз платят, значит, можно как-то использовать. Мало ли какие схемы извлекают…
—Все эти схемы, — с явной иронией выделил последнее слово Кузнецов, — давно известны. И сам подумай, что такого может быть залито в ячейку памяти того же «карапуза»?
—Ну… не знаю.
—А я тебе скажу: данные о времени и месте изготовления, погрузке на корабль-носитель, условиях хранения и обслуживания. Сугубо служебная информация для контролирующих органов в случае ревизий и прочих проверок.
—И зачем тогда она кому-то понадобилась? — удивился я.
—Не знаю, — закусил губу Кузнецов. — Мне не доводилось раньше слышать, чтобы ею интересовались в других «пятнах». Да и Агентство давно собрало доказательную базу по военным преступлениям экспедиционного корпуса…
—Странно…
—Если только кто-то не разыскивает следы сбитого транспортника! Он хоть и предназначался для грузовых перевозок, но вооружение нес стандартное. И наверняка капитан перед жесткой посадкой от бомб избавился.
—Разыскивает следы? — задумался я и, покачав головой, поправил федерала: — Скорее пытается их уничтожить.
—И этот «кто-то» тратит немалые деньги на то, чтобы никто не узнал, какие именно корабли бомбили ваш город. Поэтому логично предположить, что за скупщиком стоят спецслужбы Имедана.
—Вот сволочь!
—Возможно, его используют втемную.
—Возможно, — кивнул я, — но в любом случае это доказывает, что Имедан до сих пор хочет заполучить содержимое корабля! А значит, это именно их диверсионная группа высадилась в городе!
—Не уверен, — покачал головой федерал. — Вовсе не уверен.
—А что тогда?
—Не знаю! Вот найдем Лазареву, и многое прояснится!
—И в самом деле, надо отыскать Алису. — Я поднялся из кресла и подошел к окну. — Дождь стихает, но выходить пока не стоит. Пусть окончательно распогодится для начала.
—Ничего, переселенцы тоже время потеряют, — успокоил меня опер.
—Будем надеяться, — вздохнул я и направился на выход.
—Далеко собрался?
—Там сортир напротив.
—Смотри, чтоб не засосало. Если что — кричи.
—Обязательно.
Не оценив казарменного юмора собеседника, я покинул комнату и зашел в туалет с разбитым зеркалом и полопавшейся облицовочной плиткой на противоположной стене. Еще и окно кто-то высадил. Но унитазы оказались целехонькими, так что мне, можно сказать, в какой-то мере даже повезло. Вновь себя белым человеком почувствовал.
Когда вернулся в кабинет, развалившийся в кресле Кузнецов преспокойно листал какой-то журнал с цветастой обложкой.