— Понятно.
— Где-то двадцать или пятнадцать картин. Я был у него как-то, он показывал, хвастал — мой маленький Лувр, говорил. От пола до потолка… Но это строго секретно.
Мухина это заинтересовало.
— Он у вас тоже был, видел ваши картины? — перебил он.
— Ну, в общем, да. Пару раз. Но это не он. Вернее, не он сам. Заказал, я думаю, кому-то. Они и… Ну, я ему, гадёнышу… Он у меня… Он у меня…
Круглое, румяное лицо Мухина ничего не выражало, хотя раздосадован он был крайне.
— Одну минуту. Только без самодеятельности, пожалуйста, мы уж как-нибудь сами.
— Ага, с усами. Знаю я ваши «сами».
— Ну, если знаете, это хорошо. — Ровным уже тоном произнёс он. — К этому мы ещё вернёмся. А сейчас, если не возражаете, о деталях, кто где был, где находился и…
— О! Это не ко мне. О деталях к моему управляющему. Он лучше меня знает кто где был… Токарев Валериан Дмитрич. Он вас встречал. Я его сейчас вызову.
— Не надо, я сам найду.
Хозяин пожал плечами, потянулся к бутылке…
15
Осмотр, опрос и прочее следователи закончили ближе к вечеру. Работы было много. Территория большая, комнат чёртова дюжина. Из официально проживающих только отсутствующая в данный момент — жена, да хозяин особняка, утром вернувшийся, депутат. Остальные, включая Токарева, двух наёмных домработниц, азиата повара, налётчики их загнали в холодильную камеру, ничего не видели, только видели двоих, в шлем-масках, в спецформе и надписью на спинах ОМОН, с короткими автоматами, в тяжёлых ботинках, вспомнил управляющий Токарев. Освобождённые из холодильника непонятно от чего больше тряслись, от страха или холода. Скорее всего от холода. Мухин специально заглянул: холодильник весь в толстом инее, размером с двадцатитонный контейнер. Что было с двумя охранниками на первом этаже, других двоих на улице — прислуга не видела. Только их трупы потом… Нет, стрельбы они не слышали. Конечно, не слышали. Стрельбы не было. Это странно! Внешнюю и внутреннюю охрану сначала вырубили электрошокерами, а потом шеи свернули, а собак парализовали газом из баллончика. Выжил только один охранник, он на пульте охранной видеосигнализации сидел, старший смены. С этим будем разбираться. О, есть видеозапись. Видеозапись — единственный свидетель. Это хорошо. Следователи её изъяли. А старшего смены налётчики почему-то не тронули. Старший смены уверяет, испугался, под лежанкой спасся, потому и не заметили. Было странно, на нескольких следственных экспериментах он там не помещался, каждый раз ножки лежанки от пола отрывались и были видны то ноги, то плечи, то голова. Тем не менее, под ней он спасся. Налётчики, клянётся, не заметили. Но «работали» явно спецы. Подчерк и форма выдаёт. Хотя… Позвонили, районные и областные омоновцы напрочь это отрицают, говорят, вообще в эту ночь никто из них на задержания не выезжал. Вызовов не было. Спали. У них алиби. Есть свидетели. Собачки очухались, жалобно повизгивают, но бегают. И пальчики сняли, и обслугу опросили, и описали что возможно, протокол составили… Розыскная собака, как следователи и предполагали, след взяла только до ворот, кинолог топтался, разочарованно дёргал поводок… Понятно, без машины не обошлось. Но её никто не видел. Раннее-раннее утро. Хотя фонари освещали дорогу. Преступники применили какое-то хитрое средство, прибор скорее всего, на экране монитора — Мухин и Цветков несколько раз просмотрели запись видеонаблюдения — слабо просматривалось странное светящееся пятно, размером с небольшой автомобиль или шкаф. Даже не контуры, а просто пульсирующее молочно-серое пятно. Засветка? Похоже. Ни у кого из них на памяти такого не было. Следователи раз за разом вновь всматривались в пятно, недоумевали. Пятно материализовалось из серой глубины картинки и остановилось у ворот, через несколько секунд ворота открылись, пятно вошло или заехало на территорию… Дежурный охранник, выживший старший смены, клянётся, что на кнопку он не нажимал, а если и нажал, то машинально, от удивления, словно кто его под руку толкнул, даже голова до сих пор от этого болит. И от удара чем-то тяжёлым по шее, конечно… И вообще, он не спятил, он в своём уме. Обязанности свои знает. Ничего не пил, не нюхал и не курил. Он вообще не курит, и не колется… Только после удара по шее голова болит и тошнит… А на картинке? А на картинке мираж — видите же! — пятно какое-то. Он, конечно, удивился тогда, говорит, не понял, но ничего такого не видел и не знает. А собаки? А собаки вообще дуры — вы их видели? — такие дикие, что… он к ним и не выходит, себе дороже!. Они слона разорвать могут. А почему же тогда собаки… А я откуда знаю, я не знаю, сами у них и спросите, чего они там придуривались, съели наверное что-нибудь.
Флэшку следователи изъяли, вместе с другими вещдоками забрали с собой.
В протоколе опроса это всё записали, охранник всё подписал. И вены у него и на руках, и ногах проверили… Чистые. Удивляла ещё одна деталь. Собаки — огромные сторожевые кавказские овчарки, килограммов под восемьдесят каждая — их на ночь выпускают из вольера, — явно не придуривались, они, как и положено, бросились к пятну, но через секунду снопами повалились на стороны, как убитые… А старший смены охраны честно признали, что только на секунду отвлёкся. Клялся, божился, виноват, — пожилой мужик, с сильным запахом табака и чеснока, — виноват, на одну только секундочку в туалет отошёл, потом на телевизор отвлёкся, последний тайм наши играли с «Зенитом», понимаете, я и… Виноват, вот вам крест, товарищи следователи, виноват, но я ничего не видел. И собаки, чтоб они сдохли, подлые, ни разу не гавкнули, голос не подали, не то бы я… Голова болит, шея…
Мухин лично осмотрел помещение охраны, сторожку. Из окна хорошо просматривались ворота с внутренней стороны и парадный подъезд особняка.
— Так, вернёмся к собакам… Что они, вы говорите? — спросил Мухин.
— А они ничего, я смотрю, лежат. Я подумал, нажрались, разлеглись… А они, оказывается, нет… — горевал охранник. — А потом они ожили, да. Правда уже потом, после… Я тоже, немного того… Спокойно же вокруг, тихо. Виноват. Недоглядел. Первый раз со мной такое. Простите. Собак жалко. Усыпили их чем-то, наверное, наповал. И ребят жалко. Вся смена полегла… И меня бы, наверное, с ними положили… А вот… Повезло.
— И никакой машины, ни людей вы ни до, ни после не видели?
— Нет, я же говорю, виноват, только скорые потом, труповозка, вы вот приехали… собаки не гавкнули, я и… Виноват. Недоглядел. Больше не повторится. Пожалейте. У меня дети, жена… Опять без работы я не выдержу…
Майор Цветков позвонил старшему лейтенанту Порогову, тот уже был не в больнице, а в анатомичке, сообщил: «Точно трупы, Василий Васильевич, все. Они уже на прозекторском столе, у всех сломаны шейные позвонки. Я видел. Мне показали. Допросу-опросу не подлежат. Предварительное заключение я взял, ждите, возвращаюсь».
— Стой, Порогов, не надо. Сразу же езжай в больницу, к хозяйке.
— Товарищ майор, так я у неё уже был. Вы же сами сказали — одна нога здесь, другая там, вот я и… На такси. Она тоже, говорит, всё увидела и узнала под утро, она на ночь снотворное, говорит, приняла, тоже не тронули. Она и позвонила депутату…
Всё это понятно, что непонятно. Но, ниточка. Для выяснения названия усыпляющего вещества, Михеев вызвал группу медиков-ветеринаров, кровь у собак взять на анализ… Остальные обитатели вообще ничего не слышали и не видели. Утром, увидев, управляющий, как старший, вызвал скорую, в милицию позвонил.
16
— И депутата и управляющего пробить нужно по полной. Всех. — Энергично ковыряя вилкой в салате, заметил Цветков. Они сидели в кафе. Обедали, за одно завтракали, теперь и ужинали. Ждали Порогова. — Какие-то они, оба, скользкие. Особенно управляющий. Вежливый. Вышколенный.
— Да. Станешь таким.
— Не поверю, что никто, ничего не слышал. Рядом же коттеджи. Люди. Охрана.
— Да какие там люди, какая охрана… Кто там живёт?! Даже если что и знают — молчать будут… Рублёвка! У них всё схвачено, за всё заплачено, и… И втихаря радоваться будут, что соседей грохнули… У всех, если покопаться, не один десяток скелетов в шкафах.
— Пожалуй.
— Но это пятно!! Мистика какая-то.
— С пятном — да. И трупы. Четыре!
— Ну, перестройка, случается и больше. — Отмахнулся майор. — С трупами проще. А вот с пятном… Это не понятно. Я думаю, это была машина… Но какая, и почему она так выглядела, не понятно.
— Ага, там Чубайс, его нанотехнологии. — Рассмеялся Цветков… — Ноу-хау. Осваивают, стервецы, новые технологии.
— Да, возможно, — допивая остывающий уже чай, рассеяно пробормотал Мухин. — Картины жалко. Интересно, они и вправду настоящие были или нет? Как думаешь?
Скривившись, Цветков глянул на Мухина, усмехнулся.
— Конечно, народные избранники копии не покупают. У них это западло.
— Угу… А скажи, Васильич, а тебе, случайно, нигде не встречалась фамилия Варенцова Павла Георгиевича, он вроде тоже в Думе заседает.
— Варенцова? Варенцов… Варенцов… А, Варенцов! Так я знаю его, да. Вернее не его самого, а его крышу… Он под Шаманом ходит. Разбирали мы её как-то, по брёвнам, месяцев шесть назад… Да, точно. Случайно наткнулись. Подготовленные ребята. Двоих шестёрок взяли, косвенно на заказчика вышли, но доказать ничего не смогли, он думской неприкосновенностью прикрыт был. Сволота! Генпрокуратура представление сделала, фракция подсуетилась, Дума отказала. Не познакомились. Дело в архиве. А что?
— Да… этот, пострадавший, заявил, что знает, кто картины увёл.
— Под протокол?
— Нет, строго конфиденциально. Варенцов, мол, это, наверное, коллекционер.
— Вполне возможно. Они все там антиквариатом, валютой и прочими благами интересуются. Заглянуть бы к нему…
— В Лувр?
— Куда?
— Он так свою подпольную картинную галерею называет, — усмехнулся Мухин.
— Поэт?
— Скорее прозаик.
В дверях кафе, заглядывая поверх посетителей, возникло улыбающееся лицо Алексея Порогова. Найдя взглядом своих товарищей, старший лейтенант быстро двинулся к ним.