Небо стало тяжелым и таким высоким, что закружилась голова. То же самое говорил и капрал Эггер о журнале на блокпосту – машины въезжали и выезжали, не оставляя пометок в документах. Количество неизвестных в уравнении росло.
– Дальше – больше, – продолжил Джанни. – Нам говорят, что из машины мы можем выходить только для того, чтобы открыть пассажиру дверь. По имени никого не называть. Везти надо их сорок пять минут в один конец, при этом не произнося ни слова.
– Почему?
– Потому что эти ребята вроде как не говорят по-итальянски, не знают Рима и не любят пустой болтовни.
– И кто они?
Он глубокомысленно пощипал воображаемую бородку, потом указал на меня:
– Священники! Как ты.
У меня чаще забился пульс. Православные священники, которых Симон пригласил на выставку!
– Сколько их было?
– Не знаю. Человек двадцать-тридцать.
От удивления я мог лишь молча таращиться на него. Отец пригласил в Турин на объявление результатов радиоуглеродного анализа девятерых православных священников. Приехали четверо.
– Можешь точно описать, как они были одеты? На них были кресты?
Эти подробности подскажут, откуда гости родом. Родовое древо православия расщеплено на две ветви, греческую и славянскую. Славянские священники носят на шее крест, а грекам подобное не разрешается.
– На моих кресты точно были, – сказал Джанни.
Видимо, священники славянской традиции, из Сербии или из Румынии.
– На шапке, – прибавил Джанни.
– Ты уверен? – растерялся я.
– Маленький такой. – Джанни сжал пальцы в щепотку. – С ноготь.
Знак высокопоставленного славянского епископа. Или даже митрополита – второго по значимости из всех восточно-христианских рангов. Это православная «высшая знать», над которой стоят только былые собратья папы римского, патриархи.
– У кого-нибудь из них висела цепь на шее? – спросил я. – С изображением?
– Как амулет с Мадонной? Конечно, у одного моего такой был, – кивнул Джанни.
Значит, он прав насчет маленьких крестиков. Медальоны – еще один знак православного епископа. Я постарался не показывать своего любопытства. Если епископ принял приглашение Симона – это огромная удача! Я не мог поверить, что мой брат смог все это устроить.
Однако чем успешнее была его дипломатия, тем опаснее становилось открытие Уго о тысяча двести четвертом годе. Я с тревогой представил себе грядущий судебный процесс.
– Давай вернемся назад, – сказал я. – Ты говорил, они перенесли встречу в Кастель-Гандольфо. Где она изначально планировалась?
– В Садах.
– А где именно в Садах?
Если я прав, то все складывалось воедино.
– В Казине.
Все так. Письмо Уго сообщало о встрече в Казине. Наверняка это она и есть: встречу в Кастель-Гандольфо и обсуждали Уго и Симон несколько недель назад, и на ней Уго значился в списке докладчиков с выступлением о своем открытии. Место могли изменить в последнюю минуту, но собрание планировалось очень задолго.
– Пассажиры, которые ехали в Кастель-Гандольфо, – они все были священники? – спросил я.
Джанни кивнул.
Значит, не врал календарь, который нашел Диего: встреча не имела отношения к заседанию Понтификальной академии наук. Ученые академии – люди светские. А на этом собрании главная роль отводилась православным.
И тем не менее это не объясняло смену места проведения встречи.
– Разве в Казине не поместятся двадцать-тридцать человек? – спросил я.
– Вполне поместятся.
Значит, причина – не размер аудитории. И зачем в стране, где более чем достаточно роскошных залов для заседаний, выбирать для проведения мероприятия новое место, находящееся в сорока пяти минутах езды? Единственное преимущество Кастель-Гандольфо – его закрытость.
– Почему вам сказали не заполнять путевые листы? – спросил я. – Кто-то не должен был узнать?
Этот приказ поразил меня чрезмерной осторожностью. Немногие знали, что путевые листы вообще существуют, не говоря уже о том, чтобы оказаться в состоянии добыть их и разведать место проведения встречи.
Джанни показал рукой куда-то наверх, давая понять, что ответ лежит вне его компетенции. Но меня настораживала последовательность событий. Пытаясь сопоставить в уме даты, я прикинул, что Майкл подвергся нападению примерно в то же время, когда Уго написал памятное письмо. И с той минуты всё – засекреченная перевозка плащаницы, тайком перенесенное место заседания, полное молчание Симона, начавшееся еще до обвинения в убийстве Уго, – всё это наверняка последовало в ответ на инцидент с Майклом. Нападение на него могло оказаться предупреждением: мол, о деятельности брата стало известно. В памяти всплыли слова Миньятто о прослушивающемся телефоне Симона. Если случилась утечка, она могла начаться с того, что Уго и Симон слишком открыто обсуждали встречу в Казине.
Мое молчание, похоже, тревожило Джанни.
– Ну так что, – спросил он, лопая шарик мятной жевательной резинки, – с Симоном все будет в порядке?
Я оказался не готов к такому вопросу.
– Конечно. Ты же знаешь, он никого не убивал.
– Ни при каком раскладе, – кивнул Джанни. – Я так и сказал ребятам: окажись он там, он бы сам встал на пути той пули!
Я вздохнул с облегчением. По крайней мере, хоть кто-то в этой стране помнил настоящего Симона. Мы оба видели, как мой брат сражается на ринге, Джанни знал, на что способен Симон, но знал и то, что Симон умеет остановиться.
– Расскажи мне про «альфу», которую пригнали из Кастель-Гандольфо.
– Там у них, должно быть, что-то случилось. Жандармы спрашивали у механиков что-то про водительское сиденье.
Миньятто не одобрил бы дальнейших моих слов, но я все равно сказал:
– Ты можешь спуститься и посмотреть? Все, что ты выяснишь, может оказаться полезным.
– Та «альфа» не здесь. Она в другом гараже, который приспособили под штрафстоянку.
Даже машину Уго прячут. Кастель-Гандольфо начинал казаться мне «черным ящиком». Если не узнать, что случилось на том холме, бороться с обвинениями против Симона будет невозможно.
– Я поспрашиваю, – вызвался Джанни. – Уверен, кто-нибудь из шоферов заходил на стоянку после того, как поставили «альфу».
Но мне нельзя было допустить, чтобы Джанни расспрашивал. Как нельзя было довольствоваться увиденным чужими глазами.
– Джанни, мне придется попросить тебя еще об одном большом одолжении. Мне нужно увидеть ее самому.
Он решил, что я шучу.
– Пожалуйста! – взмолился я.
– Меня же отсюда вышвырнут!
– Знаю, – ответил я, глядя ему в глаза.
Я ждал, что он попросит чего-нибудь взамен. Ответной услуги. Обещания. Бесплатного пропуска на выставку от дяди Лучо.
Но я его недооценил. Он выбросил из упаковки на ладонь последнюю жвачку и посмотрел на нее.
– Черт, – сказал Джанни. – С Симона, не ровен час, пасторский воротник снимут, а я переживаю за свою долбаную работу!
Он швырнул жвачку в темноту, встал и заправил рубашку.
– Стой тут. Когда подъеду, залезай внутрь.
Глава 23
Едва Джанни скрылся из виду, я поспешил связаться с Миньятто.
– Монсеньор, я выяснил, где Симон. Его отвезли в апартаменты Бойи.
– Проклятье! – проворчал Миньятто. – Они смыкают ряды. Час назад мне позвонил секретарь кардинала Бойи и сказал, что личного дела отца Блэка мы не получим.
– Отца Блэка?
– Хотел посмотреть, какие выводы сделал секретариат о нападении на него.
Вглядываясь в темноту в ожидании машины Джанни, я слушал, как Миньятто тяжело дышит в телефон. И снова недоумевал, почему Симон согласился на домашний арест. То ли для сохранения в тайне встречи в Кастель-Гандольфо, то ли чтобы не подвергать опасности меня и Петроса. А может, из-за случившегося с Майклом, он не разделял первое и второе.
– Ваш брат должен завтра утром давать показания, – сказал наконец Миньятто, – после выступления свидетелей с показаниями о репутации обвиняемого.
– Вы можете заявить суду протест, чтобы Симона отпустили?
– Это ничего не изменит.
– И что нам делать?
Миньятто вздохнул.
– Подождем и посмотрим, насколько силен ангел-хранитель вашего брата.
Он задумался и добавил:
– Хорошо, приходите завтра во Дворец трибунала в восемь часов.
– Я приглашен как свидетель? – замялся я.
– Святой отец, вы – прокуратор. Вы сидите рядом со мной за столом защиты.
Подо мной послышался звук открывающихся ворот гаража. Я инстинктивно присел, на случай если из-за поворота появится машина другого шофера. Но к лестнице с урчанием подъехал именно Джанни. И я не поверил своим глазам.
– Монсеньор, – сказал я. – Мне нужно идти.
– Если узнаете что-то еще, – сказал он, – то в любое время…
– Обязательно позвоню!
Я отключился и спустился по ступеням, пытаясь подавить нервный смех. Джанни приехал на «фиате кампаньоле», белом военном джипе, который во всем мире знали как «папамобиль».
– Садись, – нервно сказал Джанни. – Пока тебя никто не увидел.
Эту машину я знал хорошо. Нам с Джанни было по тринадцать, и мы целую ночь искали на кузове пятнышки крови Иоанна Павла: когда на площади Святого Петра террорист стрелял в папу, тот ехал на заднем сиденье именно этого автомобиля.
– Куда садиться? – спросил я.
Сзади стояло установленное для Иоанна Павла кресло, а другого места не наблюдалось. На переднем сиденье валялся полиэтилен, который защищал его святейшество во время дождя.
– Вниз, – сказал Джанни, отодвинув полиэтилен.
Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять его мысль. Джанни предлагал мне заползти в нишу для ног перед сиденьем.
– И что бы ни случилось, – прибавил он дрожащим голосом, – не говори ни слова. Договорились? За воротами – жандарм, мы проедем мимо него, и дальше гараж должен быть пуст. Думаю, я смогу выиграть тебе пять-десять минут.
Я сделал, как сказал Джанни. Он завалил меня полиэтиленом, и джип тронулся.
Поездка оказалась жесткой. Папамобиль почти мой ровесник. Иоанн Павел получил его в подарок четверть века назад, когда приезжал поклониться плащанице в Турин, штаб-квартиру «Фиата». Тринадцать месяцев спустя, в день, когда папу ранили в этой машине, команда исследователей плащаницы, прибывшая обнародовать предварительные результаты своих изысканий, также находилась на площади Святого Петра. Одна из загадочных тайн жизни внутри наших городских стен в том, что здесь все взаимосвязано.